Красносольцы бегом выполнили приказ полковника, а Моисей Соломонович вспомнил Красноярск. Как много ошибок было допущено тогда в революционной борьбе. Тогда думалось, что и большевики, и меньшевики, и эсеры должны действовать сообща. События этих дней выявили истинную природу Временного правительства, его контрреволюционную сущность и предательскую роль меньшевиков и эсеров, сдающих одну позицию за другой как русской буржуазии, так и силам мирового империализма. И еще подумалось: как хорошо, что теперь крепко связал свою жизнь с большевиками и что предстоящий VI съезд РСДРП (б) наконец решит вопрос о слиянии межрайонцев с большевиками.

Совместные действия рабочих, солдат и матросов всполошили лагерь буржуазной контрреволюции и ее меньшевистско-эсеровских пособников. Чтобы разрушить это единство, Временное правительство 7 июля отдало распоряжение об аресте Ленина. В тот же день были арестованы делегаты Центробалта, многие члены ЦИК и Петросовета, а в 176-м пехотном полку начато следствие об июльском выступлении полка.

Лишь один раз, 7 июля, представителю военной следственной комиссии полковнику Анохину прямо в Таврическом дворце удалось допросить Урицкого. Допрос этот больше походил на беседу. Однако юрист Урицкий сразу уловил намерение вежливого полковника: подготовить расправу над полковым комитетом.

— Как вы знаете, — говорил Урицкий, глядя прямо в глаза полковнику, — полк явился в полном составе с офицерами около 18 часов, выбрал делегатов для передачи своего заявления Центральному Исполнительному Комитету и отправился на отдых. Во время паники, около 21 часа, комендатура дворца назначила оставшуюся часть полка в караул.

Сделав вид, что он удовлетворен показаниями Урицкого, вежливо раскланявшись, полковник Анохин покинул Таврический дворец. Урицкий же, уже знавший об арестах, вспомнил приемы ухода от слежки, вышел из дворца со стороны Таврического сада…

Военно-следственная комиссия, расследовавшая события 3 и 4 июля в 176-м пехотном запасном полку, выяснила «…степень участия в вооруженном выступлении 176-го полка некоего Урицкого…».

Комиссия постановила:

«Предъявить обвинение Урицкому в том, что, не принимая непосредственного участия в вооруженном выступлении 176-го пехотного запасного полка, он, желая способствовать этому выступлению, в ночь на 4 июля с. г. в Петрограде, в помещении Таврического дворца, уверил делегированного… солдата Дардзинского, что… рабочая секция с. р. и с. д. стоит на точке зрения необходимости вооруженного выступления полков для требования передачи всей власти Советам и что многие полки Петроградского гарнизона уже выступили, а затем передал тому же Дардзинскому собственноручно написанную записку с призывом полку явиться к Таврическому дворцу с лозунгом „Вся власть Советам“, чем склонил 170 й полк к вооруженному выступлению против Временного правительства, каковое выступление и состоялось 4 июля с. г. Описанное преступление предусмотрено в отношении обвиняемого Урицкого 51 и 100 ст. ст. Уголовного уложения.

Ввиду необнаружения местожительства Урицкого, следственная подкомиссия, принимая во внимание серьезность улик и тяжесть наказания в случае розыска обвиняемого, постановила: на основании ст. ст. 416–421 Уст. уг. суд. избрать в отношении Урицкого мерой пресечения способов уклониться от суда и следствия безусловное содержание под стражей с зачислением за прокуратурой Петроградской судебной палаты, о чем и уведомить названного прокурора.

Председатель подкомиссии полковник Апохин».

Однако исполнить это постановление помешала предусмотрительность опытного конспиратора.

После демонстрации 4 июля против большевиков развернулась бешеная кампания клеветы и террора. Юнкера принялись громить редакции большевистских газет и журналов. Врываясь в помещения партийных и рабочих организаций, они ломали мебель, сжигали литературу, избивали и арестовывали служащих. Только случай спас Владимира Ильича Ленина от разбушевавшихся юнкеров при разгроме ими редакции «Правды». Он ушел из редакции за несколько минут до налета. Меньшевистско-эсеровские лидеры ЦИК и Исполкома Петроградского Совета делали вид, что разыскивают виновников «пролившейся в июльские дни на улицах Петрограда крови мирных демонстрантов». При Исполкоме Петросовета была даже создана комиссия, которая обязана была вести по этим делам следствие. И здесь, как в свое время в сибирской ссылке, не обошлось без казуса: юрист Урицкий, включенный в состав этой комиссии, в то же время по этому же делу был обвинен в государственной измене, попытке «ниспровержения существующего в России государственного строя путем насильственного изъятия власти из рук Временного правительства и передаче ее Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».

Меньшевнстско-эсеровская печать в эти же дни обрушила на большевиков волну лжи и клеветы. Дело дошло до бессовестного и нелепого обвинения Ленина в шпионаже в пользу Германии. Большинство большевистских газет было закрыто, в том числе «Правда», «Солдатская правда», «Голос правды», «Окопная правда» и другие. Сложно было давать отповедь клеветникам.

Особенно в своих инсинуациях изощрялись Бурцев и Алексинский. Отвечая на запросы из провинции по этому поводу, Урицкий писал:

«Обвинение Бурцева — ложь и клевета. Вся эта кампания — дело рук контрреволюции и трусости меньшвиков и эсеров и всей мелкой буржуазии. Пока еще кампания идет и контрреволюция поднимается в гору».

25 июля в еженедельнике «Вперед» Урицкий пишет:

«Братоубийственная война, в четвертый год которой мы вступили, не имеет оправдания. Ей должен быть положен конец как можно скорее. И, невзирая на тяжелые минуты, которые мы переживаем теперь, мы верим, что ей будет скоро положен конец.

Заминка, переживаемая русской революцией, пройдет. Русский пролетариат оправится от того поражения, которое он потерпел в июльские дни…

…Так или иначе, но будет и на нашей улице праздник, ибо жизнь за нас и ход истории за нас.

Только больше выдержки, больше стойкости, больше организованности. Не уступать ни одной позиции и укреплять уже сделанные завоевания.

Больше веры в свои собственные силы, больше понимания происходящего, больше классового сознания.

И социальные минусы войны будут скоро преодолены, и проблески будущего озарят своим могучим красным светом стонущий от страданий и купающийся в братской крови мир, который создан для борьбы за счастье всего человеческого рода, а не империалистических групп».

24 июля 1917 года состоялся новый торг между кадетами и меньшевистско-эсеровскими лидерами. В результате создано второе коалиционное временное правительство во главе с Керенским.

30 июля Урицкий пишет в журнале «Вперед»:

«Кризис власти „ликвидирован“. Точнее — сформирован кабинет. Надолго ли? Кадеты, несомненно, победили почти по всей линии: новое правительство будет тем, что оно, по мнению кадетов, должно быть: правительством „борьбы с анархией“ и „обороны от революции“.

Кадетские идеалы идут, конечно, дальше, но для „переходного момента“ они довольствуются тем максимумом, который при данных условиях можно было получить. Когда „порядок“ „упрочится“, можно будет заняться „реставрацией“ и от „обороны“ перейти к „наступлению“. Весь вопрос только в том, установится ли и когда „порядок“.

Началось, как известно, с разгрома большевистских организаций, но прихватили при этом и меньшевистские. И чем громче меньшевики и эсеры ругали большевиков, чем резче и отчетливее они отмежевывались от тех, которые остались верны пролетариату в самые тяжелые для него дни, тем смелее становились кадеты и темные силы, которые решили повернуть революцию вспять или задержать, по крайней мере, ее дальнейшее развитие. Кадеты убедились, что, невзирая ни на что, меньшевистско-эсеровские Советы власти не возьмут. А если так, то можно попробовать совсем устранить их с пути, если они вздумают мешать их борьбе за „порядок и оборону“.

Как в июньские дни во Франции в 1848 г., у нас объединились во имя „порядка“ против „анархии“, т. е. против пролетариата все партии, в том числе и органы, которым пролетариат хотел передать власть. Пролетариат стучался поэтому изо дня в день в двери Советов, предлагая им взять всю власть. Он демонстрировал свою волю в резолюциях и манифестациях, мирно и даже вооруженно. Если в трагические дни 3 и 5 июля одни демонстранты брали винтовки для самозащиты от провокаторских и контрреволюционных нападений, то другие хотели показать Совету, сколько штыков готовы его поддержать, если он возьмет наконец власть и ударит по руке, „замахнувшейся“ на Советы».