— Н-да. Не любят они нас.

— Как раз тебе, Александр Иваныч, грех жаловаться. "Достойны лучшей участи" — это в чью сторону?

— Я своей участью вполне доволен. Давай-ка, Андрей Артамонович, дальше.

Мы давно уже были с послом на «ты» и без чинов — по крайней мере, в неофициальной обстановке. Совместно пережитая неудача не посеяла между нами рознь.

"…Опасность России как возможного врага усугубляется тем обстоятельством, что заимствование европейской военной организации не сопровождаетсяприсущим цивилизованным странам ограничением власти монарха в отношении подданных, в том числеилюдейблагородного происхождения. Будучи полновластным господином их жизни и имущества, царьс величайшей бесцеремонностью пользуется своим правом, требуянесравненно больших жертв и усилий, чем любой другой государь. Уродливое соединение варварства и цивилизации только прибавляет силы и живучести этой стране, подобно ублюдкам среди животных: точно так же мул отличается большей выносливостью, чем его родители…"

— Экая политическая зоология началась! Все-таки фальшивка: это точно не принц Евгений, такие сравнения — не в его стиле. У принца ум сухой, математический.

"…Есть государства, воинственныеот избытка сил, как Франция, или по злобной природеихнаселяющих племен, как Оттоманская Порта. Россияже подобна нищему, вынужденному от голодазаняться разбоем. Располагая самой большой территорией в мире, царь продолжает стремиться к новым захватам, в силу неспособности русских извлечь пользу из того, чем располагаютв настоящем положении. На протяжении полутора веков имея морской порт на севере, они почти ничего не сделали для развития мореплавания и коммерции, превзойдя американских индейцевлишьв том отношении, что помимозвериных шкурпродают заезжим скупщикам еще и продукты земледелия. Нет оснований полагать, что балтийская торговля России пойдет иначе: после непомерныхтягот войны, вынесенных царскими подданными, все выгоды достанутся англичанам и голландцам. Того же следует ожидать на юге, если мечты русскихкасательноЧерного моря исполнятся…"

— С-сукины дети!

В сердцах я треснул кулаком по столу. Бокалы жалобно звякнули, бутылка с красным вином повалилась, как убитый солдат, поливая снежные просторы скатерти хлынувшей кровью из горла.

— Да ладно тебе! Не переживай так сильно, мало ли что мошенник наклеветал!

— Нет, Андрей Артамонович — тут не Фронвиль! Навряд ли, конечно, сию промеморию составил собственноручно фельдмаршал… Но кто-то из его окружения — пожалуй. И человек этот — государственного ума, несомненно. Я сам думал многажды…

— О чем?!

— Не так обидна клевета, как правда. Почему Россия бедней самого убогого европейского захолустья? Сравнить со средним немецким герцогством — раз этак в пять на податную душу. Понятно, я о Голландии не говорю. Или о Милане. Знаешь, отчего у меня так погано на душе всю эту зиму? Сам только теперь понял. Десять лет убиваюсь на службе, а все зря. Даже хуже, чем зря. Не с того конца начал!

— Бургонское в голову ударило? Слабоват ты, Александр Иванович, по этой части: вроде и выпил-то немного! В генералы выйти — это, по-твоему, зря?!

— Да хер с ним, с чином! То дело государево, сегодня дал — завтра отнимет. Я о своих делах сокрушаюсь. Стоит ли ковать богатырский меч, чтобы вложить его в руки падающего от слабости калеки? Всей мощи на один удар хватило, подняться и додавить султана уже сил нет… Полковники мои пишут: солдаты с голодухи мрут… Или бегут врознь. Деньги — вот кровь государства! А с другой стороны — чем больше траты на войско, тем сильней разорение в народе. Так что за выгода русским людям от наших побед?!

— Не смей мне такого говорить, ясно?! Если б у тебя солдаты так рассуждали, как бы им ответил?

— Шпицрутенами нещадно… Потому — не их ума дело. Мне же государь жалованье платит в двести раз против солдатского не затем, чтоб ружейные артикулы на плацу исполнял, а чтобы думал… Все верно насчет морской торговли немчура судит. Много ли у нас таких, как братья Баженины? Да большинство купцов в портовых городах на подхвате у иноземцев состоит, в роде торговых агентов и чуть ли не приказчиков! Прибыток мимо уплывает. Это надо менять, только бы войну закончить.

— Война — дело обоюдное… Тебе ли не знать?

— Разумеется, закончить не как попало. Но вот завоевать приморские провинции — еще не все, надо уметь использовать… Виктория, не дающая победителям выигрыша в части государственной экономии, недорого стоит. Кто главные враги русского могущества? Думаешь, турки или шведы?! Ни черта подобного! Этих мы, если главных осилим, одним взглядом на сажень в землю вобьем! А главные два — невежество и бедность. Их военной силой не одолеешь.

Даже в странах, наслаждающихся твердостью монархической власти, политика подвержена борьбе партий, интригам вельмож и их соперничеству за влияние на государя. Поэтому она не всегда последовательна и часто необъяснима с позиций здравого смысла. Взять, например, турок. Если бы султан объявил войну России, не дожидаясь поражения Карла — кто бы помешал нашим неприятелям общими усилиями лишить царя большой кровью добытых завоеваний, да еще и русских земель прихватить? Но враги атаковали, как злодеи из плохой пиесы, представленной в дешевом балагане — по одному, в очередь. И оба получили от Петра сокрушительные удары.

Общеизвестно, что разум толпы неизменно бывает ниже, чем у образующих ее индивидов. Только этим я могу объяснить, что императорский двор, далеко превосходящий по образованности султанский, навязывал порой своему суверену действия столь же непредсказуемые. С какой стороны в очередной раз подтолкнули Его Величество? Мне не всегда хватало проницательности это определить. Принц Евгений противился русскому союзу, впрочем не зарекаясь от него, если представится возможность извлечь одностороннюю выгоду для австрийской державы. Императрица и ее родственники уповали на династические связи, но болезненно воспринимали письма от сестры с жалобами на дикость страны и невоспитанность мужа. Папский нунций и влиятельные духовные лица опасались влияния царя на «схизматиков» в венгерских землях и по соседству, однако обострять отношения не хотели, поскольку в это самое время Рим вел осторожные переговоры о разрешении католического богослужения в России. Если напрячься — можно вспомнить еще с полдюжины враждебных друг другу партий. И каждый претендовал быть главным конфидентом императора, оттеснив соперников подальше от высочайшего уха.

Кто из них в этой нескончаемой возне у трона так потряс древо милостей монарших, что на вашего покорного слугу свалился титул графа Священной Римской империи — не знаю. Матвеев давно и с большими издержками добивался для себя той же чести: он просто окаменел от расстройства, когда обер-герольдмейстер сообщил о даровании ее другому человеку.

— Прости, Андрей Артамонович! Воинским людям от государей всегда предпочтение, хотя посольская служба, по мне, труднее. Господь свидетель, я и не думал против тебя злоумышлять! Сам только сей момент узнал о пожаловании. Да и вздор, по правде сказать, все эти титулы: суета сует, и ничего более.

Посол уверил, что искренне рад за меня и ничуть не завидует — но прежняя сердечность в отношениях между нами пропала. Оставшись без его дружеских советов, я скоро попал в историю весьма неприятную.

Встречаясь со шведами или поляками шведской службы, заполонившими Вену, мы обыкновенно делали вид, что не замечаем своих противников; они платили нам той же монетой, и дипломатическая борьба не переходила в рукопашную. Но императорское благоволение ко мне, видимо, посчитали опасным. Приехав во дворец принца Евгения на празднование годовщины одной из бесчисленных военных побед и проходя мимо недоделанного, в строительных лесах стоящего, бокового крыла, я прямо кожей почувствовал волну злобы, истекающей от столпившейся возле него кучки.