Личность профессора А. П. Щапова также вызывала пристальный интерес обоих оппонентов, тем более что вскоре его имя стало известно всей России. Щапов все более сближался с либерально-демократическими кругами. С 1860 г. он, оставаясь в звании бакалавра Духовной академии, одновременно читает лекции в Казанском университете, пользующиеся успехом у молодой аудитории. В апреле 1861 г. студенты Казанской духовной академии и Казанского университета организовали демонстративную панихиду по убитым при усмирении крестьянского выступления в селе Бездна. Присутствовавший на панихиде Щапов выступил с речью, в которой христианское учение трактовалось им как политическая демократическая доктрина. Это дело получило широкую огласку. Щапов был арестован, но затем взят на поруки управляющим Министерством внутренних дел графом П. А. Валуевым и определен им на службу в свое Министерство. Св. Синодом в отношении Щапова было принято чисто формальное решение об отстранении его от должности и исключении из духовного звания. Однако по представлению Главного комитета Государь Александр II распорядился выслать Щапова в монастырь [1267]. Случайно или нет, местом пребывания опального профессора был выбран Николо-Бабаевский монастырь Костромской губернии — тот самый монастырь, куда только что прибыл святитель Игнатий, оставивший управление Кавказской епархией и по его просьбе отправленный на покой в эту обитель, где он и провел свои последние годы. Вот как прореагировал Владыка на это распоряжение Св. Синода (в письме к брату П. А. Брянчанинову от 15 января 1862 г.):
Сюда назначили г. Щапова для вразумления его. Какая поздняя мера! Когда сочинения его разошлись по России, выли читаны, а вероятно, и теперь читаются большинством с восторгом и увлечением; когда Щапов дело свое вполне совершил, — тогда присылают его в монастырь. Монастырь для лица, если к нему есть милость Божия, может быть полезен; но это лицо уже чуждо своему делу, получившему собственные и значение, и самостоятельность. Оба воспитанника Кавказской семинарии, посланные при мне в Казанскую академию, замешаны в деле. Это жертвы; жрецы в стороне. Всякий пустяк, который ныне выходит печатно, пропитан революционным духом. Направление сделалось всеобщим. Вопрос крестьянский сделался вопросом всероссийским. Умаление средств у помещиков отозвалось на благосостоянии купечества; возвышение цены на хлеб и прочие жизненные припасы; цены, постоянно возвышающиеся и долженствующие возвышаться, отзываются на положении всех городских жителей. Крестьяне заражаются самым буйным духом, который распространяют в них разные неблагонамеренные извне и из среды их [1268].
Однако же и эта, запоздалая, по мысли Святителя, мера наказания не была осуществлена. Под нажимом ряда влиятельных лиц и «голоса общественности» Александр II вынужден был отменить решение о высылке Щапова. «В конце февраля получил уведомление, что г. Щапов прощен Государем Императором и в Бабаевский монастырь не прибудет», — пишет епископ Игнатий брату 10 марта 1862 г. [1269]
В свою очередь Герцен рассказывал читателям «Колокола» о речи Щапова, его аресте и последовавших мерах (заметки «12 апреля 1861» [1270], «Профессор Щапов» [1271] и др.). Осенью 1861 г. Герцен прислал Щапову приветственное письмо, положившее начало их переписке [1272]. Щапов устанавливает связи с издателями «Колокола», с первыми организациями «Земли и воли». В 1864 г. он был сослан в Сибирь, где разрабатывает новую «социально-антропологическую» теорию исторического процесса, сложившуюся под влиянием идей Бокля и Писарева. В 1876 г. он скончался от чахотки и алкоголизма.
Ход крестьянской реформы, либеральный дух 1860-х гг. волновали владыку Игнатия и после его удаления на покой. «Великое дело освобождения крестьян сопряжено с значительными трудностями, для преодоления которых, во-первых, нужна особенная помощь Божия, а потом — самая мудрая, недремлющая человеческая деятельность», — замечал он в письме 22 января 1862 г. [1273], а спустя четыре года после объявления Манифеста, в письме от 6 января 1865 г., высказывает крайнюю обеспокоенность духовным состоянием крестьянства:
Заезжал ко мне протоиерей из того села, в котором живут потомки Сусанина, человек довольно умный. Он сказывал, что крестьяне пропились и обнищали донельзя, что этого тока ничем удержать нельзя, потому что вдавшиеся в пьянство будут пить водку и тогда, когда бы вздумали повысить на нее цену. Это доказано опытами. Вместе с разгульною жизнию явилось особенное охлаждение к Церкви и духовенству. Кутилы из крестьян кутят и впали в индифферентизм по отношению к религии; некутилы обращаются в большом количестве к расколу. Дворянство бедно и не может помогать церквам и духовенству, как помогали прежде. Содержание духовенства скудеет и скудеет. Протоиерей, имеющий практический взгляд, говорил, что этому положению не видно исхода и что последствия этого положения должны быть многоплодны. Прогресс идет изумительно быстрыми шагами. Кто остановит его? [1274]
Архимандрит Иоанн, ректор Казанской духовной академии, подвергшийся резкой критике со стороны Митрополита Московского Филарета в связи с «делом Щапова», к 1864 г. вернул благорасположение Московского Владыки. В марте 1864 г. он был назначен ректором Петербургской духовной академии, в январе 1865 г. посвящен в сан епископа Выборгского, с 1866 г. был епископом Смоленским. Откликаясь на эти известия, владыка Игнатий в письмах к брату вспоминает:
Иоанн по открытости своей нравился мне более, нежели современные ему академисты. И тогда многие баре восхищались его проповедями, направленными к освобождению крестьян, не поняв, что Иоанн отнюдь не духовный проповедник, а рьяный фанатик сословный и что у него замаскирована мысль о резне дворян и о предоставлении своей пастве первенства и в гражданском и церковном служении. Другие, имея эту же мысль, лучше скрывают ее, а потому Иоанн, как откровеннее других высказывающийся, нравственно выше других (письмо от 29 января 1865 г.) [1275].
Спустя месяц, в письме от 24 февраля, Святитель вновь упоминает имена епископа Иоанна и Щапова:
Относительно моего примирения с преосвященным Иоанном, то оно, если совершится, будет для меня событием самым приятным. Расположению его к монашеству очень рад и нахожу, что по открытости и прямоте его характера он очень способен к принятию истинного монашества и даже к благодатному ощущению милости Божией, от чего является в человеке живая вера. Я и не ссорился с Иоанном, а только дал отзыв на статьи г. Щапова, которые на Кавказе так разгорячили, что «потребовали крови». Сколько неправилен и вреден образ мыслей в этих статьях, доказали опыты и еще докажут. Именно статьи забыты, но в духе их и пишется и говорится, — дух и направление получают огромный объем [1276].
Действительно, во многих письмах святителя Игнатия, написанных в последние годы жизни, виден горестно-прозорливый взгляд на перспективы идейной эволюции русской интеллигенции:
«Из выходящих в свет сочинений видно, что все образованное общество во всех сословиях приняло новое направление, долженствующее иметь соответствующие себе результаты» [1277]. «Очевидно, что отступление от веры Православной всеобщее в народе. Кто открытый безбожник, кто деист, кто протестант, кто индифферентист, кто раскольник. Этой язве нет ни врачевания, ни исцеления. Спасаяй, да спасает свою душу!» [1278] «Судя по духу времени и по брожению умов, должно полагать, что здание Церкви, которое колеблется уже давно, поколеблется страшно и быстро. Некому остановить и противостать. Предпринимаемые меры поддержки заимствуются из стихии мира, враждебного Церкви, и скорее ускорят падение ее, нежели остановят. Опять скажу: буди воля Божия! Что посеют, то и пожнут! [1279]