Из чувства дискомфорта, возникшего во мне при мысли о том, как мало я знаю и сколько всего, возможно, я упустила из-за того, что не почитала побольше перед поездкой, постепенно родилось приятное ощущение благоговейного страха. Мы с Шурой стояли здесь и смотрели на предмет, который могущественный человек подарил в далеком-далеком прошлом этому самому зданию. У меня по спине побежали мурашки, стоило мне задуматься о том времени, представленном простым бронзовым кругом.

(Пару дней спустя вместе с другими участниками конференции по ядерной медицине нам устроили частную экскурсию по собору и провели нас в менее доступные для обычных посетителей уголки. Нам показали гладкий мраморный трон без всяких украшений, на котором короновался император Карл Великий, и вместе с остальными мы стояли перед этим троном, затаив дыхание. Мы словно уткнулись в закрытую дверь, ведущую в иной мир; простота трона и отсутствие украшающих деталей как ничто другое говорило об уверенности императора в его абсолютной власти.)

Но тогда, в первый день, поскольку мы провели в Аахене всего лишь несколько часов, то решили отложить подробное изучение собора на потом; за эти первые часы нашего пребывания в новом городе мы должны были попробовать его на разные лады, ощутить соблазнительный запах и прочувствовать его натуру. Пока мы слонялись по улицам Аахена, казалось, что на лицах всех без исключения встречавшихся нам людей написаны дружелюбие и беззаботность. В какое бы кафе мы ни заходили, чтобы купить легкое пиво для Шуры и кофе для меня, нас повсюду ждал вежливый прием и улыбки. С другой стороны, у нас создалось такое ощущение, что за пределами гостиницы нет ни одного англоговорящего жителя.

А вот на следующий день, когда я пошла гулять по городу без Шуры, так как он читал лекцию на конференции (правила безопасности не разрешали мне там присутствовать), меня ждало настоящее открытие. Теперь я оказалась одинокой иностранкой. Спрашивая пачку сигарет в киоске или чашечку кофе в кафе, я обнаружила, что все дружелюбие и обходительность у окружающих как ветром сдуло, стоило только мне остаться без мужчины. Меня игнорировали, нарочно не замечали и в одном случае даже стали открыто насмехаться. Это было любопытно.

Но в наше первое воскресенье мы с Шурой еще не узнали эту сторону Аахена (на самом деле такое отношение нередко обнаруживается по всей Германии). Мы открывали для себя изумительные улицы, выложенные булыжником или плиткой. Какие-то из них были старыми, узкими, другие — широкими и явно современными. Во время Второй мировой войны Аахен бомбили, и после войны разрушенные части города отстроили с заметным воображением и в каком-то смысле с причудливым чувством юмора.

В восстановленном Аахене повсюду были фонтаны. Эти фонтаны были сложнее по композиции, веселее и красивее, чем все другие, которые нам с Шурой доводилось где-либо видеть. Идя по одной из улиц, мы остановились перед входом в какой-то парк, увидев там фонтан пятнадцати футов высотой, по форме напоминавший цветок лотоса и покрытый отражающими металлическими пластинами, сверкавшими, как серебро. Мы смотрели, как лепестки лотоса медленно закрываются, образуя бутон, а потом медленно и бесшумно открываются вновь, превращаясь в распустившийся цветок, из центра которого вылетает тонкая струя воды.

Через несколько кварталов на небольшой оживленной площади мы нашли маленький, какой-то детский фонтанчик в виде бронзовых кукол с двигающимися головами, ручками и ножками. К вершине столба, поднимавшегося из центра колодца, была приделана маленькая бронзовая фигурка солдата на лошади. Какая-то возбужденная маленькая девочка звала своих родителей посмотреть, как она наклоняется и распрямляет ручки у какой-то бронзовой крестьянки. Я взглянула на Шуру; он усмехнулся и жестом показал на мою камеру. Свою он оставил в гостинице.

Рядом с вокзалом мы обнаружили еще один фонтан, построенный в честь «игольных мальчиков» Аахена — подростков, работавших на игольных фабриках города перед Второй мировой войной. Три тощих фигуры стояли с поднятыми правыми руками. На каждой руке был виден длинный маленький палец, он был согнут, потому что, как нам потом объяснили, своими маленькими пальцами мальчики отделяли хорошие иголки от бракованных.

В какой-то момент нашей разведывательной прогулки Шура сказал мне: «Ты заметила, что где бы мы ни шли, все, что нам нужно, — это посмотреть наверх и увидеть там вершину собора. Если ты думаешь, что заблудилась, просто найди взглядом эту вершину и иди по направлению к ней». Я не заметила этого раньше, но Шура оказался прав. Величественный серый собор, возвышавшийся над центром города, был виден над крышами домов, спокойный и надежный, словно почтенная бабушка, приглядывавшая за своими внучатами.

Мы купили хлеба, фруктов и сыра, большую бутылку апельсиновой содовой для меня и пива для Шуры и понесли все это в гостиницу. В номере нас ждали странным образом приготовленные постели (подушки были скатаны в валик, а простыни сложены так, что невозможно вытянуть ноги; предполагалось, что ты должен застилать постель самостоятельно). Я села за маленький стол около окна и стала смотреть на город. Я почувствовала, что у меня засосало под ложечкой.

— Знаешь, — сказала я Шуре, — я только что начала чувствовать себя немного странно, причем впервые с момента нашего отъезда из дома. Не знаю, почему я не ощущала этого раньше, тоесть я хочу сказать, почему не осознавала, что нахожусь в другой стране, которой не принадлежу, которая не является моим домом. Может, это из-за того, что я не знаю языка. Совершенно точно, я не чувствовала себя так в Англии. Думаю, это из-за языка. Не понимать, что говорят люди вокруг, и знать, что они не понимают меня. Из-за этого действительно чувствуется разница.

— Да, чувствуется, — согласился со мной Шура. — По крайней мере, мы с тобой не станем никому говорить, что не надо волноваться, путешествуя по Германии, потому что практически все там говорят по-английски!

Я засмеялась и застонала при воспоминании о наших поисках гостиницы ранним утром.

Посмотрев на наши небольшие съестные припасы, разложенные на столе, я приняла решение.

— Шура?

— Элис?

— Меня только что осенило. Может быть, сейчас подходящее время для 2C–I,[68] как ты думаешь? Вдруг это позволит мне управлять этим отчуждением? Это лишь идея. Скажи «нет», если очень устал, или считаешь, что по какой-то причине мы не должны этого делать.

Мы привезли с собой четыре дозы МДМА и две дозы 2C–I — просто так, на всякий случай. Мне подумалось о том, может статься, что мы впустую потратим хороший, сильнодействующий галлюциноген, если окажется так, что мы не сможем заниматься любовью по причине усталости. Однако перспектива принять 2C–I и испытать то, что мы могли бы испытать, была очень заманчивой.

— Отлично, — сказал Шура. — Но если мы собираемся это делать, то нужно поторопиться. Завтра целый день я буду занят на конференции.

Я потянулась и зевнула: «Прямо сейчас — мне подходит. Мы не должны проспать, если примем то, что надо, сейчас».

Шура распаковал свой набор с пузырьками и достал оттуда два из них. На каждом было написано «2C–I, 16 мг». Мы набрали немного водопроводной воды в каждый пузырек и аккуратно встряхнули их. Потом мы чокнулись нашими пузырьками. «За нас», — сказал Шура. «За приключения», — сказала я, и мы проглотили содержимое пузырьков. На вкус эта штука была не лучше остальных. «Бе», — покривилась я, а Шура стал рисоваться передо мной, причмокивая губами и протягивая аппетитное «у-у-у», проигнорированное мной. Я открыла бутылку с апельсиновой содовой и налила себе немного в стакан, который взяла из ванной, заметив Шуре, что, если уж ему так нравится вкус 2C–I, то я не предлагаю ему содовую, чтобы запить наркотик. Он сказал, что выпил бы чуть-чуть, чтобы составить мне компанию.

Пока Шура ходил в ванную, я поняла, как надо расстилать простыни и стеганые одеяла. Потом я проверила жалюзи, но перед этим еще раз выглянула на спокойную улицу под нашим окном. Когда Шура вернулся в комнату, мы сдвинули кровати вместе, недовольно бурча и в этой связи размышляя о сексуальной жизни немцев. Мы же просили двуспальную кровать, а они дали нам номер с двумя узкими односпальными.