Опомнившись от удара, она с нечеловеческой силой отшвырнула Охотника от себя. Но эффект неожиданности был ей потерян: в руку Охотника уже удобно лег тяжелый нож. Это было практически смертельным приговором для любого его врага.

Злобно щелкнув зубами, старуха отскочила в угол, стараясь укрыться во тьме. Охотник бросился через комнату, трижды взмахнув ножом наугад. На третий раз он услышал треск рассекаемой плоти. Схватив левой рукой фонарь, он обшарил лучом света подвал, но старухи не обнаружил — лишь широкая полоса бурой крови на полу, уводившая к узкой норе в стене. Гнаться за ней не было нужды — все равно ей было не спастись. Он стал торопливо расстегивать второй мешок, доставая убойную смесь из тротила, мощного напалма и радиоактивной пыли. Он знал, что уничтожение гнезда вряд ли поможет, пока жив Хозяин, но это позволит выиграть время.

Спешно покинув здание, он пронаблюдал, как мощный взрыв как будто выбил опору из-под здания и оно превратилось к клубящую пылью груду кирпичей, навсегда похоронившей под собой страшную тайну.

— А ведь права была ведьма! — удивленно проговорил отце Василий, оглядывая оцепленную милицией платформу лесогорского вокзала. — И как же нам теперь туда подобраться, да и сколько ждать этого поезда?

— Ну, подобраться можно, — ответил студент. — Я тут еще в детстве на товарняки заскакивал. Пошли…

НОЧЬ

Шпагин взглянул на светящийся циферблат. 22–35. Поезд уже где-то на подходе к городу. Он направился к зданию линейного отдела, где ему предстояло встретить представителей охранения поезда. А ведь он даже не знал, к какой службе они относятся — скорее всего какая-то военная структура, недаром ведь за грузом должен прибыть именно военный конвой. Но, в общем, все это мало волновало следователя. Он слишком устал и хотел побыстрее избавиться от этой неожиданной работы, так невовремя свалившейся на его голову.

Войдя внутрь небольшого одноэтажного здания, служившего опорным пунктом ЛОМа, он увидел, что народу здесь скопилось достаточно — не менее двух десятков милиционеров, делавших занятой вид, а на самом деле решивших просто отсидеться в тепле и покое. Кроме них он увидел еще троих, сидевших в углу для задержанных, отгороженном от остального помещения решеткой. Одного из них он знал: это был местный священник. Шпагин вздохнул: наверное, пошел батюшка по вокзальным проституткам, а теперь будет анафему на его голову насылать.

— Маслов! — позвал следователь, и к нему подскочил капитан, выполнявший сейчас роль его зама. — Что за люди?

— Задержаны в зоне оцепления!

— Иди ты… — отмахнулся следователь.

Он подошел к решетке и открыл дверь.

— Добрый вечер, отец Василий. Как это вы тут оказались?

Поп ответил на удивление доброжелательно:

— Ничего страшного. Я с моим другом, — он указал на молодого парня рядом, — встречали поезд, ждали нашего брата по Вере, вот все вместе тут и оказались…

Шпагин быстрым, но внимательным взглядом изучил третьего человека в камере. Надо было отметить, что он явно не походил на смиренного христианина. На вид ему было лет сорок, седые волосы пострижены коротким ежиком, фигура крепко сбитая, одежда — темная, похоже как у диверсантов или террористов. Странно все это. Тем не менее, документы у всех были в порядке.

— Вы все свободны. — проговорил майор, — извините за беспокойство.

— Я слышал, вокзал оцеплен, — ответил священник, — Можно нам пока остаться здесь?

— Как хотите… — ответил следователь, и вдруг его взгляд остановился на полу камеры. На нем был начерчен мелом большой круг и все трое — поп и его собратья находились внутри круга. Несмотря на всю глупость ситуации, следователю стало почему-то не по себе. Он-то знал, что отец Василий меньше всего склонен к подобным суевериям.

— Это что еще такое… -начал он, но все трое сокамерников разом уставились на дверь за его спиной. Не успел он оглянуться, как седой схватил его за руку и потянул к себе. Теперь и следователь оказался внутри круга, и только отсюда смог взглянуть на дверь.

У входа стоял сам Папа. Что-то показалось странным в его облике и Шпагин догадался — темные очки!

Он не носил их даже днем, а сейчас — ночь! Эта деталь придавала мэру облик карикатурного буржуина.

Шпагин дернулся, но уже все трое схватили его. В спину уперлось холодное лезвие — эти болваны ЛОМовцы плохо обыскали их!

— Стой смирно! — услышал он голос седого, — мы ничего плохого не затеваем.

Взгляд Папы, ощущавшийся даже через эти очки, прошелся по камере, как по пустому месту, и остановился на кучке милиционеров, замерших при виде неожиданного гостя. Заместитель Шпагина, обрадовавшись неожиданной возможности мелко выслужиться, подбежал к мэру с докладом об обстановке.

— Вот видите! — негромко проговорил седой. — В пределах круга мы невидимы для них.

— Для кого это? — спросил Шпагин, с трудом осознавая, что сказанное седым — правда.

— Сейчас увидишь!

В это время Папа глухо ответил капитану:

— Хорошо! Продолжайте службу.

Офицер радостно развернулся, как пес, обласканный хозяином, но тут в обеих руках Папы появилось по пистолету. Дальнейшие события развивались стремительно и невероятно — первая пуля разнесла череп капитана, а его тело пьяной походкой сделало несколько шагов и угодило в толпу опешивших ЛОМовцев. Они бы еще долго стояли в шоке, но когда следующая пуля угодила одному из них в живот, а затем все новые и новые стали поражать их, они бросились врассыпную, переворачивая столы и шкафы и открыв из-за них ответный огонь.

Шпагин увидел, как два кровавых пятна расплылись на груди Папы, но он лишь пошатнулся, продолжая стрелять. А из дверей за его спиной появилось еще трое новых лиц, которые показались Шпагину знакомыми: бритые черепа, плоские морды «кирпичом» — и у всех черные очки, а руках укороченные АК — бойцы Волка! Эта троица явилась на помощь Папе — шквальный огонь обрушился на другой конец комнаты, кромсая и ненадежные укрытия, и тех, кто за ними прятался.

Следователь выхватил пистолет, надеясь помочь своим, но седой перехватил его руку:

— Им уже не помочь…

Казалось, что для ЛОМовцев уже все кончено, большинство их уже плавало в лужах крови, корчась в агонии или окончательно замерев, но тут стволы автоматов, разом смолкли, выплюнув все содержимое магазинов. Внезапно наступившую тишину несколько секунд нарушал лишь звон перекатывающихся гильз и стук отваливающихся кусков штукатурки от стен. Затем четверо уцелевших милиционеров, как по команде, выскочили из своих укрытий, разряжая свое оружие в бандитов, которые поспешно перезаряжали магазины.

Один боец вышел вперед, закрывая собой остальных. Пули одна за другой вонзались в его тело, но упорно стоял, лишь размахивая руками для равновесия, как будто во время сильной качки на корабле. Только когда очередной свинцовый кулак разнес его лоб, он наконец повалился на пол. В это время еще один террорист вскинул свой автомат, но расплющенная пуля, срикошетившая от стены, превратила его правую кисть в кровавое месиво. Шпагин не увидел даже тени страдания на его лице — неловко перехватив оружие, он открыл огонь с левой руки. К нему присоединились остальные.

Ни одному из ЛОМоцев не удалось спастись — все они повалились у стенки. Теперь все стихло окончательно. В пороховом дыму глухо стонали умирающие.

Шпагин, замерев, смотрел на Папу. У него свалились очки, и когда он повернул голову, следователь увидел самые отвратительные глаза, какие можно представить. Лопнувшие сосуды окрасили белки в кроваво-красный цвет, а посреди, как глубокие раны чернели дыры расширенных зрачков.

Мэр сделал несколько шагов по комнате, опустился на колени рядом с раненым милиционером, и неожиданно впился зубами ему в горло. ЛОМовец захрипел, захлебываясь кровью и пытаясь отбиться слабеющей рукой, но Папа крепко держал его, жадно поглощая теплый поток.