XXVII
Я жил, как завещал мудрец:
«Пока ты юн, ликуй душой»,
Забыв, однако, что конец
Цитаты, приводимой мной,
Имеет смысл совсем иной,
С началом мало сообразный:
«Что знаешь в юности шальной?
Лишь сумасбродства да соблазны».
XXVIII
Бежит скорее, чем челнок,
Влачащий нить через основу,
На жизнь отпущенный мне срок,
Как в книге сказано Иова.
И вот уж ткань почти готова,
И замедляет стан свой ход.
Впредь не придется ткать мне снова:
Смерть всем и вся предел кладет.
XXIX
Где щеголи, с кем я кутил
В расцвете юных лет своих,
Кто пел, плясал, шумел, шутил,
Скор на язык, на дело лих?
Уже взяла могила их
И охладелый прах забыт.
Мир опочившим, а живых
Благой Творец да сохранит!
XXX
Из тех, кто здравствует, одни
В вельможи выбились большие;
Живут, влача в печали дни,
Лишь подаянием другие;
У третьих рясы щегольские
От слишком любопытных глаз
Скрывают животы тугие.
Свой путь у каждого из нас.
XXXI
У богатеев есть все блага -
Им многое Творцом дано.
Вот жизнь их и спокойно, благо
Таким на жизнь роптать грешно.
Но к беднякам, как я, должно
Быть сострадание у Бога:
С тех, брюхо чье всегда полно,
Пусть Он и спрашивает строго.
XXXII
У них, что хочешь, то и жри,
Пей, сколь вместишь в себя вина.
Подливы, пироги, угри,
Пулярки, яйца, ветчина -
Чуть перемена подана,
Уже с другой спешит прислуга.
Нам, нищим, челядь не нужна:
Мы сами потчуем друг друга.
XXXIII
Но зря задерживаюсь я
На рассуждениях пустых.
Я не законник, не судья,
И мне ль считать грехи других,
Когда я сам грешнее их?
О Господи, не ставь, прошу,
В вину мне праздность слов моих:
Как выйдет, так я и пишу.
XXXIV
Попам оставим сей предмет -
Есть в жизни вещи поважнее,
Хоть в них приятного и нет:
Ведь речь веду о нищете я.
Она всех прочих бед страшнее -
В нас ею гнев такой вливаем,
Что, выход дать ему не смея,
Мы ввек его не избываем.
XXXV
Я, как отец и дед покойный,
Ораса получивший имя,
Так и не смог зажить пристойно.
Людьми мы были небольшими,
И над могилами простыми
Моих родных, забытых ныне, -
Да смилуется Бог над ними! -
Гербов дворянских нет в помине.
XXXVI
На нищету пеняю я,
А сердце шепчет мне в укор:
«Глупец, о чем печаль твоя?
Что ты считаешь за позор?
Да, ты беднее чем Жак Кёр,
Но лучше уж в рядне ходить,
Чем знать, что, хоть ты и синьор,
Тебе, как всем, по смерти гнить».
XXXVII
Синьор?.. И что теперь с того,
Коль он от всех навек сокрыт?
Прошел, и больше нет его,
Как песнопевец рек Давид.
Но грешник, что во мне сидит,
О том не вправе рассуждать.
Лишь богословам надлежит
В дела подобные вникать.
XXXVIII
Рожден я не от серафима
В венце из звезд, слепящем взоры.
Мертв мой родитель досточтимый,
И прах его истлеет скоро.
А мать уже настолько хвора,
Что не протянет даже год,
Да я и сам, ее опора,
С сей жизнью распрощусь вот-вот.
XXXIX
Я знаю: нищих и богатых,
Сановников и мужиков,
Скупцов и мотов тороватых,
Прелатов и еретиков,
Философов и дураков,
Дам знатных, чей красив наряд,
И жалких шлюх из кабаков -
Смерть скашивает всех подряд.