Потом Дарси сделал вскрытие, чтобы посмотреть, что ел убитый крокодил. Кости, довольно большие, тазовые кости кенгуру… нет, собаки. Кусок ошейника с пряжкой и с заклепкой на нем. Кости ног. Свиная щетина, комки волос кенгуру и овчарки. Четыре комка размером с теннисный мяч. Опять кости. И камни! Круглые, с дюжину, с кулак величиной.
— Для чего камни, Дарси?
— Одни говорят, что камни в желудке крокодила помогают ему переваривать кости и все, чем он питается, но я этому не верю. Я думаю, что крокодил глотает камни для того, чтобы уравновесить свою плавучесть и быть способным без усилий лежать на дне, а на поверхности держаться, едва шевеля конечностями. Когда крокодил уходит под воду, он не ныряет, понимаете? Он постепенно исчезает, он погружается. Камни в желудке помогают ему поддерживать нужный вес. Когда крокодил поднимается наверх подышать или посмотреть, видна только макушка его головы, а туловище висит под углом. И только когда он плывет по поверхности воды, видна его спина.
Дарси показал мне наиболее уязвимые места большого крокодила.
— Надо всегда стрелять в голову. Если стрелять в туловище, можешь только ранить крокодила и продырявить шкуру. Хорошо стрелять в ухо — щель в голове в двух дюймах за глазом. В этом месте черепа есть отверстие, ведущее к мозгу. В противном случае надо стрелять не задумываясь и надеяться, что пуля разнесет череп. Но часто, даже если бьешь в упор, пуле из винтовки не удается пробить череп крокодила.
Почти на всех больших шкурах есть порезы и дыры — последствия драк. Дарси говорил, что лучшие шкуры снимаются с крокодилов длиной в десять — двенадцать футов и их легче обрабатывать. Крокодилы дерутся либо из-за самок, либо за главенство на реке, либо по каким-нибудь другим темным крокодильим причинам, неизвестным даже самому Дарси. Он рассказал нам, как однажды следил за большим крокодилом, плывшим вниз по течению. Стрелять в него он не мог из-за большой глубины и решил прикончить его ночью с фарой. Он просто сидел и наблюдал. С другой стороны реки плыл еще один крокодил примерно такой же длины (футов двенадцать — тринадцать). Не замедляя хода, они двинулись навстречу друг другу, и началось представление, как будто бы специально для того, чтобы Дарси посмотрел. Один из крокодилов вцепился другому в основание хвоста. А тот вцепился противнику в бок, и они кружились до тех пор, пока Дарси не выстрелил и не прекратил сражение, потому что крокодилы могли попортить шкуры. В ту ночь Дарси взял обоих. Две второсортные шкуры с большими дырами.
Вернувшись в лагерь, мы накормили собак и пустили их побегать. Дарси скоблил и солил крокодильи шкуры, а Фиф пекла хлеб. Я отделывал новое древко для гарпуна. Острой отверткой выдолбил аккуратное отверстие в толстом конце, чтобы наконечник сидел плотно и в то же время легко выскакивал. На другом конце я прикрепил болтами крючок. После этого я позволил себе почистить и немного смазать винтовки Дарси. При стрельбе на двадцать пять ярдов пули из его винтовки уходили дюйма на два ниже точки прицеливания. Он сказал, что знает об этом и делает поправку, и поэтому я не стал регулировать прицел.
Ночью мы собирались поохотиться на больших крокодилов.
Большой соляник
Солнце стояло еще высоко, и было душно, когда мы с Дарси уехали из лагеря на маленькой лодке (Дарси сказал, что лучше как следует прочесать небольшой участок реки, чем с ревом глотать мили в большой лодке с подвесным мотором, стреляя в зазевавшихся крокодилов и разгоняя шумом всех остальных).
— Нередко к старому крокодилу удается подобраться и с подвесным мотором, — сказал Дарси, — но нельзя менять скорость. Старайся, чтобы шум был монотонным, слепи крокодила светом фары, и он не распознает, близка ли опасность. Правда, я не совсем уверен, что свет ослепляет крокодила. Свет не мешает ему уплывать туда, куда ему вздумается. И мне кажется, что все равно, каким светом светить ему в глаза — ярким или слабым. Весьма вероятно, что свет гипнотизирует крокодила, когда он находится в определенном настроении. Выезжая в лодке с подвесным мотором, я упустил много крокодилов, которые не ушли бы от меня, если бы я плыл на веслах. Слишком много раздражающих звуков. Остановка и запуск мотора, переключение скоростей. Кроме того, нужно много места, чтобы развернуться, есть опасность треснуться о ветви свисающих над водой деревьев, удариться винтом о коряги, скрытые под водой. Вонь. От дыма меркнет свет фары. Крокодилы вспугнуты, охота испорчена. Я могу остановить мою маленькую лодку и повернуть ее кругом одним взмахом весла. (Он в самом деле мог это сделать!) Мне не надо возить с собой горючее, запасные части, но надо чинить мотор. И я могу работать один, если у меня нет напарника.
— Единственное преимущество подвесного мотора заключается в том, что быстрее оборачиваешься и тратишь меньше усилий. В конечном счете можно и без мотора обрыскать всю реку — это вопрос времени. А его у меня много. Своих крокодилов я возьму.
Итак, мы отправились вверх по реке в маленькой лодке, и это была очень приятная поездка. На склонившихся
над водой кустах тихо ворковали голуби. Шелестели на ветру казуарины. Плескались в камышах, мелькая, как тени, рыбешки. Листья и мусор, медленно вращаясь, плыли по гладкой воде, уносимые вверх поднимающимся приливом. Подгоняемая неторопливыми легкими взмахами весла, лодка скользила вдоль берега, то заходя в тень, то выходя из нее. Поднимавшаяся вода громко булькала, заполняя углубления в прибрежной грязи, а за второй излучиной на нас пахнуло мертвечиной, спрятанной где-то крокодилом.
— Чуете? — прошептал я. Дарси кивнул.
— Крокодил?
Он снова кивнул.
— Думаете, падаль где-то здесь?
Дарси положил весло на нос и закурил, что бывало с ним редко.
— Я никогда не видел, где крокодил закапывает свою добычу, — сказал он. — Наверно, он делает это довольно тщательно. Крокодилам не под силу закопать корову или лошадь. Чаще всего убитых животных они оставляют на воде до тех пор, пока не проголодаются. Кенгуру и свиней они затаскивают в камыши, а все, что остается на воде, просто плавает то вверх, то вниз по течению в зависимости от прилива, понимаете? Далеко не уплывает.
Мы пошли дальше, и часом позже Дарси показал веслом на большой мокрый след, уходивший в воду, на пологом берегу в рощице мангров.
— След, — прошептал я. — Большой соляник?
— Да, — сказал Дарси, заинтересовавшись. — Здоровенная дубина.
Он пересек реку, подгреб поближе к берегу и остановил лодку, воткнув в ил весло.
— Футов двенадцать или четырнадцать. Приедем за ним потом.
— Дарси, а далеко мы поплывем сегодня?
— Будем грести, пока не начнется отлив, который понесет нас к лагерю, а по дороге поохотимся на крокодилов. Знать механизм приливов очень важно, потому что иногда они помогают охоте, иногда препятствуют. Надо знать, что в некоторых местах охотиться лучше, когда вода низкая, так как при высокой воде крокодил может спрятаться от света под ветви деревьев, которые погружаются в воду.
В другом месте нужно ждать, пока вода поднимется, иначе не переберешься через перекаты и затонувшие бревна. По незнакомой реке всегда поднимайтесь вверх днем, и тогда на обратном пути ночью будете знать, что освещает луч, нащупывая крокодилов.
Через час, достигнув высшей точки, вода перестала прибывать. Среди камышей мы отыскали небольшой пляж и высадились. Нам пришлось ждать часа полтора, пока совсем не стемнело. Мы развели небольшой костер, чтобы вскипятить привезенную для чая воду.
— Начнем искать крокодилов, как только стемнеет, — сказал Дарси. — Охотиться можно в любое время ночи.
— А далеко тянется эта река, Дарси?
— Я помню, что она берет начало всего в нескольких милях отсюда от слияния двух речек. Одна, глубокая и узкая, начинается далеко. Она очень извилистая, как все местные ручьи. Она так петляет, что, когда едешь по ней, кажется, что ветер все время меняет направление — то дует в лицо, то в спину. Проедешь мили две, а по прямой — всего несколько сот ярдов. Другая речка широкая и мелкая и очень скоро теряется среди мангровых болот. Крокодилы на ней водятся, но добыть их трудно. Если оставить там человека на одну ночь без костра, то москиты просто сожрут его.