– Я и не собирался, – сказал я ему. – Я здесь больше не работаю.

– И не думай, что сможешь появиться с этой историей где-нибудь в другом месте. Не сможешь. С показаниями, которые ты подписал, доверия тебе не будет никакого.

– Это мы потеряли давно, гораздо раньше, чем я подписал что бы то ни было.

– Да заткнись ты!

Он молча смотрел, как я достаю изо рта ракушку. Я заметил эту штуку – ярко-желтую ракушку размером с полдоллара – перед отъездом на берегу Омеги и подобрал для Джинни. Я увидел ее и сразу понял, что ничего подобного никогда дочке не привозил, поэтому подобрал ракушку и сунул в карман. Берти заметил, как я это делаю, и рассмеялся:

– Последний сувенир на память, да?

Я ничего не ответил, но все время переезда с Омеги на главный остров рассматривал свою находку и пробовал ногтем ее шершавую поверхность. Эта маленькая ракушка действовала на меня успокаивающе. Ближе к концу пути я положил ее в рот. Я не мог бы сказать в точности зачем. Раньше мне не раз приходилось ругать Джинни за то, что она любит совать ракушки в рот. Ракушка – не леденец. Ей можно подавиться. Когда я вытащил раковину изо рта, Берти посмотрел на меня странно и сказал:

– Если кто-то и захочет повякать на меня, это будешь не ты.

– А знаешь, ты прав.

Я слишком устал, чтобы разговаривать. И спорить с ним не хотелось. Пока он не занимался мучительством, мне было совершенно наплевать на его слова. И сдерживался я не ради него, а ради себя.

Но он презрительно сморщил нос под солнечными очками; ему не хотелось прекращать этот разговор, последнее слово должно было непременно остаться за ним.

– Это слишком серьезная работа для контрактора. Я всегда так думал. Парни вроде тебя идут к нам ради заработка и думают только о себе. А надо думать и о других тоже. Это наш долг.

Это было последнее, что он мне сказал. Я быстрее заскреб ногтем по ракушке, но промолчал. Опять же, заботясь о себе. А сам подумал: «Кто такие мы? Что делается от нашего имени?» Меня вдруг затопило ощущение отчаянного сожаления. Хотелось вернуться назад, в прошлое, когда неверный поворот был еще впереди. Берти помог мне это понять, хотя испытывать к нему благодарность было выше моих сил. Я определенно ошибся. Корни цивилизации не уходят в ад – если не считать, конечно, что ад находится здесь. Корни цивилизации – в сердце каждого человека. Мысль дерзкая и опасная.

Подойдя к коттеджу, я увидел на крыше Руди. Хотелось думать, что он высматривает меня, – но, разумеется, это означало бы принимать желаемое за действительное.

Я прошел в дом, схватил с полки банку сардин и торопливо сорвал крышку. Дрожащими пальцами вынул кусочек рыбы и поднес к губам. Великолепно! Руди появился в дверях и внимательно наблюдал, как я слизываю пахнущее рыбой масло с пальцев и запускаю их в банку за следующим куском. Он не мяукал и не просил. Масло чудесно смягчило мои растрескавшиеся губы.

Прежде чем позвонить Бетани, я обыскал дом в поисках еды и съел две трети банки оливок вприкуску с крекерами. Несколько минут казалось, что меня вот-вот вырвет, и сильно, но я посидел неподвижно, и неприятное ощущение прошло. Как только еда успокоилась в желудке, я почувствовал прилив энергии. Поднялся и принял душ. Надо было срочно позвонить Бетани, но мне хотелось сделать это чистым.

В свежей рубашке, с зачесанными назад влажными волосами я позвонил Доктору, но ответа не получил. Потом я попробовал позвонить в Канаду Деборе и Клифтону. Конечно, мой телефон не был подключен к безопасной линии; все важное придется обсуждать лично. Но должен же я подать хоть какие-то признаки жизни.

– Вот ты где! – сказала Дебора. – Бетани уже несколько дней пытается связаться с тобой!

– Ну, я работал на удаленной площадке. В чем дело?

Что-то в ее тоне встревожило меня.

– Именно об этом она пыталась тебе сообщить. Папа в беде. Ей пришлось поехать в Бисмарк.

– Что? В Бисмарк? – Доктор вроде жил далеко от столицы штата. – О чем ты говоришь? Что случилось?

– Ну… на самом деле, лучше бы Бетани сама все тебе объяснила. Полиция… произошло недоразумение, вот и все. Или не просто недоразумение, но ведь папа старался только помочь своим прихожанам. Надо рассматривать картину шире.

Внезапно я почувствовал себя дурно и вынужден был присесть. Стула рядом не оказалось; я оперся спиной на стену, сполз по ней и оказался в конце концов сидящим на плиточном полу. Потому что я вспомнил. О, теперь я вспомнил! Странно, как я успел забыть за такое короткое время. Просто я был поглощен собственными заботами и переживаниями. Я же рассказал Берти о том, что Доктор незаконно торгует лекарствами! Берти обычно заставлял меня рассказывать ему все, что угодно, и все, что я знал, – и ему всегда было мало. Что бы я ни рассказывал, ему было недостаточно, так что я додумывал, изобретал, рассказывал сказки… и вообще, готов был на все, лишь бы он от меня отвязался. Когда я упомянул «лекарства», Берти навострил уши. Он требовал все больше и больше информации. Ну, я и рассказал ему больше. Не только о провозе лекарств через границу; я сказал, что речь идет, в частности, о метамфетамине и кокаине. Кокаин из Канады! Он по-прежнему хотел знать больше, еще больше. Я сказал, что существует громадная сеть, в которую вовлечены и церковь Доктора, и индейцы оджибве, и канадская полиция. Я наговорил ему всевозможных безумных вещей – лишь бы отстал! – и тут же забыл об этом. До настоящего момента.

Я вспыхнул от стыда, представив себе последствия. Стук в дверь. Интересно, кто за ним приехал? Патрульные? Полицейские в штатском? Интересно, как выглядят сотрудники Агентства национальной безопасности? Быстро сработали, ничего не скажешь! Я представил, как взволнованный Доктор грозит кому-то пальцем, как его выводят из дома и сажают в заднюю часть полицейской машины. Грустное, должно быть, было зрелище. Неужели дети видели?

– Бетани сказала, что позвонит, как только устроится в мотеле, – снова заговорила Дебора. – Она все еще пытается получить разрешение на свидание с папой. Они держат его там где-то.

Я уловил не все, что она потом говорила. Мне вдруг пришло в голову, что ее мужу, Клифтону, тоже угрожает большая опасность. Если его до сих пор не арестовали, значит, следят – ведь они страсть как хотят добраться до более крупного заговора, которого на самом деле не существует.

Вот и еще боль, которую я причинил Бетани.

– Где дети? – спросил я. – Как…

– Они здесь, Джордж. Позавчера Бетани привезла их к нам. Погода стоит отвратительная, на улице особенно не поиграешь. Хорошо, что есть Джой.

– Они с вами? Хоть это хорошо. Могу я поговорить с ними? Мне обязательно нужно с ними поговорить.

– Папа? – появился на линии голос Кристофера. – Где ты был?

В первый раз за всю свою короткую жизнь он использовал недовольный ворчливый тон в разговоре со мной. И я не смог даже отругать его за это.

– Я вернусь как только смогу. Я должен помочь маме. Ты хорошо себя ведешь, слушаешься тетю и дядю?

– Да. А дедушка что, заболел? – спросил он.

Очевидно, он именно так интерпретировал последние неожиданные события. А может, ему специально сказали неправду. Он говорил встревоженно, но я обрадовался: Кристофер не знает, что старик в тюрьме.

– Дедушка сильный человек, – сказал я ему. – Все будет хорошо. Кроме того, у него есть мы. Я приеду и сделаю все, что смогу. Честное слово.

Затем я сменил тему и заговорил о мисс Бриз; я хотел немного подбодрить мальчика. Он был рад услышать, что его стихотворение имело успех, и я не стал говорить ему, что она уехала с острова. Я вспомнил, что договорился с ней не терять связи, и почувствовал себя лучше. Безопаснее, что ли. Она не считала, что в ее жизни все кончено. Кто-кто, а мисс Бриз любого могла поучить терпению.

Трубку взяла Джинни.

– Я хочу домой, – сразу заявила она.

– Конечно, конечно, солнышко. Мы скоро поедем домой.