Видимо, эти размышления отразились на ее лице, потому что у него появилось вдруг странное выражение, словно бы он от души забавлялся.

– Так идете вы или нет? Я смотрю, вы очень привередливо взвешиваете все «за» и «против».

Горло у нее дернулось, она быстро сглотнула, как если бы все ее смятение собралось в комок.

– Стало быть, мы не улетаем прямо сейчас? Вообще-то все мои вещи остались в офисе.

Он помедлил, поглядев на нее сверху вниз, не наклоняя головы. Этот нехитрый трюк очаровал ее, смутно напомнив Джоэла.

– Дитя мое! – Он нарочно растягивал каждое слово. – Даже чтобы спасти изнывающего от тоски влюбленного, я не намерен срываться куда-то в песчаную бурю.

Она нахмурилась, напряженная, как скрипичная струна.

– Песчаная буря? Но ведь не здесь же? – Глаза ее негодующе сверкнули.

– Именно здесь! – Нет, он точно дразнил ее. Пейдж сжала зубы. – И не так далеко отсюда. Вы не могли не заметить: воздух буквально пропитан электричеством.

Она не решилась ответить ему. Слишком уж явный намек, слишком язвительный взгляд этих зеленых глаз. Она столько готовилась, столько ждала не для того, чтобы здесь пикироваться, хотя как было бы приятно съездить ему по уху, да так, чтобы зубы затрещали.

Она вскинула голову, испугавшись такой примитивной реакции: неужели она уже впитала в себя эту странную, дикую красоту? Неужели уже подчиняется ей? Сердце ее забилось сильнее. В таком случае она должна понимать, что происходит. Скорее всего виноват во всем Тай Бенедикт. Мужское его естество, откровенно проступая во всем облике, ее раздражало, а аура непоколебимого высокомерия, должно быть неотделимая от физической его природы, вообще выводила ее из себя. Регресс. Атавизм. Он принадлежал другой эпохе. Той, когда мужчины были всем, а женщины – так, ничем! И Пейдж тоже была бы ничем, если б не восхищение, почтение даже, с которым относились к ней молодые люди ее круга (но вряд ли она это понимала). Выдержав его испытующий взгляд – взгляд уверенного в себе мужчины, она вернула его с таким же нарочитым спокойствием.

– В следующий раз я, пожалуй, причешусь, – проговорила она вкрадчивым, елейным голоском.

– В следующий раз? – Его глаза вспыхнули и странно потемнели.

– Когда мы увидимся в следующий раз, – уточнила она.

– Очаровательно. Продолжайте. Вы меня интригуете! – Голос у него был язвительным и высокомерным, однако холодность не могла скрыть другого – врожденной склонности к какой-то бесшабашной удали, унаследованной им от отца, Герцога Бенедикта.

Она инстинктивно поспешила отвести взгляд: что-то внутри нее предостерегало ее от подобных мыслей.

– Вы, как видно, женоненавистник, мистер Бенедикт.

– Тай, пожалуйста, просто Тай. И прекратите уже, малышка. – Глаза его вспыхнули, точно зеленые молнии. – Мы с вами, похоже, движемся по кругу. К тому же, как я понимаю, вы заранее настроили себя на битву. Что такое? Вы разве шуток не понимаете?

Волна жара вдруг прилила к щекам. Она его остро чувствовала, этот жар.

– Никогда в жизни меня в этом не обвиняли.

– Нет? – пробормотал он задумчиво. – Значит, вы просто не поняли эту конкретную шутку. По крайней мере, такое сложилось впечатление. – Сейчас это говорил холодный, рассудительный человек. Она не смотрела на него. Она запрокинула голову, и в глаза ему бросилась молочная белизна ее шеи.

– Это разные вещи, – наконец выдавила она и умолкла, не желая продолжать бессмысленную перепалку. Его нелегко будет одолеть, этого чужака, этого барона от скотофермы, с его мужественным настороженным лицом, зелеными глазами и ресницами, которым бы позавидовала любая женщина.

– И в чем разница? – Он явно не давал ей ускользнуть так просто.

– Ну, я не знаю… пока не знаю! – Все-таки он заставил ее ответить.

Отвернувшись, Тай едва ли не нежно отмахнулся от какого-то насекомого.

– Я так и думал, что вы не знаете. Прошу прощения, что я вообще завел этот разговор. – Теперь лицо его выражало только легкую скуку. Резким жестом он указал на джип, припаркованный в скудной тени административного здания. – Вы пока можете посидеть в машине. Я сам соберу ваши вещи и переговорю с Томом.

Слова его не задержались в ее сознании. Казалось, они лишены всякого смысла. Он пошел, ступая ритмично и мягко, как будто согласие ее разумелось само собою. Она осталась стоять на месте, всем своим видом выражая возмущение. Да как он смеет командовать ею, какая наглость!

Он оглянулся, небрежно, неторопливо, словно бы все шло как надо, и только в самой глубине его глаз собрались колючие точечки.

– Ну давайте же, садитесь в машину. Какой вообще смысл спорить? Нам придется вернуться в город. Лишняя пара часов ничего не изменят.

Она всей кожей чувствовала его взгляд – сверху вниз – острый взгляд, который будто колол ее. Пейдж отвернулась, ощущая, как все вокруг вдруг поплыло куда-то, ускользая от нее.

– Постараюсь запомнить, – пробормотала она, пытаясь сохранить присущую ему иронию. Ей это плохо удалось, руки у нее стали беспомощными и упали вдоль тела, голова поникла. Он сощурил глаза, чтобы солнце не жгло их своим опаляющим блеском, всмотрелся в нее, потом шагнул, тем же властным жестом ухватил ее за руку и потащил к джипу.

– Знаете, я никому бы, наверное, не поверил, что за такое короткое время можно так хорошо узнать женщину. Когда вы нервничаете, вы начинаете дрожать. Вот и сейчас вы дрожите. На такой-то жаре!

Пейдж долго набиралась сил и смелости, но потом все-таки подняла на него глаза.

– Ладно, согласна, вы – главный. – Голос у нее действительно дрожал. – Я уже поняла и смирилась и все сделаю так, как вы скажете.

Он рассмеялся, но как-то мрачно.

– Вот и славно, но сейчас я предпочел бы без шуточек.

– Так, значит, и вы, мистер Бенедикт, шуток не понимаете? – Слова вырвались прежде, чем она успела их обдумать. Как безотчетный импульс, как ответный удар.

Он присвистнул сквозь зубы, глянул на нее небрежно и уничижительно, и так нарочито насмешливо, что сердце Пейдж екнуло, а к щекам прилила кровь.

– Предупреждаю вас, глазки-лотосы, что бы вы ни говорили, меня это не задевает. Мне, видите ли, глубоко наплевать.

– И очень правильная позиция. – Она вновь с усилием заставила себя посмотреть на него и даже выдержала его взгляд бесконечно долгое мгновение. Боль в груди, казалось, задушит ее.

Он смотрел на нее с холодностью во взоре.

– А знаете, Джоэл меня предупреждал. Насчет вас. Рыжие волосы, жуткий нрав!

– Нет, не верю. Он бы не стал. Я не верю! – Она замолчала, вдруг задавшись вопросом, почему ее голос звучит так смущенно и озадаченно.

– Ну а чему бы вы, интересно, поверили? – поддразнил он. Глаза сощурены, чистая зелень цветет на язвительном смуглом лице. – Мягка и сладка, точно дикий мед… раскрытый бутон чайной розы?

Она вспыхнула и оборвала его не слишком-то вежливо для будущей гостьи:

– Зато меня никто не предупредил насчет вас, мистер Бенедикт, – в ее голосе слышался вызов, раздражение и смешные интонации обиженной кошки. – Я представляла вас другим. Властным, да, сдержанным… однако дружелюбным. Но такого я даже представить себе не могла!

Он проглотил это молча, не сводя с нее глаз. Кажется, она все-таки озадачила его и заинтриговала. Или просто его привлекли ее лицо, фигура, их соотношение и эта особая ее молочная бледность кожи?

– Ну что, теперь вам полегчало? – примирительно спросил он.

– Намного. – Она одарила его торжествующим взглядом. – Ну как, прошла я посвящение?

Он подтолкнул ее к джипу, усадил на сиденье, а сам небрежно оперся о колесо.

– Кто говорил о посвящении?

Она покраснела и отвела глаза, но тут же вновь повернулась к нему, опасливо осознавая, как подступает к ней волна эйфории. Тревожное состояние, когда уже не отличаешь, что правильно, а что невозможно. Он смотрел на нее, насмешливо подняв бровь.

– Да бросьте вы, мистер Бенедикт! Почему бы нам не подружиться? Хотя вы должны признать, что с вами совсем нелегко быть милой.