Глава 7

Ранним воскресным утром я нехотя очнулась ото сна – меня разбудил звук шагов в прихожей и по лестнице.

В первую минуту я подумала, что это Натан несет мне завтрак – как всегда по воскресеньям. «Это наше время», – говорил он, когда дети уже выросли и могли сами готовить себе завтрак, а потом повзрослели настолько, что завтрак стал смутным воспоминанием. «Время только для нас двоих». Иногда он не ждал, пока я доем, и убирал поднос. «Наше время». В последнее время, стесняясь того, как выгляжу по утрам, я пряталась под простыни, но он отыскивал меня там.

Воздух в спальне был кислым и пропитался отчаянием, как и я сама. Я лежала неподвижно, не проявляя ни любопытства, ни даже страха. Если в дом вломится безумный маньяк с топором, который приходил к Поппи в кошмарах, моя смерть от его руки будет легкой. Не более чем тихий вздох согласия и мольба довершить дело побыстрее.

– Мама? – В дверном проеме показалась голова Сэма.

Меня пронзила мимолетная радость, и я выпрямилась на кровати.

– Сэм… ты пришел.

– Конечно. – Сын вошел в комнату, наклонился и поцеловал меня. – Я не мог оставить тебя одну. Вчера вечером позвонил отец и сообщил о своем экстраординарном решении. Я даже не знал, что мне сделать. Разве что какую-нибудь глупость, например принести тебе цветы. – Он виновато взглянул на меня. – Я и не догадывался ни о чем.

– Добро пожаловать в наш клуб.

Он потянулся ко мне и взял мою руку. Я прижалась к нему.

– Ты, наверное, проснулся ни свет ни заря, чтобы добраться сюда, – сказала я.

Сэм наверняка завел будильник в холостяцкой спальне своей элегантной городской квартиры, выскользнул из кровати, где лежала спящая Элис, тихонько оделся, чтобы не потревожить ее. Может, он даже не сказал ей, куда направляется. А может, Элис рядом с ним и не было.

Сэм никогда не умел справляться с накалом эмоций и неуклюже погладил меня по ноге.

– Ты ужасно выглядишь. Когда ты в последний раз ела?

– Не знаю. Наверное, вчера, но я совершила набег на папино виски… Ладно, понимаю, это плохо, но это не войдет в привычку. И мне необходимо было выпить.

Сын вздохнул:

– Пойду-ка я лучше приготовлю тебе завтрак. – Петрушка протолкнулась в спальню, открыв дверь головой. Сэм поднял ее и посадил мне на руки. – Вот, возьми свою бесполезную кошку. – Прежде чем усесться рядом, она смерила меня настороженным взглядом своих зеленых глаз, словно усомнившись, можно ли мне доверять.

Он зашагал по комнате, раздвинул шторы, сложил мою одежду на стул – я разбросала ее по иолу, что было для меня нехарактерно. Черт с ними, подумала я, сражаясь с джинсами и свитером, которые никак не слезали с меня вчера вечером. Может, у одежды тоже есть точка зрения и она протестует против моей судьбы?

Задумываться о вчерашнем вечере не стоило, и я зарылась лицом в теплую шерстку Петрушки и попыталась утихомирить разбушевавшийся желудок.

– Сэм, я кофе не буду.

– Ты и так пьешь слишком много кофе. – Он вышел и закрыл дверь.

Петрушка взбунтовалась, и я ее выпустила.

Вернулся Сэм с подносом чая и тостов. Чай пролился на блюдце, а тост был намазан невероятно тонким слоем масла, но сердце мое все равно растаяло.

– Съешь сейчас же, – скомандовал сын.

Тост растаял во рту. Я мимоходом вспомнила прошлые завтраки, которые я делила с Натаном: толстые, белые куски булки, ломти масла и слой горьковатого джема. Мне уже казалось, будто все это было давным-давно, в другой жизни.

– Когда ты говорил с папой, с ним все было в порядке? – спросила я.

Брови Сэма сошлись на переносице.

– Вроде да. – Он пытался оградить меня от всего, что могло бы причинить дополнительные несчастья. И в то же время не хотел слышать жестоких гневных слов в адрес отца.

Я закрыла глаза и попыталась вызвать в себе лояльное отношение к Натану: еще вчера это выходило так легко, почти автоматически. Мне не хотелось, чтобы Сэм выгораживал Натана. Я с жадностью стремилась заполучить верность и любовь детей до последней капли. Перед глазами поплыли цветные круги, дыхание стало прерывистым, и в ушах зазвенело.

– Мам, – произнес Сэм, – не смотри так. Я взяла себя в руки.

– Сэм, м-можно еще чаю?

Одевшись, я спустилась и прошла на кухню. Сэм листал «Санди таймс», краем глаза присматривая за беконом, который поджаривался на гриле. Ему нравились горячие завтраки. Как и Натану. Только не по воскресеньям, конечно. Ощущая легкое головокружение, я облокотилась о косяк и несколько секунд наблюдала за сыном. Поворот головы, движение мускула – вылитый отец.

Почувствовав мой взгляд, он обернулся.

– Я не успел позавтракать. – Сэм выдвинул стул из-под стола ногой. – Иди, садись.

Я села и стала смотреть, как он уничтожает бекон и тост.

– Я только хотел сказать, что не знаю, что творит папа, но прошу, не думай о нем слишком плохо.

В этом был весь Сэм. С младенчества он был светлым, скромным человечком с врожденным чувством природной справедливости. Даже когда новорожденная Поппи столь активно вторглась на его территорию, Сэм продолжал жить своей маленькой жизнью и тихо смирился с тем, что больше не является центром внимания.

– Я не знаю, что и думать, Сэм. Точнее, у меня слишком много мыслей, и я никак не могу их охватить. Но прежде всего я чувствую себя позорной дурой. Даже идиоткой.

– Ты и в самом деле не догадывалась?

Я покачала головой.

– Твой отец сказал, что ему нужна свобода, причем говорил об этом так, будто потом уже будет слишком поздно. Конечно, вполне естественно испытывать такие эмоции, но… – Мой голос сорвался.

Сэм нахмурился, и я осознала, что амбиции Натана не имели для него никакого смысла, были выше его понимания. Я закусила губу.

– Мне придется постараться, чтобы его простить.

– Значит, ты думаешь, что отец еще вернется? – Я пожала плечами, и Сэм прямо спросил: – Хочешь, я с ним поговорю?

– Нет.

Сэм отодвинул тарелку.

– Тебе придется разобраться с Минти.

– Я уже думала об этом.

Сын мрачно улыбнулся:

– Не хотел бы я оказаться на ее месте. – Он встал и обнял меня за плечи. – Я почти уверен: папа поймет, что совершил ошибку.

Поддержка Сэма напомнила мне, что среди всей этой неразберихи есть важные и неизменные вещи, за которые я могу ухватиться. Мне повезло: в некоторых семьях нет такой сплоченности общими воспоминаниями.

– Давай мне Поппи. – Натан удержал равновесие на дорожке, ведущей по обрыву к пляжу. Он протянул мне корзинку для пикника и подхватил Поппи на руки. Дочка взвизгнула от восторга и прижалась к нему. – Не дергайся, зайка. – Отец чмокнул ее в шею и начал осторожно спускаться.

Спуск был непростой. Я склонилась к Сэму: «Не отставай от папы». Схватив лопатку и ведерко, он засеменил вслед за Натаном, осторожно ставя одну сандалию впереди другой, обходя расшатавшиеся камни и выбоины. Я набросила коврик на плечи на манер пледа (как солдат, идущий на войну, сказал Сэм) и завершила шествие, позвякивая термосами в корзинке для пикника.

– Я самая первая! – крикнула Поппи. Стояла сухая, жаркая погода, и тропинка местами осыпалась. Вдоль обрыва с обеих сторон виднелись пучки армерии и дикого майорана; высоко над головой перекликались стрижи. Мы спускались по краю до каменистого выступа пляжа. В последний момент тропинка исчезла, и пришлось прыгать.

– Спускайся. – Натан опустил Поппи на землю, и она, словно эльф в желтых шортах, побежала по камешкам к блестевшему на летнем солнце морю. Сэм спрыгнул и поднял глаза на меня: удостовериться, что я видела его геройство.

– Рози? – Натан обернулся. Я собиралась было тоже спрыгнуть, но он поймал меня и закружил. За то короткое прикосновение я услышала ровное биение его сердца. Мое же сердце металось от усталости. – Легкая, как перышко, – соврал Натан.

От жары скалы вибрировали, было слишком душно, и мы сели у камня, окруженного прохладными, защищающими от тепла морскими водорослями. Натан расстелил коврик, и я прижала его камнями. Худенькие белые ножки и ручки Поппи извивались, как лапки насекомого, когда я стягивала с нее майку и шорты. Она вырвалась и, совсем голая, принялась скакать вокруг, пытаясь попасть ногой в купальник. Я поймала хихикающую дочь и засыпала ее поцелуями. У соседней скалы Сэм устроил полевой лагерь для своих вещей и подошел к нам, попросить, чтобы его пожитки не трогали. Я заверила мальчика, что они будут в неприкосновенности.