12

Франко решил, что на следующий день, в четверг, 16 августа 1962 года, он хочет обедать на ферме Арансади.

Мы, заговорщики, собрались в Тулузе накануне ночью в квартире моего дяди Пачи – он был холостяком и жил один.

Невероятно было, чтобы что-нибудь пошло не так, меня было достаточно трудно вычислить, но на всякий случай мне дали инструкции по плану бегства во Францию и сеть надежных контактов.

Все было предельно ясно, встреча являлась скорее символическим актом: тост шести связанных клятвой людей с пожеланием удачи мне и всем – успеха в тираноубийстве.

Наутро правительственная машина, каждый день приезжавшая за моим отцом и за мной в Альсо, отвезла нас прямиком в Вильябону.

В четверть второго мой отец попробовал порции, приготовленные для каудильо: вкусное мармитако,[91] знаменитых кальмаров в собственном соку (позже их разогреют на водяной бане на тех же самых тарелках, на каких подадут), рис с молоком и вино, выдержанное вино «Маркес де Рискаль».

Ровно в два, как штык, появился Франко со своей немногочисленной свитой, которая, не считая двух охранников, состояла из трех человек, с которыми он собирался разделить трапезу: его двоюродного брата Пакона, с ним он был неразлучен, Николаса Ласарте (алькальда Сан-Себастьяна) и какого-то гражданского губернатора, чьего имени я никогда не знал или не помню.

Когда представители власти сели за стол, я вошел в столовую, дрожа, как флан.

Я попробовал вино, а потом мармитако.

Помню, я подумал, что это несравненное кантабрийское блюдо – сочное и приготовлено именно так, как надо: его варили в течение минимального времени. Любопытно, какие причудливые мысли приходят в голову человеку в моменты максимального нервного напряжения.

После дегустации я застыл неподвижно посреди столовой, в ожидании, пока подадут кальмаров.

Франко выпил треть своего бокала вина и съел не больше пяти ложек вкуснейшего кушанья из даров моря, в то время как его двоюродный брат Пакон потребовал добавки: он всегда отличался хорошим аппетитом.

Сердце стало рваться прочь у меня из груди, когда настала очередь третьего блюда.

Перед Франко поставили дымящуюся глиняную кастрюльку с восемью кальмарами – каждый был не крупнее большого пальца, – политыми густым черным соусом; к блюду подали большой кусок поджаренного хлеба.

Яд, в виде малюсенького сплющенного шарика, я прятал в правой руке, между безымянным пальцем и мизинцем.

Когда я поднес к кастрюльке руку с вилкой, мне показалось, что старый диктатор смотрит на меня с особенным вниманием, как будто чувствует что-то необычное; я подумал, что он услышит барабанную дробь моего сердца.

Нервы едва не выдали меня; я опустил глаза, занес руку над кастрюлькой, совсем близко от еды, потер одним пальцем о другой, чтобы пот не удержал шарик, и тот упал, мгновенно потонув, спрятавшись в плотном, но жидком соусе, выплыть на поверхность он не мог.

Даже орел не разглядел бы моей манипуляции.

Яд быстро растворялся в теплой среде, и хотя шарик был не больше горчичного зерна, он заключал в себе больше смертоносной силы, чем целое семейство скорпионов. Дядя Пачи позаботился об успехе предприятия и не поскупился на дозу.

Я взял в левую руку нож, отрезал кусок кальмара, несколько раз прожевал его и с трудом проглотил. Вслед за тем я взял ложечку, сделал над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться, чтобы у меня не дрожала рука, зачерпнул соус неглубоко от поверхности (конечно же, подальше оттого места, куда упал яд) и попробовал. Франко сделал мне недовольный жест правой рукой, другую, пострадавшую на охоте, он прижимал к лацкану синего пиджака бессильную, как у кататоника или у паралитика.

Я мог уходить.

Противоядие, порошок, уже некоторое время лежало у меня под языком, в защитной пластиковой капсуле, которую я раскусил, как только повернулся спиной к столу.

Во исполнение плана я не стал уходить из столовой, чтобы отвести от себя могущие возникнуть в дальнейшем подозрения. Я пошел к кухонному столу, где стоял кувшин с водой и стаканы для дегустаторов, и выпил, чтобы легче проглотить порошок и пережеванную капсулу.

Несколько успокоившись, я вознамерился тайком понаблюдать за Франко. Не каждый день видишь, как умирает тиран. Мое имя займет свое место рядом с именами Марка Юния Брута, Гаврилы Принципа, Матео Морраля и Джона Уилкса Бута,[92] но будет вызывать при этом всеобщее уважение. Карлос Мария Астигаррага Ираменди, человек, убивший Франсиско Франко Баамонде, одного из самых жестоких диктаторов XX века. Я сам сделаю так, чтоб мир узнал об этом в подходящий момент (какими идиотами бывают люди).

Но, как знаете вы и последний дурак, ничего не произошло.

Франко немного пошевелил кальмаров вилкой, но не стал их есть. Он повернулся к хозяйке, которая стояла в столовой, сторожа каждое движение генералиссимуса, и сказал ей:

– Не презирайте меня за это, Ампаро, вы ведь знаете, что это блюдо мне ужасно нравится… Но меня немного укачало на поворотах дороги, и у меня пропал аппетит. Боюсь, кальмары будут для меня сегодня несколько тяжелы… Я лучше попробую кусочек жареного мерлана или яичницу по-французски… но в любом случае позже.

У меня не было времени даже для того, чтоб сообразить, что покушение провалилось. Я вдруг понял, что умираю: все вокруг меня гасло, и внутренний мрак завладел моей головой.

Помню, в этом месте я сделал паузу в чтении исповеди Астигарраги, подобно тому, как сейчас снова остановилось такси.

Когда дорога казалась уже окончательно свободной, очередной затор, еще более плотный, последовал за недавней передышкой, во время которой поток потек.

Новая пробка была результатом столкновения автобуса с машиной. Легкий заработок для жестянщиков и страховых агентов, но оба транспортных средства стоят, занимая две полосы, потому образовался новый затор: и всем нам приходится двигаться по оставшемуся коридору.

Какой ужас… Я уже больше часа сижу в этом зловонном сундуке, постоянно созерцая морщинистый и поросший жесткими черными волосами, похожими на гвозди, затылок этого неизбежного и бесчувственного спутника моей одиссеи. У меня создается впечатление, что мы никогда не приедем, что я никогда не выйду из этого такси.

Проезжая мимо места аварии, мы видим, как два перепуганных водителя лупят друг друга по морде, хоть и без особого результата. Непонятно, что делает стоящий там представитель городской полиции – похожий на гномика из французских комиксов, – пытается развести неловких драчунов или собирать ставки на победителя у стада зевак?

– Ух ты, вот это мне нравится! Давай выбей из него дерьмо! Наподдай ему! Рогами! Засунь ему палец в задницу, а другой в рот и закрути ему внутренности! Поглядим-ка, убьете ли вы, двое, друг друга, если вам немного улыбнется удача! – кричит им мой чертов идиот с неожиданным весельем. – Это профессиональная деформация, я не могу этого избежать, – говорит он мне потом, и странно слышать такое культурное выражение из его уст, по виду уст неграмотного.

Преодолев препятствие, мы продолжаем свой путь. На следующем светофоре мы останавливаемся первыми. Я вижу среди людей, переходящих дорогу, Эпифанио и Власа, подхалимов-швейцаров из «Ла-Бильбаины». За недостатком чувства юмора они одеты одинаково: синий пиджак, серые, цвета маренго, брюки, белая рубашка и черный галстук. Как братики во времена франкизма, так одевала нас мама, Хосеми и меня, когда мы были детьми. Я все еще с удивлением вспоминаю наши идентичные и ужасные бежевые летние пальтишки.

Я высовываю голову в окно и подаю голос, чтобы поздороваться с этими психопатами, но они меня не видят и не слышат.

У меня не только пропала тревога, но вместо нее явилось довольно сильное ощущение благополучия, столь же физического, сколь и морального.