Слушая Ингвара, Франк Ларсен работал пальцами. В углу зажужжал принтер.

— Улик против него не нашлось. Но лично я думаю, он был замешан.

Силье выхватила из принтера распечатку и секунду-другую разглядывала ее, а потом передала Ингвару:

— Ты уверен, что это он?

Кадр, конечно, не самый удачный, но после умелой цифровой обработки хотя бы отчетливый. Ингвар кивнул, провел пальцем по бумаге. Здоровенный нос, один раз сломанный в тюремной разборке в 2000 году и второй раз через два года в схватке с полицией, не узнать невозможно.

Семья, казалось бы, вполне порядочная, но Герхард Скрёдер вырос отъявленным бандитом. Отец его возглавлял крупное государственное ведомство. Мать заседала в Стортинге. Сестра была адвокатом по коммерческим делам, а младший брат недавно вошел в национальную сборную по легкой атлетике. Сам же Герхард с тринадцати лет только улепетывал от полиции, как правило, безуспешно.

Прошлогодний налет на НОКАС в Ставангере стал крупнейшим в норвежской истории и унес жизнь одного полицейского. Никогда еще на раскрытие дела не бросали такие ресурсы, и не зря. Уже после Рождества материалы передали в суд. Герхард Скрёдер долго находился под пристальным вниманием, однако к концу зимы опять сумел вывернуться. Но, поскольку в ходе расследования по делу НОКАС полиция перетряхнула весь уголовный мир, имя его всплыло в связи с другими, не менее любопытными обстоятельствами. Когда в августе 2004 года средь бела дня были украдены «Крик» и «Мадонна» Мунка, Герхард Скрёдер отдыхал на Маврикии с восемнадцатилетней блондинкой, которая не имела «послужного списка». Железное алиби, подтвержденное проверкой. Ингвар, однако, не сомневался, что этот человек играл центральную роль в планировании дерзкой кражи. Но доказать это не удалось.

— Дайте взглянуть, — попросил Франк Ларсен, протягивая руку за распечаткой. Долго всматривался. Потер глаза. — Пожалуй, я поверю тебе. Но объясни мне в таком случае, как уголовник оказался замешан в операции прикрытия, связанной с похищением американского президента? — Воспаленные глаза в упор смотрели на Ингвара. — Объясни, а? Похищение американского президента выходит далеко за рамки обычных делишек этих парней, верно? Ведь у них только одно на уме — деньги. Насколько я знаю, ни единого требования не выдвинуто, черт побери…

— Тут ты ошибаешься, — перебил Ингвар. — Они думают не только о деньгах. Но и о… престиже. Впрочем, в одном ты прав. Похищение американского президента не их рук дело. Думаю, Герхард Скрёдер вообще ни хрена об этом не знает. Просто ему предложили дельце и посулили жирный куш, вот он и согласился. Да вы можете спросить у него самого. Эти ребятишки… — Он снова взял распечатку. — При той жизни, какую они ведут, мы считаем необходимым точно знать, где они обретаются. В любое время. Часа не пройдет, как вы его повяжете. — Ингвар скривился, похлопал себя по животу и добавил: — А сейчас я должен закусить. Желаю удачи!

В кармане загудел телефон. Он бросил взгляд на дисплей и, не сказав больше ни слова, выскочил в коридор.

12

Ну, вот наконец и озеро. Она ругала себя, что оделась не по погоде. Низкое серое небо нависало над водой, а всего в сотне метров от берега бурлили белогривые волны. Утро сулило солнечный день, и она не стала надевать шерстяное белье. До самого Уллеволсетера все было замечательно, но сейчас она жалела, что пошла обратно кружным путем, мимо Эйюнгена.

Ей нужно в Скар, где припаркован маленький «фиат», от поездок на котором сын тщетно пытался ее отвадить. Совсем недавно она отпраздновала свое восьмидесятилетие. А когда гости разошлись, обнаружила, что ключи от машины, обычно висевшие на крючке в передней, исчезли. Сын, понятно, хотел как лучше. Тем не менее ее возмутило, что он вздумал решать за нее и вообразил, будто способен правильнее судить о ее здоровье, нежели она сама. К счастью, в шкатулке у нее нашлись запасные ключи.

Чувствовала она себя бодрой и энергичной, как жеребенок, но в форме ее держали именно вылазки в леса и поля. Из-за нескольких легких инсультов память стала чуток похуже, однако ноги были в полном порядке.

Она сильно замерзла и, как назло, хотела по-маленькому

Вообще-то пописать в лесу не проблема, но мысль о том, что придется на холодном ветру снимать брюки, заставила ее прибавить шагу — может, перетерпится.

Нет, не выйдет. Надо поискать укромное местечко.

Не доходя до запруды, она взяла на север, продираясь сквозь густой березняк, покрытый свежими клейкими листочками и увешанный желтыми сережками. Впереди поднимался крутой взгорок — идти трудновато. Старая женщина осторожно стала обеими ногами на кочку, уцепилась рукой за ветку и спустилась в полутораметровой глубины ложбину. Собралась расстегнуть брюки и тут увидела его.

Он мирно лежал на земле, вроде как спал, локтем прикрыв лицо. Мох под ним был мягкий, глубокий, а низенькие березки походили на одеяло.

— Алло! — окликнула женщина, забыв, зачем пришла. — Эй!

Мужчина не отвечал.

Она протиснулась мимо валуна, увязла в грязи. Ветка хлестнула по лицу, она вскрикнула и тотчас осеклась, словно опасаясь потревожить этого человека под деревьями. Подошла ближе, перевела дух.

Пульс участился, голова кружилась. Она осторожно отвела руку, закрывавшую его лицо. Карие глаза, неподвижные, широко открытые, в одном копошилась мошка.

Господи, что же делать? Мобильника у нее не было, хотя сын постоянно твердил, что без телефона нельзя. Однако ж она считала, что эти новомодные штуковины на природе ни к чему, а вдобавок грозят раком в голове.

Мужчина был одет в темный костюм, на ногах дорогие ботинки, здорово перепачканные грязью. Старая женщина чуть не плакала. Такой молодой, думала она, лет сорок, не больше. Лицо безмятежное, с красивыми бровями вразлет, словно крылья птицы, глаза большие, открытые. Губы, правда, синеватые. Наверно, надо бы сделать ему искусственное дыхание — вдруг очнется? Она распахнула его пиджак, чтобы добраться до сердца, хотя смутно представляла себе, что именно нужно предпринять. Из внутреннего кармана что-то выпало. Бумажник, подумала она и подняла его. Потом выпрямилась, будто наконец поняла, что холодное тело лежит здесь уже не один час и оживить его невозможно. Пулевого отверстия в виске она так и не заметила.

Резкая судорога пронзила ее. Она медленно подняла правую руку. Такое впечатление, что рука где-то далеко-далеко, чужая, неподвластная контролю. Ей стало страшно: надо уходить отсюда, выбраться на дорогу, на лесную дорогу, где все время ходят люди. Машинально сунув черный кожаный бумажник в карман, она полезла на взгорок. Теперь и правая нога толком не слушалась, онемела, и старая женщина вышла из зарослей на грейдер исключительно благодаря железной воле, которая восемьдесят лет и пять дней поддерживала в ней бодрость и энергию.

Потом она упала и потеряла сознание.

13

— Дискутировать мы не будем, — сказала Ингер Юханна.

— Но…

— Стоп. Я предупреждала тебя, Ингвар. Вчера вечером. И думала, ты понял, насколько все серьезно, однако ты пропустил это мимо ушей. Но звоню я по другому поводу.

— Нельзя же вот так просто…

— Ингвар, не вынуждай меня повышать голос. Рагнхильд пугается.

Чистейшее вранье. В трубке не слышно ни намека на детский голосок, а дочка, если не спала, всегда без умолку лепетала.

— Ты вправду уехала? Всерьез? Совсем с ума сошла, что ли?

— Есть немного, пожалуй.

Ему почудилось, что она смеется, и он вздохнул с некоторым облегчением.

— Я страшно разочарована, — спокойно проговорила Ингер Юханна. — И очень на тебя зла. Но об этом можно поговорить позднее. А сейчас слушай меня внимательно…

— Я хочу знать, где Рагнхильд.

— Со мной, и у нее все в порядке. Выслушай меня наконец, и я даю слово, что позвоню попозже и мы все обсудим. А мое слово понадежнее твоего. Мы оба это знаем.

Ингвар стиснул зубы, сжал кулак и замахнулся, словно для удара. Рядом оказалась только стена. Полицейский курсант, проходивший по коридору, замер как вкопанный метрах в трех от него. Ингвар опустил руку, пожал плечами и изобразил улыбку.