— Это чудовищная ложь!

— Я говорю только о том, что лежит на поверхности. Один ключ был у вас, другой, которым я пользовался, у Филиппа. Никакого третьего ключа не было вообще. Я говорил с нашим агентом, интересовался, почему он выдал ключи еще кому-то, но он уверяет, что никто из посторонних к нему даже не обращался. Так что только единственная возможность была у того человека попасть в дом — его впустили вы!

— Это чепуха, — отбивалась я, — я никого в дом не впускала. Я была удивлена не меньше вашего, увидев его там. Ключ у него был, агент говорит не правду.

Ролло поднялся.

— Я бы с большим уважением отнесся к вам, если бы вы признали все. Ваши отношения с тем человеком, определенно, более чем дружеские. Уверен, что разгадка трагической тайны именно здесь, и вы эту тайну храните. Филипп погиб, потому что вы причинили ему страдания. Именно вы повинны в смерти.

— Да как вы… Да как вы смеете! Такая ложь….

— Лжи предостаточно. Однако Филипп мертв. Видит Бог, лучше бы он никогда не встречал вас.

Он вышел.

Душа была опустошена отчаянием. Филиппа я потеряла, и с ним потеряла все. Все это можно еще было бы перенести, если бы не то презрение, каким облил меня Ролло, так несправедливо и жестоко заподозрив, что я знаю и скрываю тайну этой трагедии, что я на самом деле живу другой жизнью. Ролло не желал верить, что гибель Филиппа была для меня такой же страшной загадкой, как и для него.

Подолгу я гуляла по окрестностям, но облегчения это не приносило. Ведь здесь мы часто бродили с Филиппом. Вряд ли где остался уголок леса или лужайки или взгорок, где не осталось бы наших следов. В одиночестве отправлялась я теперь на верховые прогулки, хотя Эсмеральда всегда пыталась составлять мне компанию. Я заезжала в маленькую таверну при гостинице, где мы с Филиппом — а может, и с Эсмеральдой тоже, только о ней мы тогда не думали — останавливались перекусить, выпить холодного сидра. Вот и кузница, где старый кузнец подковал как-то наших лошадей. Старик и сейчас приветствовал меня, но глаза отвел в сторону, не зная, что сказать. В деревнях, где нас помнили детьми, люди вели себя так же. Смотрели на меня украдкой и, конечно, задавались при этом вопросом: почему Филипп покончил с собой? Неужели все дело во мне и он предпочел умереть, чем жениться? Наверное, сейчас всякий предположил бы такое.

Не могла не подняться я и на наш любимый утес Дэд Монз Лип. Сидя на старой деревянной скамье, бесконечно вспоминала я, как мы с Филиппом играли здесь, как забирались на самую кромку обрыва, заставляя осторожную Эсмеральду быть свидетельницей нашей отваги.

Дэд Мэнз Лип! «Прыжок мертвеца». Я думала о многих тех, чья жизнь оказывалась настолько невыносимой, что они решались уйти из нее. Какие страдания, какие несчастья заставляли идти на это? Одно я знала твердо: Филипп никогда не бывал в таком состоянии. Он не мог пойти на самоубийство. Однако именно такой вердикт вынесло следствие. Почему? И знала ли я действительно этого юношу, с которым провела детство, оторочество? Вообще, возможно ли знать до конца другого человека? Всегда я считала, как Филипп понятен, как искренен. Он говорил, что думал, его редко волновало, к чему могут привести собеседника его слова. Он был беспечен, добродушен, немного ленив, обожал все красивое в жизни, и доставалось ему это легко, без усилий, что естественно для сына богатых родителей, у которого не было никогда ни в чем недостатка. Все это я давно знала о Филиппе. Но думала ли я о том, что таится в сокровенных уголках его души?

Глубокая печаль одолевала меня после таких прогулок. Эсмеральда как-то спросила меня, где же я бываю, и, услышав ответ, пришла в ужас.

— Не надо туда ходить, — сказала она, — это нехорошее место.

— Как раз для меня, — возразила я, — там я думаю о Филиппе, и, как ни странно, это утешает меня.

— Я поеду с тобой, — решила тогда Эсмеральда, от чего я всегда отказывалась.

— Нет-нет. Я хочу побыть одна.

Эсмеральда очень переживала за меня.

Однажды утром, бродя по лесу, я вдруг почувствовала, что я не одна. Что именно вызвало это ощущение, сказать я не могла. Возможно, какой-то звук — сухой стук скользнувшего камня, шуршание листвы, треск сучьев от встрепенувшегося животного… Но чье-то незримое присутствие я ощущала явственно. Неужели правда, думала я, что души несчастных самоубийц бродят неприкаянно, все стремясь прийти в то место, которое стало последним прибежищем в их жизни. Именно это, по всем поверьям, и придавало дурную славу «нечистого места» утесу Дэд Мэнз Лип — «Прыжок мертвеца».

И вот, как ни странно, меня это ощущение только привлекло, а не отпугнуло. Мне показалось, что вдруг удастся каким-нибудь неведомым способом встретить Филиппа, вдруг он придет сюда и скажет, что же привело его к смерти.

Теперь ноги сами несли меня на утес, каждый день я поднималась туда и часто, очень часто чувствовала, будто кто-то наблюдает за мной.

В один знойный, жаркий полдень я нашла отдохновение под сенью деревьев, которыми зарос утес. Воздух был густым и неподвижным, чувствовалось приближение грозы. Ощущение, что на меня пристально смотрят, было сильным, как никогда. Я вновь и вновь думала о Филиппе, отчаянно надеясь, что услышу в этой тишине его шепот «Эллен». Мне до боли захотелось снова стать маленькой и беззаботной, снова вернуться в детство, когда главной моей целью было обставить Филиппа в очередном споре и доказать, что девочки ничем не хуже мальчишек. Мне мучительно захотелось вернуться в день нашей помолвки, научиться быть не такой легковерной и легковесной, попробовать разобраться в человеке, женой которого я должна была стать. Никакие доказательства, неопровержимые факты не заставят меня согласиться с мыслью, что Филипп — самоубийца. Должно быть другое объяснение.

Никогда я не уходила с утеса, не постояв на краю пропасти. Подошла к обрыву и сейчас. Далеко внизу кудрявились зеленью кусты, и от этой картины дух захватило как в детстве.

Взявшись за парапет, я наклонилась, чтобы глянуть вниз, и в этот момент ограда резко накренилась вперед, потянув меня за собой, так как я крепко держалась за нее. В следующее мгновение руки мои ощутили пустоту, испуганная птица коснулась крыльями моего лица, и я еще успела подумать: «Это конец, все!»

…Я открыла глаза. Дыхание перехватило от бешено колотящегося сердца. Осторожно взглянула вниз — где-то там далеко внизу виднеются верхушки деревьев. Ноги мои не находили прочной опоры, руками я вцепилась в ветки кустов, в чьи заросли я упала.

Тогда я поняла, что произошло. Редкое, невероятное везение, но, пролетев с обрыва всего несколько футов, каким-то чудом я зацепилась юбками за колючий кустарник, которым зарос каменистый склон утеса.

Первые мгновения я ничего не способна была делать, кроме как висеть, судорожно вцепившись в ветки. Потом сердцебиение начало успокаиваться, и я сумела поразмыслить над ситуацией. Парапет, который теперь был выше меня, с одной стороны болтался буквально на ниточках; значит, смерти я избежала едва-едва.

Так что же делать теперь? Одно неточное движение, и я покачусь кубарем в пропасть. Надо оставаться в этом положении в надежде, что привлеку чье-нибудь внимание. На страшный утес самоубийц поднимаются иногда и обычные люди. Правда, не подойдя к самой кромке, заметить меня было, наверное, невозможно.

Я закричала, но крик мой эхом вернулся обратно. Я начала ощущать боль в руках и ногах. Кожа рук была жестоко расцарапана, а все тело, скорее всего, посинело от ушибов. Подкатывала дурнота… Надо сосредоточиться и крепко держаться за густые ветки!

Я никогда не забуду этого страшного испытания, посланного мне судьбой. Избавительницей моей стала Эсмеральда. Через несколько часов она заметила мое необычно долгое отсутствие и тут же подумала о смертельно опасном утесе. Я прекрасно понимала, какой была ее первая мысль, хоть она никогда не упоминала об этом. Эсмеральда отправила двух грумов на поиски; на скале они меня не нашли, но заметили сломанный парапет, заглянули вниз. Вот таким образом и обнаружили меня, мертвой хваткой вцепившуюся в кусты.