Как ни старались новгородцы держаться, через несколько дней первое кольцо укреплений — городской вал все же был взят неприятелем. Не хватало людей, чтобы обеспечить воинами такое широкое кольцо, и Добрыня отдал приказ отступить за стены детинца. Здесь можно было отсиживаться долго или по крайней мере получить передышку.
Суздальцы, как и предполагал Добрыня, видимо, не собирались брать крепость приступом. Достаточно было и того, что они с большими потерями овладели валом. Они знали, что стены детинца хорошо укреплены, что теперь у новгородцев хватает воинов на всех стенах и городнях, у всех ворот и бойниц. Но знали они и другое: Новгород давно уже испытывал сильный недостаток продовольствия. Теперь же, когда все жители укрылись за стенами детинца, когда бежала сюда новгородская дружина, город будет умирать от голода. Незачем брать его с боем, терять людей. Пройдет еще немного времени, и новгородцы сами откроют ворота и сдадутся.
В городе и в самом деле было тяжко. Поели скотину и собак. Поели дохлых, павших от моровой болезни коней. Собранные по всему городу остатки продовольствия по строгому наказу посадника раздавали только тем, кто с оружием в руках готовился сейчас отразить вражеский приступ, отрывая кусок от детей и женщин, от тех, кто так же умирал с голоду, но сейчас ничем не мог, быть полезен городу. Но все равно и посаднику, и его советникам было видно, что город осады долго не выдержит и задуманный план надо поскорей приводить в исполнение.
Долго обсуждали, как лучше напасть на осаждавших — днем или ночью, сосредоточить все имеющиеся силы вместе так, чтобы и дружина и ополченцы под защитой стоявших на стене лучников внезапно ударили на головной отряд суздальцев, или же, напротив, разделиться и, вырвавшись сразу из четырех ворот, рассечь кольцо врагов, окружавших детинец, расчленить их войско, разъединить, нарушить порядок. У каждого из этих предложений были свои преимущества и свои недостатки. Ночью можно незаметней провести всю необходимую подготовку, использовать неожиданность, захватить противника врасплох. Но, с другой стороны, суздальцы если и опасаются подобного нападения, то, наверное, тоже считают, что новгородцы попытаются осуществить его ночью, и по ночам особенно внимательно ведут наблюдения. И уж меньше всего ожидают они нападения среди бела дня. Поэтому именно днем можно скорей рассчитывать на внезапность. И опять-таки, если собрать все войско воедино, удар, конечно, будет сильней, но зато и противник может бросить все свои силы к одним воротам, смять вышедших из крепости новгородцев численным превосходством. Но, пожалуй, самая главная задача, которую предстояло решить в любом случае, — это была необходимость связаться с воинскими отрядами, пребывавшими в лесах. Пока ещё не был взят крепостной вал, Новгороду удавалось послать гуда гонцов и получать оттуда вести. Но теперь, когда кольцо осаждавших так сомкнулось, из окруженного детинца невозможно было выбраться незамеченным. А между тем именно теперь было необходимо послать гонца в лес. Правда, основной план совместных действий был разработан и оговорен заранее. Колокольный звон Софии должен был послужить сигналом, означающим, что новгородцы вышли на бой и ждут подмоги. Но уже длительное время с находившимися вне города отрядами не было связи. Никто не знал, где они располагаются теперь. Может быть, их обнаружили рыскавшие в поисках продовольствия по окрестностям отряды суздальско-ростовских войск и им пришлось уйти подальше в глубь лесов. В таком случае они не услышат сигнала, не смогут подойти на помощь в нужный час.
Добрыня решился на хитроумный шаг. Отряд всадников, коней для которого берегли, несмотря ни на какой голод, и сотня-другая пеших ратников выйдет через западные ворота, те, что ближе всего к Звериному монастырю, и нападут на осаждающих. Суздальцы решат, что новгородцы, наконец, не вынеся голода, отважились дать бой. И конечно, прежде всего постараются оттеснить вышедших подальше от ворот, чтобы в случае неудачи они не могли снова уйти под защиту стен. Видя, что в сражение пока что вступили малые силы, осаждающие, конечно же, кинутся к остальным трем воротам, чтобы перерезать путь подкреплению.
Новгородцы нарочно сделают вид, что пытаются оказать помощь своему головному отряду, и таким образом отвлекут силы врага. Боя они принимать не будут. И вся эта вылазка задумана для того, чтобы сквозь кольцо прорвался в Зверин монастырь гонец. Осаждающие, пытаясь отрезать отряд от ворот, сами помогут всадникам на первых порах уйти как можно дальше. Задача пеших ратников — всеми силами охранять своих товарищей, а потом, если будет надобно, задержать погоню. Пока суздальцы сообразят, что происходит, всадники уже будут далеко. Да и суздальцы вряд ли будут долго преследовать нескольких бегущих с поля боя конников, когда перед ними целый город, вот-вот готовый сдаться.
Конечно, те, кто выйдет за стены, погибнут под мечами суздальцев. Если и прорвутся они сквозь вражье кольцо, то всё равно пешие не уйдут от погони. И назад, в детинец, они не смогут вернуться, пусть даже и удастся им пробиться сюда к воротам. Защитники города не смогут открыть ворота ради спасения товарищей, потому что следом за ними ворвутся в крепость суздальцы.
Как это бывало в трудные времена, Добрыня велел кликнуть добровольцев. И они нашлись.
И опять был ясный морозный день. И опять ослепительно сверкал на солнце свет. Только вражья рать теперь была не у городского вала, а в самом городе у его сердца — детинца.
Добрыня поднялся на широкий настил, опоясывающий изнутри крепостные стены. У бойниц стояли стрелки с луками наготове и открытыми колчанами, из которых торчали стрелы. Другие ратники отдыхали, прислонив рядом с собой к стене копья, секиры, бердыши: Повсюду были навалены груды камней. Над только что снятыми с костров котлами буйствовали облака пара.
Внизу у ворот в ожидании сигнала выстроился добровольческий отряд. Впереди пешие воины с копьями и рогатинами — они должны принять на себя первый удар. За ними прорвутся конники. Следом опять — пешее охранение. Со стен их поддержат лучники и метатели копий. По верёвочным лестницам, которые уже держат наизготове несколько ратников, прыгнут на спины осаждающих отважные ловкие дружинники с мечами.
Отодвинув лучника, Добрыня внимательно смотрел в окошко бойницы. Вражеский лагерь выглядел мирно. В домах топились печи. Ветер доносил даже едва уловимый запах печеного хлеба, от которого кружилась голова и темнело в глазах. По улицам спокойно проезжали всадники и шли прохожие. Иные в воинских доспехах, а иные — и без них. Даже воины у стен детинца, казалось, не обращали никакого внимания на осаждённых. Иной раз кто-нибудь подъезжал под самые стены и выкрикивал бранные или шутливые слова. Свистела стрела, но, успев прикрыться щитом, задира со смехом скакал прочь. Другие и вовсе разъезжали, ходили или, собравшись в кружок, о чём-то толковали, смеялись. И оттого, что это были не степняки-половчаие, а свои, русские, ничем не отличающиеся от тех, кто сидел по эту сторону крепостной стены, иной раз казалось, что эти люди вовсе никакие не враги и вовсе не собираются нападать, сражаться, убивать, а просто поселились в городе Новгороде, вот и всё.
И вдруг Добрыня увидел Алёшу. Да, это, конечно, был он — Алёша Попович, в дорогой тонкой кольчуге, в богато украшенном шлеме, на золотистом буланом коне, похожем на того, которого на Козьей Бородке тогда купил господин Садко. Тому коню не пришлось нести на себе ни гонца с вестью в стан, ни охотника, скачущего за зверем. Он пал от моровой язвы в осаждённом городе и труп его с оскаленной пастью и раздутым животом с великим тщанием делили на малые части защитники Новгорода и с жадностью поедали, едва успев опалить огнем. А Алёша сидел на своём красавце коне и что-то говорил слушавшим его с вниманием воинам.
Только недавно получил Добрыня письмо от Алёши Поповича. Алёша писал о своей любви к боярской дочке Елене, просил Добрыню быть сватом. Читая письмо, Добрыня от всей души порадовался за друга. Он давно не помнил обиды, нанесённой ему когда-то Алёшей. И любовь Алёши к его красавице жене Настасье, и то, что Алёша тогда чуть было не взял её себе в жены при живом муже. Всё, что стояло меж ними, было омыто кровью, забыто навсегда. Да и к чему было вспоминать давнее. Уже не было на свете Настасьи, не было в живых даже их с Настасьей сына Константина, и сам Добрыня был женат вторым браком на тихой домовитой вдове. Жили они ладно, но ни разу не ощутил Добрыня в своём сердце того, что ощущал к Настасье. Нет, он не ревновал Алёшу к её памяти. Он простил другу его любовь, как простил городу, который он теперь готов был защищать до последней капли крови, безвременную гибель сына.