Через два часа Вайда увидела, как преобразилась их лодка. В середине «Казанки» на двух мачтах было натянуто грязно-голубое в клеточку полотнище старого одеяла. Вайда с недоверием рассматривала их лодку — ей все еще не верилось, что Хозяин рискнет выйти на ней в море. Хозяин дождался, пока прилив поднял стоящую на берегу лодку, и начал грузить вещи. В носовой отсек — бардачок — он положил две оленьи ноги — будущую плату за починку мотора — и мешок с продуктами, все запахи которых забивал нестерпимый запах перца. Хозяин поставил на дно лодки два бачка для бензина, не забыл про двустволку с самодельным прикладом, маленький чайник и котелок. Напоследок Хозяин положил в лодку старое оленье седло, заменявшее ему лодочное сиденье, и сломанный «Ветерок», который он собирался починить у соседей-старателей, обитающих на берегу моря в тридцати километрах от его стойбища.

Собака, с недоверием и опаской поглядывая на клетчатый парус, забралась в лодку. Хозяин мельком глянул на тлеющий костер, на остовы палаток старого стойбища и веслом оттолкнул лодку от берега.

В самом устье на отмели шумел слабый накат. Хозяин взял левее, где было поглубже, и через несколько секунд их лодку мягко закачало на плавной морской волне. Вдоль берега дул свежий ветерок. Парус надулся, Хозяин сел за руль, и «Казанка» заскользила на восток.

Вайда сначала очень нервничала и даже рычала на синее клетчатое полотнище, которое шевелилось под порывами ветра, но, поняв, что изобретение Хозяина вполне безобидно, вскоре улеглась на носу и стала смотреть вперед, иногда приподнимая ухо, когда парус приглушенно хлопал.

А Хозяин сидел на корме на оленьем седле и правил веслом, невозмутимо наблюдая, как медленно проплывают мимо берега. Почти беззвучное движение лодки сопровождалось лишь легким всхлипыванием воды за кормой, мягким шепотом одеяла, редким стуком деревянного весла об алюминиевый борт лодки, пронзительным криком чаек, изредка пролетавших над лодкой, да легким свистом взлетающих из-под самого носа серых птиц, которых Хозяин называл морскими курочками. Однажды, когда они проплывали мимо скалистого берега, у лодки вынырнула угольно-черная птица с белыми косицами над глазами и ярким красным плоским клювом — топорик. Он, наверное, объелся рыбы, так как никак не мог взлететь. Топорик долго разбегался по воде, отчаянно молотя по морской поверхности лапами и крыльями. Птица, казалось, вот-вот взлетит, но она неизменно в последний момент «спотыкалась» о волну, теряла скорость и заново начинала разбег.

Лодка пошла вдоль берега. Справа долго тянулась скучная серая гравийная коса, засыпанная ошкуренными морскими штормами стволами плавника — упавшими где-то далеко, может быть за сотни километров, в таежные реки деревьями, Бог знает сколько путешествовавшими по морю, пока наконец прихотливое сочетание шторма, ветра и морского течения не определило для каждого место вечной стоянки.

Вайда дождалась, пока на берегу не мелькнет среди серого гравия и серебристых стволов плавника ярко-малиновое пятно — там, запутавшись капроновыми веревками за комель гигантского тополя, лежал пластиковый японский буй, оторвавшийся от сети. Вайда, сопровождавшая Хозяина по берегу, знала, что буй был безнадежно порван медведем.

Вайда задремала. Она проснулась, когда сквозь сон услышала знакомый металлический звук — Хозяин доставал ружье. Собака встала и оглянулась. Бросив руль, Хозяин на корме торопливо вставлял в патронники два патрона. Собака посмотрела по сторонам в надежде увидеть каменушку, крохаля или турпана, плывущего где-нибудь поблизости. Однако птиц нигде не было видно. Зато совсем рядом с лодкой из воды показались два черных плавника, узких и длинных, как крылья буревестников.

Хозяин вскинул ружье и выстрелил в скрывающуюся под водой спину касатки. Дельфины скрылись, но через несколько секунд один плавник вспорол воду у самого борта лодки. Хозяин привстал и снова поднял ружье. Но в это время со стороны другого борта из моря будто встала одинокая черная волна. Лодку сильно тряхнуло, будто она наскочила на огромный, но мягкий валун. Вайда испуганно ткнулась в ноги Хозяина. Тот выпустил из рук ружье, которое с грохотом упало на дно лодки, и вывалился за борт.

Вайда запрыгнула на корму. Хозяин был совсем рядом. Он ухватился за весло, служившее рулем, но то выскочило из уключины, и ровный, не стихающий ветер медленно потащил никем не управляемую лодку на восток.

— Вайда! — в последний раз услышала собака имя, данное ей Хозяином.

Сбоку от лодки снова вырос страшный плавник. Сука забилась в угол. Удара не последовало, но лайка нутром почувствовала, как огромное тело касатки проходит в нескольких сантиметрах от днища лодки.

Когда собака опасливо приподняла голову над бортом, море по-прежнему было пустынным: ни Хозяина, ни касаток нигде не было видно. Лишь у самого борта свистела серая морская курочка.

Неуправляемую лодку развернуло бортом к ветру, и синее одеяло повисло словно на бельевой веревке. «Казанка» стала медленно удаляться от берега.

Собака, наверное, часа два с лаем бегала по лодке, вскакивая то на нос, то на корму, и все всматривалась туда, где исчез ее Хозяин. Устав, она села на мокрые доски днища, прижалась к пахнущему сыромятной кожей, дымом и Хозяином оленьему седлу и тихонько завыла от страха.

Лодку с лайкой таскало по заливу Охотского моря около недели. Сначала собаке было очень страшно, особенно по ночам, когда морские волны иногда вспыхивали голубоватыми искрами и из-за борта слышались непонятные всхлипывания, вздохи и всплески. Но уже через два дня другие, более сильные и острые чувства — голод, а еще больше — жажда заглушили страх. Небольшая лужица желанной влаги поблескивала и перекатывалась под стланями, но как ни старалась лайка просунуть свою узкую мордочку сквозь дощатый настил, сколько она ни вытягивала язык, ей никак не удавалось напиться.

Из носового отсека аппетитно пахло подтухающей олениной. Несчастное животное целыми днями царапало лапами плотно закрытую алюминиевую дверцу и, устав, отчаянно выло.

Однажды течение проносило лодку мимо небольшого островка. Обезумевшая от голода и жажды собака почти решилась прыгнуть в море и плыть к земле, но быстрое течение протащило лодку дальше, островок стал уменьшаться, и собака осталась в лодке.

Через полторы недели после того как утонул Хозяин, погода испортилась. Подул ветер. Сначала он нагнал туман, потом небо затянуло низкими облаками, и посыпался мелкий дождь. И уже через час промокшая собака смогла напиться пресной воды из-под стланей. Потом ветер усилился, на море сначала появились барашки, а потом начался шторм. Волны нечасто, но с удручающей регулярностью перехлестывали через борт. Сначала вода под стланями сделалась непригодной для питья, а потом ее набралось столько, что, когда лодка накренялась, волна в лодке накатывалась на собаку. Внутри «Казанки» плавали бачки и оленье седло. Лайка пыталась спастись на носу, но там было так скользко от морских брызг, что собака чуть не упала за борт.

К вечеру лайка впервые за десять дней увидела наконец материковый берег, вернее, она сначала услышала ревущий накат.

Штормовые волны перенесли полузатопленное суденышко через прибрежную отмель, а потом соленая водяная стена накрыла «Казанку». Собака перемахнула через борт и поплыла к берегу. Волна дважды стаскивала лайку со скользкой гальки и относила назад. Наконец третий ревущий белопенный вал вытолкнул лайку на землю. Обессилевшая собака не могла бежать, а лишь быстро отошла от прибойной полосы и, сделав слабую попытку отряхнуться, легла на мокрый гравий и стала смотреть, как волны у самого берега треплют лодку, которая принесла ей столько несчастья. Над «Казанкой» нелепо колыхалось промокшее, отяжелевшее, но так и не сорванное ветром синее одеяло.