Первым и основным признаком "разложения" теории Рикардо и является фактический отказ от стремления развить всю систему экономических категорий из одного-единственного всеобщего принципа, из определения стоимости количеством рабочего времени, из представления о труде, создающем товары, как о реальной "субстанции" и источнике всех остальных форм "богатства".

Одновременно развитие теории после Рикардо прямо и непосредственно приводило к необходимости уяснить диалектику в отношении "всеобщего" закона -- к развитым формам его осуществления, к "особенному". Теория Рикардо в ее развитии прямо привела к проблеме противоречия в самой сущности определения предмета теоретического исследования. Ни сам Рикардо, ни один из его правоверных последователей, как известно, так и не смог справиться с трудностями, в которых обнаруживалась перед мышлением реальная диалектика действительности. Мышление оставалось по существу метафизическим и, естественно, не могло выразить диалектику в понятии, не отказываясь от своих фундаментальных логических представлений, в том числе и от метафизического понимания проблемы отношения абстрактного к конкретному, всеобщего -- к особенному и единичному.

Неумение и нежелание сознательно выразить в понятии противоречие, диалектику вещей, обнаруживалось для мышления в виде "нелепых", "логических" противоречий внутри теории. Метафизика же вообще знает только один способ разрешения "логических" противоречий: их устранение из мышления, истолкование противоречий как продукта нечеткости выражений, определений и т.п. -- как чисто субъективного "зла"...

Несмотря на стихийно правильные способы подхода к фактам и к процессу их теоретического выражения, Рикардо сознательно остается всецело на позициях метафизического метода мышления.

"Дедукция" у него по-прежнему остается лишь таким способом развития понятий, который позволяет в особенном явлении усмотреть только то, что уже заключалось в "большой посылке", в исходном всеобщем понятии и его определениях, а индукция тем самым сохраняет односторонне-эмпирический характер. Она не дает ему возможности абстрактно выделить именно те черты явлений, которые им принадлежат с необходимостью, а не привнесены в них влиянием внешних обстоятельств, которые могут быть и совсем иными. Такая односторонне-эмпирическая индукция не дает ему возможности образовать теоретическую абстракцию, выражающую явление в его "чистом виде", в его имманентном содержании.

"Дедукция" и "индукция", "анализ" и "синтез", всеобщее понятие и понятие, выражающее особенность явления, -- все эти вещи в руках Рикардо остаются по-прежнему метафизическими противоположностями, которые ему никак не удается связать друг с другом.

Задача дедукции постоянно встает у него в полнейшее противоречие с задачей индуктивного обобщения фактов, аналитические абстракции он никак не может свести в систему, то есть "синтезировать", не упираясь тотчас же в "логическое противоречие", всеобщее понятие (стоимость) оказывается в его системе в отношении взаимоисключающего противоречия с особенным понятием (прибыль) и т.д. и т.п. Все эти внутренние трещины и приводят в итоге, под ударами врагов, к полному распаду, к разложению трудовой теории стоимости, к бессистемной компиляции, которая может кичиться лишь своей эмпирической полнотой при полнейшем отсутстивии теоретического понимания действительной конкретности.

Современная Давиду Рикардо философия и логика не давали и не могли дать ему никаких правильных указаний насчет выхода из всех этих трудностей.

Здесь требовалась сознательная диалектика, сочетающаяся с революционно-критическим отношением к действительности, -- способ мышления, не боящийся противоречия в определении вещей и чуждый к апологетическому отношению к существующему. Короче говоря, все проблемы скрещивались в одной -- в необходимости понять систему товарно-капиталистического производства как конкретно-историческую систему, как систему возникшую, развившуюся и продолжающую развиваться навстречу своей гибели.

5. "ДЕДУКЦИЯ" И ПРОБЛЕМА ИСТОРИЗМА

Понимая предмет исследования -- товарно-капиталистическую экономику -- как единое связное во всех своих проявлениях целое, как систему взаимообуславливающих отношений производства и распределения, Рикардо не понимал эту систему как исторически возникшую, как исторически развившуюся и продолжающую развиваться органическую совокупность отношений людей и вещей в процессе производства.

Этим в конце концов и объясняются все "логические" коллизии внутри системы Рикардо и его школы.

Все достоинства способа исследования Рикардо органически связаны с точкой зрения "субстанции", -- то есть с пониманием предмета как единого связного во всех своих проявлениях целого. И, наоборот, все недостатки и пороки его способа развертывания теории уходят своими корнями в полное непонимание этого "целого" как исторически ставшего целого.

Товарно-капиталистическая форма производства представляется ему "естественной", вечной формой всякого производства вообще. С этим и связан неисторический (и даже более того, антиисторический) характер его абстракций, а потому полнейшее отсутствие историзма в методе их получения.

Но "дедукция категорий", если она сочетается с неисторическим пониманием предмета, который с ее помощью воспроизводится в понятии, с неизбежностью приобретает чисто формальный характер.

Нетрудно заметить, что "дедукция" по самой ее форме соответствует представлению о развитии, о движении от "простого, нерасчлененного, общего" -- к сложному, к расчлененному, к частному и особенному.

Но если предметная реальность, которая воспроизводится в понятиях "дедуктивным способом", сама по себе понимается как реальность неразвивающаяся, как вечная и естественная система взаимодействующих явлений, то, естественно "дедукция" начинает представляться уже с неизбежностью лишь искусственным приемом развития мысли.

В этом случае логика необходимостью возвращается к той точке зрения на природу "дедукции", которую в классически ясной форме выразил Декарт.

Декарт, приступая к построению своей системы мира, к "выведению" всех сложных форм взаимодействия из движения простейших, исключительно геометрически определяемых "частиц материи", оговаривает свое право на такой способ построения теории следующим образом:

"Природу их (т.е. "вещей" -- Э.И.) гораздо легче познать, видя их постепенное возникновение, чем рассматривая их как совершенно готовые". (Избранные произведения, с.292, 1950).

Но тут же, не желая входить в открытый конфликт с богословским учением о "сотворении мира", Декарт делает характерную оговорку:

"Однако из всего этого я не хотел заключить, что этот мир создан в таком виде, как я предположил, ибо гораздо более правдоподобно, что с самого его начала бог создал его таким, каким он должен быть". (Там же.)

Для Декарта очевидно, что форма дедукции, которую он сознательно применяет, глубоко родственна представлению о развитии, о возникновении, о происхождении вещей в их необходимости. Поэтому перед ним и встает щекотливый вопрос о том, как примирить "дедукцию" с представлением о предмете, который с ее помощью изображается, как о вечно одном и том же.

В аналогичном положении оказывается и Рикардо. Он прекрасно понимает, что только "дедуктивное" движение мысли может выразить явления в их внутренней связи, что познать эту связь можно только в рассмотрении "постепенного возникновения" различных форм богатства из одной общей им всем "субстанции", из труда, производящего товары.

Но как этот способ рассмотрения увязать с представлением о том, что буржуазная система есть "естественная и вечная", которая реально ни возникать, ни развиваться не может? Рикардо эти два представления, по сути своей абсолютно несовместимые, все же "примиряет". И это отражается как раз на методе его мышления, на способе образования абстракций.