Но это путешествие отличалось от предыдущих; у него была недобрая цель.

Даже радость от прибытия в Фонтенбло не избавила девочку от ее страхов. Она всегда считала Фонтенбло одним из красивейших мест на земле. Его сады, дикие и ухоженные, были неповторимы; картины, которые коллекционировал Франциск, заполняли просторные залы и галереи. Жанна не увлекалась произведениями искусства, но ее восхищала роскошь двора. Она предвкушала радость от возобновления старых знакомств.

Ее беспокоила лишь скорая встреча с кузеном Карлом, любителем неприятных шуток. Ложась вечером в постель, ей придется быть внимательной — там вполне может оказаться дохлая летучая мышь или жаба. Она относилась к Карлу с презрением, что было неразумно с ее стороны — Карл не терпел людей, не умеющих ценить его розыгрыши, и преследовал их с удвоенной дерзостью и жестокостью. Но Жанна отказывалась смеяться, когда ей не хотелось этого делать; она охотнее соглашалась платить за свою непреклонность, чем притворяться, будто ей весело.

Ее кузен Генрих был добрее своего брата, хотя ему было практически нечего сказать ей — как и всем другим, за исключением его любовницы. Он был теперь более важной фигурой, чем в прошлый приезд Жанны — герцог Орлеанский стал дофином Франции. Она бы хотела поговорить с ним о ее браке, поскольку он сам женился, когда ему было чуть больше лет, чем сейчас Жанне. Но, конечно, это невозможно.

Есть еще Катрин, ну конечно, — дофина Катрин. С ней Жанна никогда не смогла бы обсуждать свое будущее замужество; в итальянке было нечто отталкивающее, хотя Жанна не сумела бы сформулировать, в чем оно заключалось. Катрин была нелюбимой женой. О ней ходила масса слухов, поскольку она не имела детей после шести лет брака. Говорили, что бесплодной была Катрин, потому что дофин во время пьемонтской кампании подарил дочь девушке, которую он недолго любил во время разлуки с Дианой. Бедная Катрин! Жанна хотела бы подружиться с ней. Да, ей исполнилось лишь двенадцать лет, а Катрин было двадцать; однако в данный момент они обе испытывали растерянность и страдали. Но подружиться с Катрин было невозможно. Жанна наблюдала за тем, как Катрин принимает Диану, улыбается, беседует с ней; холодное, бледное лицо Катрин не выдавало ее унижения. Я никогда не буду такой! — сказала себе Жанна. Никогда не буду кроткой. Если этот Гийом осмелится обращаться со мной подобно тому, как Генрих обходится с Катрин, я немедленно расстанусь с ним, пусть даже это приведет к войне между Испанией, Францией и Англией.

Но когда до нее дошли слухи о Катрин, Жанна решила, что она поняла, почему ее кузен Генрих не любит свою жену и предпочитает проводить время с любовницей.

Одна из девушек, раздевавших Жанну перед сном, сказала:

— Я не люблю итальянцев, моя принцесса. Они — искусные отравители; их яды столь неуловимы, что кажется, будто человек умер естественной смертью. Говорят, что мадам дофина желала стать королевой Франции и поэтому добилась назначения своего соотечественника на должность виночерпия дофина Франциска; итальянец дал наследнику престола смертельную дозу яда.

— Ты не должна говорить подобные вещи! — заявила Жанна. — Если кто-то услышит это и передаст королю, у тебя будут неприятности.

— Это все говорят другие, моя госпожа. Не я. Я просто передала вам то, что слышала. Виночерпий дофина был итальянцем; вот все, что я сказала.

Жанна вздрогнула. Она никогда не подружится со своей кузиной Катрин. Неужели ей могло прийти в голову довериться итальянке?

Однажды она встретила Катрин гуляющей в одиночестве по саду Фонтенбло.

— Добрый день, кузина, — сказала Катрин.

— Добрый день, кузина, — ответила Жанна.

— Кажется, ты скоро выйдешь замуж?

Жанна невольно сжала губы и покраснела; она никогда не умела скрывать свои чувства. Это свойство раздражало девочку, особенно когда она сталкивалась с людьми, подобными Катрин, которая ничем не выдавала того, что происходит в ее голове.

— Похоже, ты не рада этому браку, кузина.

— Я не хочу вступать в него, — ответила девочка.

— Почему?

— Я не хочу ехать в чужую страну. Не хочу выходить замуж.

Жанна никогда не успевала подумать, прежде чем раскрыть рот. Мадам де Силли часто указывала ей на это. Девочка продолжила:

— Ты поймешь меня. Браки бывают порой ужасными. Мужья пренебрегают женами ради других женщин.

Они обе помолчали. Лицо Катрин ничего не выражало, но она смотрела на Жанну. Девочке не хотелось, чтобы их глаза встретились, но это произошло помимо ее желания.

— О, Катрин, я бы не потерпела, чтобы со мной обращались так, как Генрих обращается с тобой. Все говорят о нем и мадам де Пуатье. Генрих не отводит от нее взгляда! Ты, верно, несчастна.

— Я несчастна? Ты забываешь о том, что я — дофина.

— Знаю. Но тебя так унижают! Мадам д'Этамп управляет королем. Трудно поверить, что Генрих способен на такую жестокость. Я рада, что не вышла за него. Одно время меня собирались выдать за Генриха. Я считала, что это неизбежно, и внушала себе, что не имею ничего против этого — в конце концов, он — мой кузен, мы давно знакомы. Но если бы я была его женой, я бы не позволила ему обращаться со мной так, как он обращается с тобой. Я бы проявила твердость. Я бы…

Катрин засмеялась.

— Ты весьма добра, коль беспокоишься за меня. Как забавно! Это я жалела тебя. Я замужем за наследником французского престола, а ты — принцесса — выходишь за жалкого герцога. Это тебя, дорогая принцесса, оскорбляют. Какое мне дело до того, что король заведет сотню любовниц, если я стану королевой Франции? А ты будешь всего лишь герцогиней… герцогиней Клевской…

Жанна залилась краской. Прежде она не понимала, сколь унизителен для нее этот брак.

Катрин повернулась и покинула Жанну, еще более растерянную и несчастную, чем в тот момент, когда король сообщил ей о ее замужестве.

Жанна попала в немилость, король рассердился на нее. Она познакомилась со своим будущим супругом, двадцатичетырехлетний герцог был вдвое старше девочки; его можно было назвать красивым, но Жанна возненавидела жениха в тот миг, когда она услышала его имя; она не могла освободиться от этого чувства. Король намекнул на то, что ее неприветливость ставит его в неловкое положение. Она, в свою очередь, решила не изображать радости, которую не испытывала. Что касается герцога Клевского, то он был смущен манерами своей нелюбезной будущей невесты. Гнев короля главным образом объяснялся тем, что он считал, будто отец девочки тайно поддерживает ее в желании сорвать этот брак. Это было не простым отказом девушки претенденту, а сознательным бунтом подданной против короля.

Франциск написал своей сестре; мать встретила Жанну в Аленсоне весьма сурово; это стало новой трагедией для девочки. Она обожала свою мать; она много слышала о ее красоте и остроумии; они давно не виделись; теперь, когда Жанне наконец позволили встретиться с ней, девочка почувствовала, что ею недовольны.

Мягкой, доброй Маргарите, существовавшей в собственном мире, населенном такими образованными людьми, как Ронсар и Маро, писателями, художниками и архитекторами эпохи Возрождения, очень не хотелось отвлекаться от духовной жизни ради такого скучного, прозаичного дела, как усмирение непокорной дочери. Маргарите не приходило в голову, что она может не поддержать в чем-то брата; его воля всегда становилась ее волей.

Она провела несколько долгих бесед с печальной и растерянной Жанной, которая, однако, сохраняла способность отстаивать свою позицию с четкостью и язвительностью.

— Королю следует подчиняться, — объясняла Маргарита. — Мы должны с радостью исполнять каждый его приказ.

— Он может совершать ошибки, — возразила Жанна.

— Только не наш король, дочь моя.

— Но он ошибался. Серьезно ошибался. Ты помнишь, какой промах он допустил в Павии?

Красивые глаза королевы Маргариты в ужасе округлились.

— Павия! Фортуна изменила ему. Он не был виноват. На свете нет более смелого солдата, более великого полководца.