— Конечно, — согласилась я. — Что это за штука?

— Это 3,5-диметокси-4-метилфенэтиламин. Для краткости — ДЕСОКСИ.

— Ладно, я буду добровольцем, — сказала я. Вся моя усталость вдруг испарилась без следа. Даже если эти сорок миллиграммов на меня не подействуют, подумала я, мне хотя бы полегчает морально от сознания того, что я поднимаю новый наркотик на следующий уровень. Образ Элис-полезной поможет нейтрализовать образ Элис-неряхи.

Шура отправился в лабораторию и вернулся оттуда со стаканом, на дне которого белело небольшое количество порошка. Он махнул мне, приглашая за собой на кухню. Я спросила, будет ли он принимать что-нибудь сам, на что он ответил: «Нет. Я принимал неактивную дозу кое-чего другого вчера, и сегодня мне нужно оставаться чистым».

Я налила в стакан с порошком немного лимонада розового цвета. Шура чокнулся со мной своей кофейной кружкой со словами «за науку». Я поддержала его тост и выпила содержимое стакану после чего покривилась и плеснула себе еще лимонада, чтобы избавиться от противного привкуса во рту.

— Спасибо, сладкий! Я чувствую себя полезной, добродетельной и значимой! — сказала я Шуре, крепко обнимая его.

— Ну, — предостерег он, — честно говоря, я не ожидаю проявления активности, но тут никогда не знаешь наверняка. Ты можешь дойти до порога, если нам повезет. Но я на это не рассчитываю.

Когда мы уходили с кухни, я спросила у Шуры: «Что заставляет тебя с такой уверенностью думать, что активного воздействия не будет?»

Он объяснил, что, так как он не обнаружил никаких эффектов при дозе в тридцать миллиграммов, то при ее повышении всего лишь на десять миллиграммов вряд ли можно чего-нибудь ожидать, если только порога, но это максимум. «Все наркотики, — сказал Шура, — имеют так называемую кривую зависимости от дозы. Чем больше доза принятого тобой препарата, тем сильнее его эффект. Но у большинства таких соединений, как эти фенэтиламины, наклон этой кривой довольно небольшой. Если на одном уровне ты ничего не ощутил, то вероятность того, что ты что-то почувствуешь даже при удвоении этой дозы, очень мала».

Я задержалась в дверях и напоследок уточнила: «Хорошо. Но ведь ты обычно не удваиваешь дозу нового соединения на первых этапах его изучения, разве не так?»

Шура покачал головой: «Нет, когда может начаться зона активности. Но я могу это сделать на раннем этапе. В любом случае, сейчас мы не удваиваем дозу, а прибавляем лишь треть от исходного количества. Обычно я добавляю половину при каждой попытке, так что одна треть — это довольно скромное повышение».

Я вернулась к своим делам и стала аккуратно складывать пачки писем и списков, накопившихся между стародавними номерами The Saturday Review и Newsweek. Я прислушивалась к радио, которое помогало мне отвлечься от занудной процедуры уборки.

Минут через сорок до меня дошло, что кое-что изменилось. Я не могла понять, что именно, я просто знала, что вышла из обычного состояния. Я пошла в кабинет и сказала Шуре, что процесс пошел, только я не могла сказать точно, каким образом. «Здорово! — ответил он. — Я действительно не ожидал ничего подобного. Думаешь, этого достаточно для порога?»

— На самом деле это уже тянет больше, чем на плюс один, — сказала я. — Но поживем-увидим, что будет дальше.

— Ну, держи меня в курсе.

— Можешь быть уверен!

Я наклонялась и с ворчанием подбирала с пола вещи, бросая мятую одежду в корзину для глажки. Я просматривала фотографии и аккуратно складывала их в обувную коробку, которую потом надо было задвинуть под кровать. Я все больше чувствовала себя странно. Это было не совсем приятно Вроде бы никакой тяжести в теле я не ощущала, меня просто охватила какая-то тревога, и я не могла прогнать ее.

Спустя примерно час после приема наркотика я пришла к выводу, что его действие превысило оценку плюс один и что я больше не хочу наводить этот чертов порядок в спальне. Мне хотелось прилечь, так что я отодвинула лежавшие на кровати коробки, освободив себе место. Я все еще не могла ясно определить, в чем заключался дискомфорт.

Явного зрительного эффекта, который наблюдается при превышении уровня плюс один, я не наблюдала; ничего не двигалось на потолке или на стенах, рябь по краям штор тоже отсутствовала. Но стоило мне посмотреть в окно на гору Дьябло и ее предгорья, как они предстали передо мной в тревожном виде. Я люблю Дьябло; я видела так много восходов над этой горой Нередко я любовалась восходом в конце хорошего эксперимента. Шура был рядом и обнимал меня. Особенная форма этой горы стала частью нас, частью нашего дома, одной из первых вещей, которые мы ищем взглядом, возвращаясь домой из отъезда. Еще никогда мне не приходилось видеть гору такой, какой она предстала передо мной в тот момент, — гнетущей, недружелюбной, почти враждебной. Я отвела взгляд от окна.

Чувствуя, что замерзаю, я достала из шкафа старенький мягкий свитер светло- и темно-коричневого цвета и надела его, прежде чем снова лечь на кровать. Мне казалось, что лучше будет какое-то время не шевелиться, потому что любое движение вызывало волну холода, проходившую через меня. К тому же я почувствовала намек на тошноту.

Закинув руки за голову, я лежала на постели и осматривала комнату. Ничего необычного я не увидела; это была просто комната, а не дорогое мне место, где мы с Шурой занимались любовью и слушали музыку. Меня окружали просто стены, просто мебель и гора хлама у дальней стены. Подо мной была просто большая кровать, на которой громоздились пыльные картонные коробки. Я не чувствовала привязанности ко всему этому.

На самом деле, поняла я, я вообще не чувствовала никаких эмоций, лишь слабое отвращение.

Когда в спальню пришел Шура и спросил, как продвигаются дела, я ответила: «Это действительно странно. Не думаю, что мне это очень нравится».

Он присел на кровать и спросил, какого уровня активности достиг, на мой взгляд, наркотик. «Мне кажется, где-то плюс два», — сказала я.

У него взметнулись брови от удивления. Потом Шура нахмурился и сказал мне: «Может, ты очень чувствительна к этому соединению; не могу понять, как ты достигла уровня плюс два при увеличении дозы всего лишь на десять миллиграммов от той, что принимал я».

Я сказала, что тоже не могу этого понять, но очевидно, что этот препарат не войдет в число моих любимых ни на одном уровне. В этом я была уверена. По крайней мере, все, что было до сих пор, мне не очень нравилось.

Шура спросил о нагрузке на тело и на нервную систему. «С этим, похоже, все нормально, — сказала я. — Я просто чувствую психический дискомфорт».

Он задумчиво похлопал меня по ноге, а затем предложил: «Почему бы тебе не выйти на улицу? Вдруг это улучшит дело?»

— Ладно, я попробую, — сказала я, вовсе не чувствуя прилива энтузиазма от этой идеи. Я встала с кровати и пошла по коридору к задней двери. До меня донесся Шурин голос: «Тебе составить компанию?»

— Нет, спасибо, позволь мне попробовать это самой, по крайней мере, вначале.

Я медленно пошла по тропинке мимо лаборатории и вверх по короткой кирпичной лестнице. Я обнимала себя руками, спасаясь от холода, и чувствовала легкое раздражение. Я добралась до края заросшего травой откоса. В хорошую погоду мы частенько сидели здесь с Шурой на полотняных стульях, качавшихся на неровной земле, и смотрели на долину.

Я перевела взгляд на гору, высившуюся на востоке, а потом посмотрела на север, где находилась столица округа, старинный городок Мартинез прятался под тонким белесым покрывалом из тумана. Кроме небольшого раздражения, я больше ничего не ощущала. Не было ни восторга, ни депрессии, ни страха; не было вообще никаких эмоций. Лежавшая внизу долина и гора были на своих местах, но вокруг себя я не видела ни красоты, ни уродства и не чувствовала привязанности к чему бы то ни было.

Все, что открывалось моему взору, усиленно заявляло о своем существовании, но не имело ко мне никакого отношения.

Окружающий мир кажется холодным, ясным, отстраненным и не вызывает во мне ответной реакции. Меня ничто не заботит. Это означает, что этот проклятый наркотик не пойдет дальше Шуры и меня. Ну, ну, почем знать! В конце концов, словосочетание «проклятый наркотик» подразумевает некоторое чувство. Какая-то часть меня чувствует злость! Это интересно.