Когда стих радостный гул в зало, Урицкий дал слово одному из солдат.
— Да здравствует братство рабочих, крестьян и солдат! — волнуясь, сказал солдат и замолчал, но больше говорить ничего и не надо было.
Выступление Урицкого на митинге в Народном доме было одним из последних в Красноярске. С приближением холодной зимы болезнь давала себя знать все сильнее. По решению Красноярского комитета РСДРП в конце октября Урицкий покинул город. Но дальнейшие события, развернувшиеся в Красноярске после его отъезда, продолжали волновать, заставляли продумывать все удачи и ошибки руководителей «Красноярской республики», как она была названа в истории революции 1905 года.
Вскоре после отъезда Урицкого Выборная комиссия от рабочих была переименована в Совет рабочих депутатов города Красноярска, который затем преобразовался в объединенный Совет рабочих и солдатских депутатов.
В середине декабря Совет произвел разоружение полиции и жандармов. Охрану города взял на себя 2-й железнодорожный батальон. Не считая возможным возлагать на солдат батальона и народные дружины розыск воров и прочих уголовных преступников, Совет постановил, что он «берет на себя охрану города для предупреждения грабежей и насилий и защиты свободы собраний, но розыск воров и расследование уже совершившихся краж возлагается по-прежнему на полицию и судебных следователей».
Это было грубой ошибкой. Нельзя было оставлять полицейских на службе и представителей царской власти на свободе.
Притаившиеся представители царской власти города Красноярска, получив сведения, что в Питере арестован весь Совет рабочих депутатов, подавлено московское восстание, осмелели. Были вызваны Омский и Красноярский полки, оставшиеся верными царскому правительству. Комитет большевиков принял решение об обороне. В железнодорожных мастерских собралось около 800 человек солдат и рабочих вместе с членами красноярской организации партии. Наспех были сооружены баррикады, запасено оружие и продовольствие. Неделю продолжалась осада, но силы были явно неравны. Исчерпав все возможности оборопы, защитники мастерских были вынуждены сдаться. Начались аресты.
Жандармы не оставили без внимания причастность Моисея Урицкого к вооруженному восстанию в Красноярске, о чем было сообщено в Петербург. Здесь царская охранка и обнаружила «следы» бывшего ссыльного Урицкого, получившего свободу по манифесту от 17 октября.
Действительно, прежде чем вернуться на родину в Черкассы, Урицкий задержался в Петербурге, чтобы получить нужные документы. Он надеялся также добиться права на сдачу экстерном экзаменов за юридический факультет университета и с получением диплома кандидата прав начать работать по специальности, сочетая юридическую деятельность с революционной.
Все планы нарушились под Новый год. 31 декабря 1905 года Урицкий выступал на одном из социал-демократических собраний, рассказывая о революционных событиях в Красноярске. Тема эта в изложении непосредственного участника событий собрала огромное количество слушателей, в основном рабочих фабрик и заводов. В здание, где проходило собрание, ворвалась полиция. Тщательно выправленные на чужое имя документы не помогли. Кто-то из филеров опознал Урицкого.
«Нечего вам делать в Петербурге», — заявил ему жандармский офицер в охранном отделении и выписал документ об отправке Урицкого к постоянному месту жительства в город Черкассы.
Новый год пришлось встретить в «предварилке», а утром в сопровождении двух жандармов прибыть на Варшавский вокзал.
Троица проходит мимо желтых вагонов, прицепленных поближе к паровозу, мимо синих, в середине состава. «Чистая публика», пассажиры первого и второго классов, со злостью и презрением смотрят на Урицкого, шагающего по перрону своей медвежьей походкой между двух жандармов.
— Сюда, — указывает один из жандармов на зеленый вагон третьего класса почти в хвосте поезда. — Имейте в виду, господин Урицкий, по пути вашего следования отправлен циркуляр, и поэтому не вздумайте сойти с поезда в пути. А по прибытии в Черкассы в тот же день не забудьте зарегистрироваться в полицейском участке, — продолжает он напутствовать Моисея, пока тот поднимается по ступенькам в тамбур вагона.
Пассажиры, заполнившие до отказа вагон третьего класса, с любопытством наблюдают эту посадку. Странно, такой прилично одетый господин в пенсне, а садится в их вагон. Наиболее догадливый делает громогласный вывод:
— Видать, политический.
Теперь на Урицкого смотрят с сочувствием, кто-то подвигается, уступая место на скамье, кто-то роется в мешке, достает кусок сала, буханку хлеба.
— Спасибо, — говорит Урицкий, вгрызаясь крепкими зубами в кусок сала. В «предварилке» тех, кто намечен в отъезд, кормить не положено.
Январское утро. В вагоне царит полумрак — на два открытых купе одна стеариновая свеча в застекленном простенке. Урицкий прикрыл глаза и тут же уснул.
Прибыв в Черкассы, Моисей первым делом зашел отметиться в полицейский участок. Нельзя сказать, что там очень обрадовались ого появлению.
— Только чтоб никакой политики, — подавая Урицкому документ со штампом о регистрации, сказал урядник.
— Какая там политика, я приехал домой подлечиться и отдохнуть, — озорно подмигнув полицейскому, пообещал Моисей и направился домой к Берте.
Но отдохнуть, конечно, не удалось. Очень скоро о приезде Урицкого стало известно местным социал-демократам. Здесь полным ходом шла предвыборная кампания по выборам в I Государственную думу. Урицкий знал, что большевики приняли решение о бойкоте этих выборов, но он не был полностью уверен в правильности такого решения. Товарищи рассказали, что выборная кампания здесь, в Черкассах, превратилась в победное шествие в Думу черкасских помещиков. Ну как не вступить с ними в борьбу? Не попытаться провести в Думу рабочего человека?
До Урицкого не дошли документы, разоблачающие смысл Думы, организованной по указанию царя министром внутренних дел Булыгиным, не знал он и содержания закона о выборах в Думу, утвержденного царским манифестом 6 августа 1905 года: избирательных прав лишены все мужчины моложе 25 лет, все женщины, рабочие, военнослужащие и национальные меньшинства, так называемые «бродячие инородцы». Из крестьян избирательным правом могли пользоваться только зажиточные домохозяева. Не знал тогда Урицкий и ленинского определения Булыгинской думы как «совещательного собрания представителей помещиков и крупной буржуазии, выбранных под надзором и при содействии слуг самодержавного правительства…».
Не зная всего этого, Моисей Урицкий, прибыв в Черкассы, с головой ушел в кампанию по выборам в бойкотируемую большевиками Думу. И свершилось, казалось бы, невозможное: в Государственную думу от Черкасского уезда прошел социал-демократ, рабочий черкасского сахаро-рафинадного завода Захар Иванович Выровой.
И эти выборы стали, может быть, самой большой ошибкой в жизни Урицкого. Если бы он мог тогда знать, на чью мельницу льет воду, нарушая большевистский бойкот Думы, какую услугу оказывает врагам революции. Он не сумел распознать добродушного с виду украинца Захара Вырового, оказавшегося полицейским провокатором.
По окончании выборной кампании Урицкий выехал в Петербург, надеясь все же получить разрешение на сдачу кандидатских экзаменов…
Утро 3 июня 1907 года выдалось по-настоящему летним. Как ото часто бывает в Петербурге, затяжные дожди вдруг прекратились, и яркое, рано встающее солнце, отражаясь во вчерашних лужах, сделало город веселым и праздничным. Моисея ночью не так мучил кашель, он поднялся с постели хорошо отдохнувшим, с отличным настроением, быстро позавтракал и вышел на улицу.
Сегодня предстояло сделать многое: нужно посетить двух-трех товарищей, договориться о выступлении на рабочей сходке, написать статью в один из нелегальных журналов… Вот и остановка петербургской конки. На остановке несколько человек: женщина с хозяйственными сумками, чиновник почтового ведомства, старичок с черным зонтиком, видимо, но доверяющий погоде. Все деловито усаживаются на свободные места, возница перебирает вожжи. Урицкий садится на последнюю скамью и неожиданно для себя вдруг чувствует тревогу, ощущение опасности. Оглядывается: двое в штатском уже на ходу впрыгнули в конку и, проделав какое-то одно профессионально отработанное движение, оказались рядом с ним, по обе стороны.