– Ты сегодня не в духе, Энн.

– Все дело в этих слухах, – сказала Энн. – Скоро мы тронемся отсюда, я знаю, и мне бы хотелось вернуться домой.

– Домой?

– В Лондон. Я мечтаю снова оказаться в квартирке на Полз-уолк!

В глазах Люси появилась мечтательность.

– Да, – сказала она. – Всего лишь мечты! Мечты о том, чтобы пройтись по улицам и побывать на Варфоломеевской и Саутуоркской ярмарках.

– Вновь прогуляться по галерее у Королевской биржи и вдоль реки, – с тоской сказала Энн. – Второго такого места нет, не правда ли? Там все выглядит и даже пахнет по-другому. Во всех остальных местах пасмурно и безрадостно.

– Галерея у Королевской биржи, – прошептала Люси.

В комнату вбежал Джимми. На его наплечном ремне висел игрушечный меч – подарок отца.

– Я солдат! – закричал он. – Я за короля! А вы – за парламент? Тогда вы умрете, умрете!..

Он выхватил меч и замахнулся на Энн, ловко увернувшуюся от малыша.

– Война, война, одна война, – сказала Люси. – Повсюду война. Джимми, и тот мечтает о войне.

– Я капитан, – сказал Джимми. – Я не пуританин.

Он взобрался на кровать в поисках сладостей, которые всегда были у Люси под рукой, благо любовники исправно ее снабжали этой единственной в мире материальной вещью, признававшейся Люси в качестве подарка.

Сев на кровать и расставив конфеты как солдатиков, Джимми начал их поедать, запихивая в рот одну за другой.

– А папа придет сегодня?

– Не знаем, – сказала Энн. – Но если ты объешься этих конфет, у тебя заболит живот и ты не увидишь, когда он придет.

Джимми остановился на пару секунд и продолжил уминать конфеты. В этот момент он был поразительно похож на отца.

Вошел слуга и сказал, что какой-то джентльмен хотел бы увидеть госпожу Барлоу.

– Скорее! – закричала Люси. – Мне зеркало и расческу! Энн, живо! Джимми, тебе придется уйти. Ума не приложу, кто бы это мог быть?

– Если это отец, я останусь, – сказал Джимми. – Если сэр Генри, тоже останусь. Он обещал привести мне пони и покатать на нем.

Малыш спрыгнул с кровати.

– А может быть, он привел его?

Служанка сообщила, что это не король и не сэр Генри Беннет, а пожилой мужчина, незнакомый ей и не назвавший своего имени.

Люси и Энн обменялись взглядами. Пожилой мужчина, никогда не бывавший здесь раньше? Люси нравились только молодые любовники, и она скривила рот.

– Я накину вам на плечи шаль, – сказала Энн и незамедлительно сделала это.

Люси скривилась вновь и отбросила шаль, не желая прятать пышную грудь и плечи.

В комнату вошел Эдвард Хайд. При виде чувственно откинувшейся в постели женщины он невольно отступил на шаг назад. Нравы двора не переставали шокировать его. Он вспомнил о дочери и с радостью подумал, что принцесса Оранская увозит ее прочь. С кем только не приходится иметь дело, служа моему господину, размышлял он, и мысли его вернулись к тем дням, когда он направлялся во Францию, чтобы присоединиться к королю. Его корабль был захвачен корсарами, и он, ограбленный до последней нитки, оставался невольником, пока их в конце концов не освободили.

– О, это же мой лорд-канцлер! – сказала Люси.

Эдвард Хайд склонил голову.

– Вы впервые навещаете меня, – продолжала она.

– Я пришел по желанию короля.

– Я и не думала, что вы пришли по собственному желанию, – засмеялась Люси.

Канцлер нетерпеливо взглянул на Люси и быстро сказал:

– Вероятно, мы ненадолго останемся здесь, в Кельне.

– Ага! – сказала Люси.

– И, – продолжал Хайд, – мне поручено сделать вам предложение. Многие из нас живут здесь потому, что лишены возможности вернуться в Англию. К вам это не относится. Если вы того пожелаете, вы можете вернуться туда, обустроиться и никто не станет запрещать вам делать это.

– Неужели?

– Именно так. И это было бы самое мудрое решение с вашей стороны.

– Но на что я буду жить там?

– А на что вы живете здесь?

– Здесь у меня много друзей.

– Английских друзей. Англичане остаются друзьями, где бы они ни жили: дома или на чужбине. Король обязуется выплачивать вам пенсию в четыреста фунтов в год, при условии, что вы вернетесь в Англию.

– Это ради Джимми, – сказала она. – Он хочет, чтобы Джимми оказался в Англии; только из-за этого, руку даю на отсечение.

– Это само по себе было бы неплохим основанием для отъезда.

– Лондон, – сказала она. – Хотела бы знать, сильно ли он изменился.

– Почему бы не поехать и не убедиться в этом лично?

– Король…

– Он недолго будет оставаться в Кельне.

– Да, – уныло сказала Люси. – Уедет и заберет с собой самых галантных джентльменов.

– Поезжайте в Лондон, – сказал канцлер. – Там вы будете счастливее, и однажды, будем надеяться, все ваши здешние друзья присоединятся к вам. Что скажете? Четыреста фунтов в год и ручательство короля. Переезд вам устроят. Так что скажете, госпожа Барлоу?

– Я обдумаю ваше предложение. Он взял ее руку и нагнулся к ней.

– Прислуга проводит вас, – сказала она. Когда канцлер ушел, она подозвала Энн Хилл.

– Энн, – сказала она, – расскажи мне о Лондоне. Расскажи так, как ты это умеешь. Садись вот здесь на постели, поудобнее. Так, значит, тебе хочется поехать в Лондон, Энн? Тебе хочется домой?

Энн по-прежнему стояла, остолбеневшая. Она, казалось, ощущала кожей сырость воздуха, когда туман клубится над Темзой, слышала шум улиц, видела молочниц, бредущих по булыжной мостовой, различала остроконечные шпили ранним летним утром. И, наблюдая за ней, Люси почувствовала, как ее охватывает волнение.

В Пале-Рояле Генриетта-Мария и ее дочь ожидали приезда принцессы Оранской. Королева была в более приподнятом настроении, чем обычно в последнее время; французская королевская семья, по-прежнему пренебрегавшая королеввй-изгнанницей и ее дочерью, тем не менее готовила грандиозный прием для Мэри Оранской.

– Это честь, которая не может оставить нас равнодушными, – сказала Генриетта-Мария дочери. – Король, королева и месье выехали навстречу Мэри в Сен-Дени.

– Эта честь оказывается Голландии, а не нам, мама, – возразила Генриетта.

– Она, оказывается Мэри, а Мэри – одна из нас. О, хотела бы я знать, как там она. Бедная Мэри! Я хорошо помню ее обручение. Ей тогда было всего десять лет, и она венчалась с принцем в часовне в Уайтхолле, ему тогда едва исполнилось одиннадцать, совсем еще мальчуган. Это случилось тогда, когда твой отец вынужден был подписать смертный приговор лорду Страффорду, а на следующий день после свадьбы толпы бунтовщиков ринулись в Вестминстерское аббатство и…

– Мама, пожалуйста, не надо о прошлом. Думай о том, что происходит сегодня, о приезде Мэри. Это тебя развеселит.

– Да, конечно, это развеселит меня. Какая радость увидеть ее опять, мою маленькую девочку. Такая молодая, а уже вдова! Боже, сколько же еще напастей обрушится на нашу семью?

– Но теперь нас ожидает радостное событие, мама. Еще немного, и Мэри будет с нами, и я уверена, что ее приезд прибавит нам счастья.

– Но она венчалась по протестантскому обряду, – Генриетта-Мария нахмурилась.

– Пожалуйста, мама, не надо об этом. Мы будем все вместе… Давай радоваться этому!

Послышались крики и радостный гвалт. Появилась кавалькада.

Мэри скакала между Людовиком и королевой Анной; Филипп скакал по левую руку от брата. Это была действительно королевская встреча, и организована она была для Мэри.

Из-за всех этих церемоний Генриетта видела сестру главным образом издалека, но между балами и маскарадами, которые царствующая семья Франции устраивала для гостьи, у сестер было время поближе познакомиться друг с другом.

Генриетта убедилась, что Мэри на редкость душевна и сердечна и рада вновь оказаться с родными. Своей веселостью и способностью в любой ситуации шутить она напомнила Генриетте Чарлза. Мэри без конца говорила о своем маленьком сыне, которому исполнилось пять лет, о мальчугане Вильгельме-Уильяме Оранском, очередном Вильгельме Голландском, с грустью вспоминала мужа. Как она призналась Генриетте наедине, она сначала не хотела выходить за него замуж.