Генри улыбнулся и посмотрел на меня.

– Может, мне действительно показалось, – сказала я, и решила сменить тему: – Какой вкусный был ужин! Это ирландская кухня?

– Французская, мисс, – произнес Малкольм, который все это время увлеченно наблюдал за нами.

* * *

После ужина все разошлись по своим комнатам. Кроме Джеффа, который подошел к роялю и стал играть. Не часто сейчас увидишь музицирующего бизнесмена. Как в кино – замок, свечи… и молодой красавец за роялем. Мне не хотелось уходить. Как бы заговорить с ним? Я встала, прошлась туда-сюда, немного посмотрела на огонь в камине. Стала пристально рассматривать портреты. Попыталась представить себя английской аристократкой, утянутой в корсет, с мертвецки бледным лицом и тяжелой прической на голове. Бедняжки! Если нам приходится терпеть дискомфорт только во время съемок и показов, то жизнь этих барышень, похоже, была постоянной пыткой.

Все-таки есть плюсы в том, что я попала, в конце концов, в наше агентство, где девушек предпочитают раздевать, а не одевать. Правда, позы, в которых мы вынуждены застывать по нескольку часов на фотосессиях… Но когда видишь результат – себя на страницах журнала – все минувшие мучения кажутся такой ерундой… А эти несчастные создания! Какую награду получали они за все эти корсеты? Неужели мужчинам тех времен они казались красивыми?

Мне хотелось поделиться своими соображениями с Джеффом.

– Скажите, Джефф, – начала я, – вам не кажется странным, что никто на этих портретах не улыбается? Ни мужчины, ни женщины – никто?

Джефф прервал игру и посмотрел на меня несколько удивленно.

– Видно, в те времена было не принято улыбаться, когда позируешь, – сказал он и сразу же вновь повернулся к роялю, как будто все возможные темы для разговора были исчерпаны.

«Ну что я такого сказала?! Неужели полную глупость?!» – секунду поразмыслив над этим, я решила, что даже если и глупость, то не полную. И решилась продолжить:

– А вот когда мы позируем, то нас всегда просят улыбаться как можно шире. Так надоедает иногда!

Джефф только хмыкнул. Я почувствовала, что мне просто нечего больше сказать. В это время вошла горничная, и я, как за соломинку, ухватилась за нее, начав задавать первые попавшиеся вопросы об Ирландии. Она что-то отвечала, но на таком непонятном английском, что через несколько минут я пожелала Джеффу доброй ночи и поднялась в свою спальню.

Джефф

…чем-то напоминало смешной и наивный английский роман. Например, хозяин – полное соответствие образу классического британского аристократа. Когда он говорит с тобой, складывается впечатление, будто тебя нет. Или у них так принято со всеми?

Все же в любом возрасте, оказавшись в замке, переносишься в прошлое. Касаясь камня в стене, вспоминаешь о том, что ему несколько веков. Проходя мимо портретов, представляешь себе, как жили эти люди. Малкольм предупредил меня, что не стоит ходить в северное крыло замка, отделенное от остальных помещений закрытой галереей. Там все находится в запустении, перекрытия и лестницы прогнили, и комфортно там себя чувствуют лишь летучие мыши. В настоящем замке непременно должна быть такая старая башня – сразу возникает желание попасть в нее, хотя понимаешь, что ничего, кроме вековой пыли, там не найдешь.

Ужин был хорош! Крис, видимо, заблаговременно разъяснил владельцу замка, какую кухню мы предпочитаем.

Пока дамы баловались десертами, мы с Генри, Крисом и Мэттью перешли в соседний зал и расположились в креслах у камина, где уже потрескивали поленья. Малкольм принес лакированный хьюмидор, и выбор сигар нас порадовал. Генри задумчиво созерцал пламя в камине. За минуту до того, как к нам присоединились девушки, Крис сказал:

– Мэттью, напугайте наших спутниц чем-нибудь… совершенно нереальным.

– Это не в моих правилах, господа, – с улыбкой ответил Мэттью. – Тем более, что на самом деле жизнь в нашей глуши довольно скучна и монотонна. Впрочем, существует и в нашей местности несколько поверий, но уже два или три века этим слухам не находится реальных подтверждений, – с видимой неохотой продолжил он.

– Два или три века?! – удивилась Пэм, устраиваясь на диване так, чтобы мы максимально смогли оценить достоинства ее фигуры. – Это же целых триста лет, – посчитала она, наморщив лобик.

– Рассказывали, к примеру, – продолжил после паузы Мэттью, – что в полнолуние жители деревушки Килтиган видят иногда в небе карету, запряженную четверкой лошадей…

– Туристов катают, не иначе, – заметила Пэт, глядя на кончик длинной тонкой сигареты.

– А я с детства боюсь летать в облаках, – призналась Пэм. – У меня в голове до сих пор жужжит и звенит после полета!

– В совершенно пустых сосудах всегда так, – не удержался я.– Жужжит и звенит.

– В каких сосудах? – не поняла Пэм.

Чистый ангел.

* * *

После ужина я остался на первом этаже. Там был рояль, и мне впервые за долгое время захотелось поиграть. Крис, довольный выбранными им целлулоидными барби, утащил с собой черненькую и беленькую. Генри тоже ушел. Остались я и рыжеволосая Мэй. Она пыталась заговорить со мной. Я честно старался быть вежливым, но обсуждать, почему ни один портрет не улыбается, не представлялось мне захватывающим. Приятнее было побыть в одиночестве.

Спасла горничная, вошедшая в комнату. Мэй, поняв, что я не настроен беседовать, о чем-то с ней заговорила. Она высокомерно задавала какие-то вопросы, а Мари коротко, но вежливо отвечала. Вначале я не слушал, но с определенного момента невольно стал следить за их разговором.

– Так непривычно после Нью-Йорка видеть маленькие домики, – говорила Мэй. – Я с вертолета заметила, что все они абсолютно по-детски покрашены в разные яркие цвета, зеленые, синие, красные… Как конструктор «Лего». Мари, почему здесь такие разноцветные дома?

– Не могу сказать, мисс, – несколько утомленно ответила Мари.

– Ну как же, вы должны знать, вы же здесь работаете, – тоном капризной дамы настаивала Мэй.

– Да, мисс. В таком случае, я думаю, что яркие краски – проявление витального менталитета кельтов в условиях сенсорной депривации, вызванной климатическими условиями этой страны, мисс.

Мне показалось, что я ослышался. Я прекратил играть и обернулся. Мэй сидела в кресле, наморщив лоб, а Мари старательно протирала каминную полку.

– Что вы сказали? – спросила Мэй.

– Простите, мисс, просто я еще не очень хорошо говорю по-английски и, наверное, не знаю многих правильных слов, – ответила Мари голосом паиньки, не прекращая наводить порядок на каминной полке.

Ситуация настолько позабавила меня, что я решил принять в ней участие.

– Мари хотела сказать, видимо, что в Ирландии вечно серое небо, и чтобы не было так грустно, жители раскрашивают дома в разные цвета, – перевел я.

– Спасибо, сэр, именно это я хотела сказать, – опустив глаза, проговорила Мари.

– Вам нужно учить язык, милочка, – произнесла Мэй. – Иначе вам трудно будет общаться с клиентами.

На этом она пожелала мне спокойной ночи, кивнула горничной и вышла. За ней, к моему разочарованию, ушла и Мари.

Я поставил бокал с коньяком на рояль, и начал играть. Какой глубокий звук у этого «Стейнвея». Я закрыл глаза, и стены наполнились звучанием. Казалось, что замок оживал. Я посмотрел в окно. Низкий туман дымкой накрыл поле за окном. Дождь прекратился. Я начал импровизировать. Мне хотелось, чтобы получилась музыка, передающая настроение кельтских легенд. Настроение темнеющего за окном леса, реки и холмов, таинственных болот этой страны. Уж не знаю, есть ли поблизости болота на самом деле, но в моей фантазии они были.

Я так увлекся музыкой, что не заметил, как в комнату снова вошла Мари. Необычная девушка... Работа и суматоха со временем вытравливают из тебя что-то важное. Ты привыкаешь никому не доверять, учишься видеть не столько людей, сколько функции, оценивать их с точки зрения полезности.