Широко известен и культ природы в Японии.

Все эти свойства мышления предрасполагают к высокой творческой активности, ибо, как справедливо подмечает Кикухи, творческая активность не должна быть скована простой однозначностью, для нее важны все трудноуловимые оттенки значений и красок. Мы уже указывали на ключевую роль правополушарного мышления в творчестве. Этой особенности мышления соответствует и подход японцев к решению проблем, их стиль деятельности – они начинают с опоры на некоторые исходные, важные и наиболее общие факторы задачи или ситуации и далее склонны предпринимать любые попытки без их длительного предварительного анализа. По уровню творческой потенции японцы, по-видимому, в среднем превосходят европейцев и американцев, и в некоторых сферах искусства (поэзии, живописи) эти потенциальные возможности действительно блестяще реализованы. Японская поэзия является эталоном образной насыщенности и смысловой многозначности. Но Кикухи обращает внимание на то, что в области точных наук с реализацией творческих возможностей дело обстоит не столь благополучно, как можно было бы ожидать. Японцы очень хорошо и быстро обучаются, особенно тому, что требует комплексного усвоения, воспроизведения «паттерна» поведения. Но они в целом труднее европейцев находили до последнего времени новые пути развития научной мысли и новые способы применения своих знаний. Кикухи объясняет это недостаточной независимостью мышления и меньшим индивидуализмом японцев по сравнению с представителями западной цивилизации. Японское общество, полагает автор, является психологически значительно более гомогенным, однородным, чем западноевропейское или американское. Зависимость от группы и слабое развитие индивидуализма во многом нейтрализуют возможные положительные последствия пренебрежения детальным анализом ситуации и проблемы. Вся система обучения, по утверждению автора, закрепляет относительную психологическую гомогенность: она построена весьма стандартно и ориентирована скорее на «натаскивание» к экзаменам, чем на развитие самостоятельности мышления.

Мы думаем, что здесь проявляется сложность отношения между двумя типами мышления. Для социально значимого творчества необходимо взаимное дополнение высокоразвитых образного и критико-аналитического вербального мышлений. Роль последнего связана не только с оценкой результатов творческого процесса и его правильной ориентацией. Благодаря логико-знаковому мышлению и однозначному закреплению понятий в языке происходит выделение себя из среды, самоидентификация, которая в дальнейшем ведет к актуализации всех природных способностей, чтобы субъект мог стать личностью, непохожей на другие. Развитие «индивидуализма» в смысле максимального осознания собственной уникальности, личностной неповторимости, «отдельности», безусловно, способствует развитию социальной активности, в том числе и творческой, но такое самосознание основано на возможностях логико-знакового мышления.

Менее выраженная самоидентификация, ощущение неразрывной связи с природой и другими людьми, преимущественно образный тип мышления открывают, конечно, потенциальные возможности для творчества, но одновременно мешают реализоваться этим возможностям, ибо сопряжены с характерным для детей стремлением быть «как все», не выделяться, т. е. следовать конвенциональным нормам гомогенного общества. Это проявляется и в японской поэзии, для которой гораздо в меньшей степени, чем для поэзии Запада, характерно эгоцентрическое противопоставление лирического героя миру. Для научного же творчества недостаточно воспринимать мир во всем его многообразии – нужно еще иметь смелость противопоставить свое видение мира и конкретной проблемы принятым представлениям, что требует независимости от группы. Здесь необходимо подчеркнуть, что основы научно-технического прогресса пришли в Японию с Запада, и поэтому японцы с самого начала находились в положении учеников и последователей. Отсюда такая диссоциация между яркой самобытностью в поэзии и других видах искусства, менее социально зависимых, возникавших без посторонних влияний и требовавших гораздо меньшей ориентации на уже сложившиеся представления и нормы, и определенной зависимостью в фундаментальной науке. Преодоление такой зависимости связано с ростом самосознания и изменением системы преподавания.

Таким образом, специфика японского пути развития культуры характеризуется по меньшей мере двумя противоречиями. Одно из них состоит в том, что прагматическое использование богатства многозначного контекста, присущего их мышлению, требует большего развития таких черт личности (эгоцентризм, тенденция к самоутверждению), формирование которых связано с особенностями противоположного, левополушарного стиля мышления. Это противоречие внутреннее, диалектическое. Другое противоречие, скорее ситуационного характера, состоит в некотором несоответствии системы обучения, по крайней мере в сфере точных наук, особенностям потенциальных творческих возможностей, свойственных японцам. Это хороший пример того, что для подлинной интеграции культур, для использования оптимальных возможностей каждой из них и обогащения за счет особенностей другой культуры необходимо учитывать этнические особенности мышления и мировосприятия, тесно вязаные со спецификой межполушарных отношений.

Хороший пример того, как именно условия развития ребенка влияют на преобладающий тип мышления и творческие потенции взрослого человека, дает нам история еврейского народа. Рассмотрим условия религиозного обучения и воспитания в рамках иудаизма. Прежде всего, оно характеризуется стимуляцией интеллектуальной активности с самого раннего детства. Талмуд, изучаемый в религиозной школе, – это не свод истин в последней инстанции, не догма, а столкновение различных трактовок и противоположных взглядов на одни и те же события. Лучше всего суть изучения Талмуда выражена в анекдоте-притче:

К одному ученому еврею пришел однажды нееврей и сказал, что он хочет изучать Талмуд. Еврей ответил: «Талмуд еврейские дети начинают учить с детства». «Но я тоже хочу попробовать, неужели я умею думать хуже, чем еврейские дети?» – сказал этот человек. «Хорошо. Попробуй ответить мне на несколько вопросов. Первый вопрос такой: два еврея провалились в печную трубу. Один вылез грязный, а другой чистый. Кто пойдет умываться?» – «Разумеется, грязный». – «Неправильно. Грязный посмотрит на чистого, подумает, что он такой же чистый, и мыться не пойдет. А чистый посмотрит на грязного, как в зеркало, ужаснется и побежит мыться. Теперь второй вопрос. Два еврея провалились в печную трубу, один вылез грязный, а другой чистый. Кто пойдет умываться?» – «Но я уже знаю этот вопрос: разумеется, чистый». – «Неверно. Слова могут быть одинаковые, но вопросы разные.

Мыться пойдет грязный. Ибо чистый взглянет на грязного и подумает: „Неужели я так грязен?“, посмотрит на себя и убедится в обратном. А грязный посмотрит на чистого, не поверит, что он так же чист после трубы, взглянет в зеркало и пойдет мыться. Теперь третий вопрос: два еврея провалились в печную трубу, один вылез грязным, а другой чистым. Кто пойдет умываться?» – «Грязный!» – «Неверно». – «Чистый!» – «Неверно». – «А что же верно?» – «А здесь все неверно. Ведь не может быть, чтобы два еврея провалились в печную трубу и один вылез грязным, а другой чистым!»

Этот анекдот иллюстрирует принципы воспитания и обучения в иудаизме.

В противоположность не только другим религиям, но и западно ориентированному светскому обучению, у еврейских детей на протяжении столетий формировался антидогматический подход к самым сложным вопросам бытия и человеческих отношений. Перед маленьким ребенком развертывались альтернативные объяснения фундаментальных основ, закрепленные в различных, часто противоречащих друг другу комментариях Талмуда, и ребенку предлагалось найти собственную позицию в процессе сравнения и обсуждения.

Потенциально любой ученик становился как бы соавтором комментария. Он не получал в готовом виде «истину в последней инстанции» (как это сегодня, к сожалению, зачастую происходит не только в школе, но и в университетах) – он сам шел к этой истине, постепенно осознавая по дороге, что она не конечна и не единственна. То, что только сейчас на Западе начинает осознаваться как краеугольный камень творческого мышления, подспудно входило в систему ежедневного обучения в маленьких ешивах, разбросанных по сотням местечек.