Ни имен Жебелева или Ревиля, ни тем более имени Т. Буткевича в архивах Булгакова я не нашла. По-видимому, трех из четырех названных И. Ф. Бэлзой авторов Булгаков не читал. По крайней мере не изучал, не конспектировал, не делал из них выписок. Хотя работал над источниками, как увидит далее читатель, много.

Аргументация И. Ф. Бэлзы строится так.

В романе «Мастер и Маргарита»: «Кто ты по крови?» — спросил Пилат. «Я точно не знаю, — живо ответил арестованный, — я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…»

«Возможно», заключает И. Ф. Бэлза, эта реплика Иешуа об отце «объясняется тем, что Булгаков читал Ревиля», упоминающего о находке «сирийского перевода евангелий».[111]

Но при чем тут «сирийский перевод евангелий»? И если даже попробовать применить этот ни к чему не относящийся «сирийский перевод», то при чем тут Ревиль?

Размышляя о происхождении своего героя, Булгаков воспользовался другим источником. В самой ранней сохранившейся тетради «романа о дьяволе» запись: «В Галилее жили и финикияне, сирийцы, арабы, греки». Это выписка из книги Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса». Той самой книги, которую И. Ф. Бэлза на первых же страницах своего труда пренебрежительно отверг, осудив вслед за С. А. Жебелевым «ренановскую «транскрипцию» евангелий, превратившуюся в роман». Ренан в этом месте своей книги, продолжая мысль об этническом составе древней Галилеи, пишет: «Обращения в иудейство были там нередки, и потому бессмысленно решать, какая кровь текла в жилах Иисуса».

Имя Н. К. Маккавейского — тот единственный случай, когда И. Ф. Бэлза учел данные сохранившейся части библиотеки Булгакова.[112] Сочинение Маккавейского «Археология истории страданий господа Иисуса Христа» было опубликовано в «Трудах Киевской духовной академии» за 1891 год, и «Труды» эти в личном архиве Булгакова сохранились.

По мнению И. Ф. Бэлзы, книгу Маккавейского автор «Мастера и Маргариты» «не мог не читать в юные годы». «Именно из книги проф. Маккавейского», полагает исследователь, мог почерпнуть Булгаков сведения о масличном имении Гефсимания и дворце Ирода Великого, имена первосвященника Иосифа Каифы и предшественника Пилата — прокуратора Валерия Грата, название страшной Антониевой башни и т. д. «Думается, что всего сказанного достаточно, — пишет исследователь, — чтобы с той или иной степенью достоверности утверждать, что труд проф. Маккавейского был (или, во всяком случае, мог быть) ценнейшим источником для Булгакова в процессе его работы над «евангельскими» главами романа».[113]

Но и это неточно. «Труды Киевской духовной академии» Булгаков приобрел уже в 30-е годы и сочинение Маккавейского читал к концу своей работы над романом «Мастер и Маргарита» — в 1938 (может быть, в 1937) году. Это тоже видно из рукописей писателя. Сделанные Маккавейским описания Гефсимании и Антониевой башни в романе Булгакова явно не отразились; описание дворца Ирода Великого отразилось в слабой степени. А название Антониевой башни, имя прокуратора Иудеи Валерия Грата, второе имя Каифы (Иосиф) и пр. упоминаются не только Маккавейским. Они приведены в книгах Эрнеста Ренана, Ф.-В. Фаррара и других.

И еще об одной гипотезе И. Ф. Бэлзы.

Как помнит читатель, в романе «Мастер и Маргарита» доносчик Иуда (не ученик, как в Евангелии, а платный доносчик Иуда из Кириафа) убит ножом — ночью, в Гефсиманском саду за Кедроном, в той самой благоуханной, лунной, масличной Гефсимании у подножия Елеонской горы, где, по христианской традиции, проповедовал и провел свою последнюю ночь и ночью же был схвачен Иисус, чтобы наутро предстать перед судом и быть распятым… Булгаков, в отличие от евангелистов, ни разу не приводит сюда Иешуа, разве что в его обращении к Пилату: «Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе». У Булгакова сюда спешит на любовное свидание Иуда, чтобы напороться на нож: «…вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло у нее в руке и тотчас потухло… И в тот же миг за спиной у Иуды взлетел нож, как молния, и ударил влюбленного под лопатку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрюченными пальцами он выбросил в воздух. Передний человек поймал Иуду на свой нож и по рукоять всадил его в сердце Иуды.

— Ни… за… — не своим, высоким и чистым молодым голосом, а голосом низким и укоризненным проговорил Иуда и больше не издал ни одного звука. Тело его так сильно ударилось об землю, что она загудела».

В поисках «источника» этого ножа И. Ф. Бэлза обратился к картине Леонардо да Винчи «Тайная вечеря», на которой в непосредственной, а может быть, и в многозначительной близости к Иуде изображен нож. И хотя Иуда у Леонардо да Винчи, немолодой и неприятный, нимало не похож на булгаковского Иуду из Кириафа и неизвестно, обратил ли внимание Булгаков на эту деталь — нож, кстати у Леонардо повернутый острием прочь от Иуды (в Италии Булгаков не был и оригинала «Тайной вечери» не видел никогда), И. Ф. Бэлза не сомневается, что в романе «Мастер и Маргарита» Иуду убивает «именно этот, леонардовский нож».

Основной аргумент, заставивший исследователя так далеко искать образец для смерти булгаковского Иуды, таков: «…Ни в одном из евангелий, ни в одном из теологических трудов, ни в научной библистике нельзя найти ни малейшего указания на то, что Иуда погиб от руки убийцы».[114]

Но и это не так. По крайней мере один автор предположил, что Иуда погиб от руки убийцы: «Может быть также, что ужасающая ненависть, нависшая над его головой, кончилась каким-нибудь актом насилия, в котором и усмотрели перст божий». Имя этого автора — Эрнест Ренан.

Явная уязвимость работы И. Ф. Бэлзы, а еще более заманчивость так и не разрешенного им вопроса об источниках «реалий» в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» вызвали ответную, полемическую статью на ту же тему Н. П. Утехина — «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (об источниках действительных и мнимых)».

Увы, исходную ошибку И. Ф. Бэлзы Н. П. Утехин повторил, противопоставив своему оппоненту не архивные или биографические данные, а только логику и эрудицию, — правда, логику более последовательную и эрудицию еще более солидную.

К Эрнесту Ренану Н. П. Утехин отнесся благосклоннее, чем И. Ф. Бэлза. Книгу Ренана «Жизнь Иисуса» включил «в поле зрения Булгакова», даже процитировал так заинтересовавшее Булгакова место об этническом составе древней Галилеи, и это делает честь интуиции исследователя, ибо о сделанной Булгаковым выписке, о том, что эти строки действительно занимали писателя, Н. П. Утехин не знал.

Но интуиция не может заменить архив. И имя Ренана, так удачно введенное исследователем, тут же потонуло у него в потоке имен, ссылок и цитат. Умозрительно заключив, что «взыскательный к своему писательскому труду художник познакомился еще с десятками исторических трудов и литературных сочинений об интересовавшей его эпохе», исследователь попытался эти имена так же умозрительно прояснить. Эрудиция сыграла с исследователем жестокую шутку: в большинстве случаев эти имена, как и некоторые проблемы, о которых пишет Н. П. Утехин, к замыслу романа «Мастер и Маргарита» отношения не имеют. Булгаков все-таки не богословские вопросы решал, Булгаков решал свои — художественные — задачи.

Разбирая одно за другим положения своего оппонента, Н. П. Утехин не обошел «темы ножа» и предложил источники более близкие и, пожалуй, более надежные — русский фольклор, Пушкина, Гоголя, Достоевского…

Но надо ли непременно искать источник для любого образа Михаила Булгакова? И не предположить ли, что это булгаковский образ — нож, так внезапно, с остротой обреченности, откликающийся в совсем другом месте романа: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож».