* К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 14, с. 43О. "Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно также абстракция (родовое понятие четвероногих и двуногих)...".
Так что абстракция сама по себе, абстракция как таковая вовсе не представляет собой чего-либо специфического для человека.
Как таковая, абстракция -- это попросту отражение "общего", неоднократно повторившегося факта, явления, отношения между вещами и т.д. и т.п. в мозгу -- в системе условных рефлексов, в первой или во второй сигнальной системе -- безразлично.
Больше ничего об абстракции как о таковой сказать нельзя -- это вообще очень несложная с философской точки зрения вещь (хотя и очень сложная с точки зрения физиологии).
В физиологии она как таковая и может подвергаться очень детальному анализу. Как сложную реальность ее может рассматривать и психология. Но в логике способность фиксировать "обще", неоднократно повторяющееся, то есть производить абстракцию как таковую, -- рассматривать было бы нелепо -- это вообще не предмет логики как науки.
В логике рассматривается не просто абстракция, а сознательно производимая абстракция. Сознательное же отношение к абстракции предполагает, как мы уже выяснили, что сама абстракция делается предметом особого рода деятельности.
Человек не просто производит абстракцию (это делает и любое животное), а фиксирует ее в слове, и в форме слова противополагает ее себе самому, как предмет особого рода идеальной деятельности, как идеальный "предмет", с которым он может производить определенные сознательные действия.
В этой форме абстракция и становится предметом логики. Но это сразу создает крайне своеобразный угол зрения на вещи, -- логику интересует не слово само по себе, а нечто иное -- выражающееся с помощью и в форме слова -- сознание, законы его специфического развития. Этого обстоятельства, например, не понял Фейербах в своих попытках критически преодолеть гегелевскую постановку вопроса. Не видя общественной природы и реальности сознания, он и не мог дать конструктивной критики гегелевской феноменологии. Именно поэтому его критика феноменологии поражает удивительной беспомощностью, неспособностью выявить рациональное зерно гегелевской концепции -- диалектическое понимание отношения индивидуального сознания -- к общественному ("родовому"), единичного -- ко всеобщему, абстрактного к конкретному.
В своих попытках опровергнуть аргументацию "Феноменологии духа" Фейербах констатирует: "В начале феноменологии мы прямо наталкиваемся на противоречие между словом, представляющим нечто общее, и вещью, которая всегда единична". Дальнейшие аргументы Фейербаха остроумны, но крайне неглубоки. Все они сводятся к тому, что единичная чувственно воспринимаемая вещь есть нечто более реальное, нежели слово. Но этим ничуть не затрагивается та реальная проблема, которая здесь на самом деле была поставлена Гегелем -- проблема общественного характера познания мира индивидом.
Реальность общественного сознания, то есть сознания как такового, осуществляется в индивидуальной голове через речь. Все то, что индивид не может перевести на язык слов, он не может перевести и в сферу человеческого, общественного сознания, не доводит и до своего собственного человеческого сознания. Поэтому Фейербах и здесь опровергает Гегеля с очень слабой позиции -- признавая индивидуальное антропологически-чувственное бытие человека как нечто "более реальное", нежели его общественное бытие, реализующееся в сознании именно через речь, через слово.
Реальная проблема, рассматриваемая в "Феноменологии духа", это вовсе не проблема отношения между единичной вещью и словом, выражающим общее, -- как ошибочно полагает Фейербах.
На самом деле это проблема отношения индивидуального и общественного моментов в сознании человека, внутренней диалектики развивающегося сознания.
Но с общественной точки зрения слово как форма общественного сознания не только не менее "реально", чем единичное восприятие единичной вещи единичным индивидом, -- но обладает гораздо более устойчивой общественной реальностью хотя бы потому, что в нем выражаются в обобщенной форме миллиарды единичных восприятий единичных вещей.
Гегеля в "Феноменологии духа" интересует ведь не слово само по себе. Слово его интересует только как та ближайшая форма, через которую реализуется общественный момент в индивидуальном сознании. От слова и его отношения к чувственной достоверности Гегель сейчас же переходит к рассмотрению диалектического отношения между индивидуальным и общественным моментами внутри единичного сознания, а Фейербах так и застревает на абстрактном противопоставлении слова как "общего", как "абстрактного" -- единичной "конкретной" вещи.
С точки зрения абстрактного индивида он так и не сходит. Общественная ткань сознания поэтому для него кажется чем-то иллюзорным, чем то менее реальным, нежели антропологически толкуемая чувственность отдельного индивида. Единичное отношение индивида к единичной вещи, непосредственно осуществляющееся через непосредственную чувственность, для него представляется единственной достоверной реальностью, а общественное отношение человека к совокупному миру вещей, -- в сознании индивида осуществляющееся именно через слово, -- превращается в его глазах в чистую абстракцию, в фантом, обладающий чисто идеальным, а не реальным существованием.
Точка зрения "созерцания индивида", как исходная точка зрения Фейербаха, не дает возможности разглядеть за "абсолютным субъектом" феноменологии реального общественно-исторического субъекта познания и деятельности, -- общественно производящего свою материальную жизнь совокупного, коллективного субъекта, общественное человечество.
Но этот "субъект" -- как показали Маркс и Энгельс -- не менее, а более "реален", чем абстрактный индивид Фейербаха.
А слово есть как раз элементарная, чувственно воспринимаемая "предметная" реальность общественного сознания. По отношению же к этой реальности первичным является общественное же бытие вещей и людей, а не единичная вещь, чувственно данная индивиду.
Чувственное созерцание индивида на деле всегда осуществляется внутри и посредством общественного отношения человеческого общества к миру вещей, активно изменяемому человеком в процессе общественного производства. Процесс общественного отношения человека к вещам поэтому и в гносеологии Маркса-Энгельса предстает как нечто по существу "первичное" по отношению к индивиду. общество в целом, в совокупности его отношений к миру вещей, первично по отношению к каждому из индивидов, по отношению к его индивидуальному человеческому взаимодействию с единичной вещью. Все это для Фейербаха попросту не существует. Поэтому он и не может разглядеть "рационального зерна" гегелевской феноменологии, мистифицирующей как раз эту -- общественно-человеческую -- реальность отдельного сознания.
В начале Феноменологии раскрыто как раз противоречие между сугубо индивидуальным характером чувственного восприятия вещей отдельным "абстрактным" индивидом -- и реализующимся через его познавательную деятельность общественным процессом осознания этих вещей. В слове впервые индивид переводит индивидуальное восприятие вещи в форму, в которой происходит процесс общественного осознания, в форму, в которой человек доводит до другого человека -- а лишь тем самым и для самого общественно значимое содержание своего индивидуального представления. Иначе говоря, эта операция совпадает с первым актом восприятия вещи в общественное сознание, или просто в сознание, так как иного сознания, кроме общественного, в природе нет и быть не может.
"Невыразимое" в речи для Гегеля совпадает (и тут он прав) -- с неосознанным. Поэтому он и противополагает чувственную полноту индивидуального образа -- его выражение в речи, которое по необходимости "абстрактно". Абстрактно не слово само по себе. Абстрактно сознание единичного человека, начинающего путь познания чувственно данных ему вещей.