Формально Поярков еще не стал агентом японской секретной службы. Свое решающее «да», на котором настаивал господин в сером, не произнес, но практически уже приступил к выполнению задания. Ему было предложено, пока весьма вежливо, вспомнить всех своих родственников, близких и дальних, на левом берегу и дать им характеристику. Подробную характеристику. «Ограничивать себя не следует, — сказал господин в сером, — подробности всегда интересны и важны». Вот и все.
Когда-то он уже давал такую характеристику по требованию китайцев. Сами китайцы к нему не обращались. Это сделал руководитель «Союза казаков» Бакшеев. Просьбу повторил спустя некоторое время атаман Семенов. Но Поярков догадался, что ни Бакшееву, ни Семенову родственники подъесаула не нужны. Ими интересуется начальник контрразведки. Учитывая это, новую характеристику следовало согласовать со старой, расхождения допустимы только в словах.
Вторая встреча с «родственником» Кати состоялась опять в «Бомонде», в том же самом номере, но без Кати. И без беленькой. Господин в сером сказал, что торжественное посвящение в рыцари закончено и пока что нет повода произносить новые тосты. Такой повод, он надеется, появится в недалеком будущем, и будущее это легко приблизить с помощью энергии и таланта самого Пояркова. Дабы Поярков не испытывал затруднений в своей деятельности, ему вручается аванс. Господин в сером передал Пояркову пачку денег, довольно объемистую. «Вы должны быть свободны в расходах, — сказал он. — Встречайтесь с людьми, которые вам нужны здесь и могут понадобиться там Особенно с теми, кто имеет родственников в Хабаровске и Благовещенске».
Третья встреча произошла на берегу Сунгари, в небольшом кафе, совершенно пустом и, кажется, открытом в этот утренний час только для господина в сером.
— Ваш номер 243, - сказал он Пояркову. — Лично я к такому сочетанию цифр не прибегаю. Нарастающая очередность в несколько измененном виде — 243, 234. Но таков уж почерк шефа.
Поярков поморщился:
— Номера не люблю.
— Это учтено… — Господин в сером посмотрел, надо полагать специально, на желтую гладь реки, залитую утренним солнцем, и сказал: — Сунгариец! Сунгариец вам нравится?
«Сунгариец. Экзотично, — отметил про себя Поярков. — Оригинально даже».
— Нравится.
— Мне тоже… Между прочим, предложение шефа.
— Он знает мой вкус?
Господин в сером рассмеялся. Беззвучно, как всегда. У него это получалось.
— Как говорит наш общий знакомый, Веселый Фын все знает!
Напоминание о китайце сделано было с умыслом. Господин в сером хотел, чтобы Пояркову стало известно, кем срежиссирован спектакль в мастерской на Биржевой улице.
— Веселый Фын действительно все знает, — подтвердил Поярков и как-то загадочно улыбнулся.
— Или не все? — поднял брови господин в сером.
— Кое-что осталось.
— Всегда должно кое-что оставаться… Приятно слышать! Вы подаете большие надежды, Борис Владимирович.
— Сунгариец, — шутливо поправил Поярков.
— Браво! Пожалуй, за это можно и выпить. Успехи налицо!
— Кстати, как мне вас называть? — поинтересовался Поярков.
— Как? Действительно, как? А может, не надо никак называть. Наше знакомство слишком короткое. Настолько короткое, что вы не успеете воспользоваться именем моим… Я ведь только лоцман, выводящий судно из порта на рейд. А там уж дело капитана поднимать паруса и выбирать маршрут.
— Имя капитана тоже неизвестно, — иронически констатировал Поярков.
Господин в сером залился смехом. На сей раз он был звучным, этот смех, и всполошил чаек, сидевших на береговой кромке.
— Удивительное совпадение — неизвестно! Вы мне нравитесь, Сунгариец. Кроме прозорливости у вас еще и смелость. С шефом не всегда так разговаривают. А пока что я ваш шеф. Лоцман, между прочим, выше капитана, пока он ведет судно по опасному фарватеру…
Господин в сером хлопнул в ладоши, и из-под стойки вынырнул официант, а может, и не официант, а сам владелец кафе — толстенький, с лоснящимся от жира лицом человек непонятной национальности — и побежал к столику.
— Пару рыбешек на сковородку! — скомандовал господин. — А сюда, — он показал пальцем на стол, — графинчик ханшина!
Когда хозяин убежал, господин в сером спросил у Пояркова:
— Не знаю, пьете ли вы китайскую водку. Но если даже не пьете, то ради дня рождения… — Он со значением глянул на Пояркова: — Ради вашего дня рождения придется выпить… Опять событие. У нас с вами все время события… Сунгариец! Неплохо звучит. Кстати, китайское слово. Не забудьте! И водка китайская…
Водка не понравилась Пояркову. Второй раз в жизни он пробовал ее и второй раз одолел стаканчик с трудом. Господин в сером, напротив, выпил легко и даже закатил глаза от удовольствия.
— Ваш будущий капитан тоже не любит китайскую водку, он предпочитает сакэ… Как видите, не все о нем неизвестно. Имя будет, естественно, названо в свое время. Ну а дату встречи я могу назвать сейчас. 15 августа. Это одновременно и дата вашего зачисления в команду корабля… Счастливого плавания! — Господин вновь наполнил стаканчики и поднял свой: — Чокнемся по русскому обычаю, и пусть это будет отсчетом склянок готового к отплытию корабля.
Поярков заметил:
— У вас все иносказательно, а от меня вы требуете прямого и ясного «да» или «нет».
— Только «да»… И уже не требую, я ничего от вас не требую, Борис Владимирович. Можете выражаться фигурально. — Он потянулся к Пояркову со своим стаканчиком: — Даже рекомендую выражаться фигурально. Новые хозяева вас поймут. Это в их стиле. Так пусть пробьют склянки!
Выпили. Господин в сером посмотрел на графинчик, щелкнул по нему ногтем:
— Пока содержимое уменьшилось лишь наполовину, надо кое-что запомнить. Итак, пятнадцатое, десять вечера, у подъезда гостиницы «Нью-Харбин». К вам подойдет рикша и спросит: «Не торопится ли господин?» Ответите: «Тороплюсь». — «Тогда садитесь, я подвезу вас». Вы сядете. Остальное — за рикшей.
— Как он узнает меня? — усомнился в надежности предложенного плана Поярков.
— Ба! Пусть это вас не беспокоит, Борис Владимирович. Рикша, как Веселый Фын, все знает… А теперь опустошим посудинку!
Рикша завез Пояркова в самую глушь города. Улочки — не поймешь, улочки ли это, какой-то лабиринт, в котором невозможно ориентироваться и из которого нельзя выбраться, — были до того узкими, что колеса едва не касались стен.
По неведомым Пояркову признакам, жалким огонькам или покосившимся калиткам рикша находил нужное направление. Около одной из таких калиток он остановился и, подняв кверху палец, известил седока, что путь окончен. Поярков слез с коляски и протянул рикше мелочь. Но тот отказался от денег. Проезд был уже оплачен.
Через низенькую и узенькую калитку Поярков прошел во двор — собственно, двором нельзя было назвать пространство в два шага, какой-то курятник, заваленный к тому же всякой всячиной: ящиками, коробками, банками из-под консервов. Этой был, наверное, курятник, потому что где-то в темноте, среди хлама, закудахтали куры и тревожно закокал петух.
Птичий шум и явился сигналом для хозяина фанзы. Отворилась дверь, и в курятник пал приглушенный не то марлевой занавеской, не то матовым абажуром пучок света. Поярков понял, что дверь распахнута для него и надо в нее войти. Самого хозяина не было видно, — должно быть, его скрывала тень или дверной косяк.
Поярков переступил порог — не особенно уверенно переступил — и оказался в довольно просторной комнате, только очень низкой и почти пустой: два или три табурета и плетеная из травы циновка на полу. Вот и все убранство.
Только теперь Поярков увидел в свете полуприкрученной керосиновой лампы господина в сером и рядом с ним, вернее, за ним японца невысокого роста, но коренастого и большеголового. Господин в сером приветливо улыбался, японец же никак не проявлял своего отношения к гостю: лицо его было спокойно-сосредоточенным, холодным и надменным.