За последним домом справа его всегда ждал любимый тополь. Мишка обычно прибегал к нему, прижимался шекой к морщинистой коре, обнимал ствол руками, смеялся, что не хватает длины рук. Чтоб обхватить ствол целиком потребовалось бы трое ребят, таких, как Мишка. Запах дерева обволакивал, листва шумела — словно великан здоровался с маленьким другом. Клейкие семена, как наградные знаки прилипали к рубашке Мишку это не заботило. Он скидывал сандалии, становился босыми ступнями на землю, прислонялся спиной и затылком к нагретому за день стволу. Пальцы ног чувствовали под землей мощные корневища, ладошки охватывали богатырский ствол. Закроешь глаза и, кажется, что они с деревом единое целое.
Мишка даже разговаривал с тополем. Он не боялся насмешек людей. Здесь редко бывали прохожие — последний дом на затененной тополями улице, в стороне от оживленных кварталов. Взрослые встречали такую дружбу с пониманием и улыбкой, дети сюда забредали редко — что здесь интересного? Вот то ли дело на противоположной стороне улицы, через квартал, за рынком — там располагался парк развлечений.
Мишка радовался, что у них так тихо, он разговаривал с тополем, и дерево отвечало на его вопросы шумом листвы. Иногда соглашаясь тихим шелестом, порой протестуя, или лаская Мишку, укрывая его от солнца и дождя. Мишка часто лазил по веткам почти на самый верх дерева. Сквозь ветки, если прищуриться, можно было увидеть южные страны с зелеными пальмами. Открывающийся просвет моря представлялся синим океаном. Если долго сидеть в развилке, то иногда на горизонте появлялся пассажирский лайнер или рыболовный сейнер. Мишка сразу представлял, что это пиратский корабль, вышел на промысел. Надо было проследить за пиратами и предупредить капитана исследовательского судна, стоявшего на якоре невдалеке.
Для удобства Мишка соорудил гнездо в тройной развилке старого тополя. От гвоздей пришлось отказаться сразу — друзьям не делают больно. Мишка дома снял со шведской стенки канат и обвязал им развилку. За этим занятием его и застал отец Валерий Михайлович Сошкин. Папа спокойно попросил отпрыска спуститься. Во время всего спуска Валерий Михайлович пристально наблюдал за сыном, как показалось верхолазу — излишне спокойно. Стоило Мишке коснуться пятками земли, как он сразу узнал много неприятного о себе. О том, что могло быть с мамой, если бы он, Мишка, квокнулся с такой высоты. Лазить на верхотуру папа запретил, правда, и маме не сказал ни слова. Два дня папа с сыном вели молчаливую войну. На третий день у Мишки был день рождения и очень плохое настроение. Папа сказал, что они с сыном идут прогуляться за мороженным, и увел Мишку на улицу.
Слизывая белые холодные капли с рук Мишка сказал: «Па-а, давай сходим к Тополю, ну, три дня ведь уже прошло…»
— Два дня, — поправил отец, дожевывая пломбир, — хотя… ладно, пойдем.
Тополь встретил их радостным перешептыванием листвы. Легкий треск веток говорил, как дерево стосковалось по Мишке. В ветвях, что-то забелело и Мишка ускорил шаг, заглянул папе в глаза, и побежал.
— У-ух, ты!!! — раздалось от дерева, — папа да ты… гений!
Валерий Михайлович смущенный, довольный эффектом радостно потирал руки.
Не зря он два вечера, как обезьяна лазил по дереву и натягивал под развилкой сеть выпрошенную у знакомых ребят с рыболовного траулера.
Не зря натягивал капроновый фал — укрепляя гнездо.
Не зря устанавливал флагшток с самодельным Андреевским флагом, укреплял трап — веревочную лестницу, подаренную теми же ребятами.
Не зря ввязал под канат вертикальные балясины, и стянул их выбленочными морскими узлами, повесил компас, бинокль. Сделал небольшой навес из зеленой виниловой клеёнки, еще…
— Папа, как ты мог?…
— Что случилось? — спросил Валерий Михайлович, он почувствовал у сына перемену в голосе. Отец мысленно чертыхнулся «столько сил потрачено, неужели все впустую?!!!»
— Я все испортил?
— Нет, папа все здорово, — попытался не обидеть отца Мишка, — только ГВОЗДИ! Ему же больно!!!
Валерий Михайлович, казалось, стал ниже ростом и словно затвердел лицом. Миша тревожно смотрел на папу. Дети вообще чувствительны, а что говорить о чуткости к родным. Мишка ужаснулся такой остекленелости отца. Понимал, что лишним словом может разбить все. Пауза растягивалась, а вместе с ней связующая нить. Казалось, еще мгновение, и нить лопнет, тогда… Что будет «тогда» Мишка думать боялся, это показалось слишком страшно, а отец вдруг присел на корточки, заглянул в глаза, сказал:
— Прости… Знаешь, ведь можно вытащить гвозди, дырки залить садовым варом, а вместо гвоздей все привязать к дереву морским капроновым фалом. В древности в средиземноморье были такие корабли из дерева связанного просмоленными веревками, а в Египте лодки с парусом делали из тростника туго перетянутого веревками.
Мишка улыбнулся, пока еще робко, несмело:
— И корабль «Тополь» получиться настоящим! Он будет только из дерева и веревок? А можно, мы гвозди отдерем уже сегодня…
Они еще три дня возились с «кораблем». Зеленый друг был не против — одобрительно скрипел снастями-ветками, и прогибался под парусностью кроны.
Все было хорошо, пока мама не поругалась с папой. Все было бы хорошо. Только вот, Мишка, проговорился маме об их с папой секрете. Теперь все было плохо, и весь мир, казалось, мстит ему за предательство…
Мишка бежал вниз по улице, вдоль шеренги убитых «генералов» — вековых тополей. И трудные, совсем не детские мысли терзали его: «… кому такое надо, чем виноваты тополя? Они же чистый воздух дают и пух, невесомый пух всего неделю в году. Как снежная метель летом, пух летит, в носу щекотка. Ласковое касание щеки, что может сравниться с этим? Тополя, словно богатыри в зеленых кольчугах, стояли вдоль улицы — охраняли покой. Единственная такая улица была — тихая, прохладная в жару, и почти безветренная благодаря плотно стоящим великанам. Ну, кому они помешали?!!! Старые стали, могут упасть? Нет, это не ответ. Мишка слышал, что если спиленный кусок ствола закопать в землю и покрасить сверху, чтоб не засох, то он пустит корни и побеги. Так делали после войны — от бомб было много поваленных деревьев. Но здесь все спиленное уже убрано, а пни не замазаны краской и теряют сок. Значит, их будут выкорчевывать? Зачем? И почему взрослые не хотят жить среди зеленой сказки?».
Мишка на секунду остановился у огромного пня-великана, его раскололо пополам. Часть пня торчала корнями наружу. Мишка разглядел вмятины на асфальте: отпечатки гусеницы экскаватора, оставшиеся незамеченными осколки стекла кабины, следы боковой части трака и катков. Мишка как следопыт осмотрел отпечатки и злорадно улыбнулся своим выводам: «Рабочие зацепили за стрелу экскаватора обвязанный тросом ствол великана, надпилили, и потащили в сторону. Вот только массу векового тополя не рассчитали — в своей последней битве победил тополь. Дерево под нагрузкой начало заваливаться, и через стрелу, словно огромный рычаг надавила на машину — тополь победил, своей тяжестью завалив обидчика набок. Мишка вздохнул «победил, только тополю от такой победы не легче».
Среди этих мыслей где-то в подсознании сидела одна, главная — жив ли его тополь? Этот страх, всплыв на поверхность, заставил сорваться с места и побежать — жив ли его друг-тополь, его дом-корабль, его мир. Мишка упал, встал и побежал вновь, хромая, но от боли только увеличил скорость. Уклон помогал. Первые капли дождя застали его почти у цели. Мишка повернул за угол и встал, как соляной столп. Дерева не было. Сиротливо белел сколом недопиленный срез. Сплошной стеной хлынул дождь. Мишка отстраненно подумал: «Это даже хорошо, только так природа может выразить свое возмущение человеческой глупостью, только такой ливень может помочь смыть слезы…»
Они видели детское убежище на дереве, но даже это их не остановило.
Пространство стало вязким, словно в банке с солидолом. Движение давалось с трудом, но что-то еще жило в Мишке и заставляло действовать. Он ухватил у основания мощную ветвь тополя, забытую рабочими на обочине и потащил ее к дому. Около среза пня обернулся, погладил мокрую, шершавую поверхность. Слезы смешивались с каплями дождя, стекая по щекам падали на корни.