— Дегтярь, мы не шаманы и не знахари, мы врачи. Медики.

Иона Овсеич повернул голову немного набок, сощурил, по старой привычке, один глаз и сказал: тем более, как любая наука, медицина тоже должна иметь свои научные сроки и прогнозы.

— Дегтярь, — на лице сохранялась прежняя улыбка, Иона Овсеич опять почувствовал неприятный осадок во рту, — медицина не математика, не химия. Даже не сельское хозяйство.

— Даже не сельское хозяйство, — удивился Иона Овсеич, — а почему именно сельское хозяйство?

— Ну, — пожала плечами доктор, — я могла сказать физика, астрономия, геология.

— Конечно, — подтвердил Иона Овсеич, — какие могут быть сомнения, просто само по себе, с языка сошло сельское хозяйство. Я понимаю.

Наступила пауза, доктор на миг о чем-то задумалась, по лицу пробежала тень, поднялась с койки, заложила руки за поясок халата и громко, в голосе опять чувствовалась уверенность, сказала:

— Хорошо. Я полагаю, через недельку мы сможем выписать вас.

— Спасибо, доктор, — Иона Овсеич сложил руки на животе, — вы слишком много времени тратите на меня.

Да, повторила доктор, через недельку можно будет выписать, денька три придется отдохнуть еще дома, больница выдаст бюллетень вперед, а потом — обязательно в санаторий, хорошо бы кардиологический, она сама позвонит на фабрику.

Иона Овсеич хотел сказать, что нет надобности звонить на фабрику, сейчас не время для отдыха, но доктор уже отворила дверь и быстро захлопнула за собой. Несколько секунд она стояла в коридоре неподвижно, глаза сделались колючие, маленькие, стекла еще сильнее уменьшали. Подбежала Орлова, испуганным голосом спросила, что случилось, наверно, ему нехорошо, доктор вздрогнула, получилось неожиданно, и сказала, нет, напротив, ему значительно лучше. Ой, хлопнула в ладони Ляля, значит скоро можно будет домой!

— А вот этого, — вдруг рассердилась доктор, — я не знаю. Вы знаете, а я не знаю.

Ляля немного растерялась, сказала спасибо, хотела зайти в палату, но доктор остановила ее и предупредила, что больше нет нужды дежурить возле больного. Ляля сделал вид, что послушалась и направляется к выходу, на самом деле спряталась у лестничной площадки, подождала две-три минуты и тихонько, на цыпочках, пробежала обратно в палату. Иона Овсеич был уверен, что она давно ушла, получился приятный сюрприз, налил ей стакан чаю из термоса, открыл свежую пачку бисквита, высыпал из кулечка шоколадные конфеты с белой начинкой, вчера прислали женщины с фабрики, спросил насчет Гизеллы Ланды, где она сейчас, у себя или у своей сестры, особо поинтересовался семьей Бирюков, в частности, Мариной, по некоторым данным, у нее назревал конфликт с Ландой по квартирному вопросу. Ляля успела сделать глоток чаю, откусила кусочек бисквита и хотела ответить, но тут внезапно распахнулась дверь, на пороге появилась доктор и буквально набросилась: как не стыдно обманывать врача! Взрослая женщина, а ведет себя хуже школьницы: прячется на лестнице и ждет удобного момента, чтобы прошмыгнуть! Иона Овсеич растерянно смотрел на одну, на другую, не мог понять, в чем дело, Ляля что-то залепетала в ответ, открыла свою сумочку, пальцы сделались деревянные, с трудом нашла пропуск, доктор мгновенно выхватила, разорвала пополам, еще раз пополам, и приказала немедленно оставить палату: больному нужен покой, а такие посетители только нервируют его и задерживают выздоровление.

Ляля выскочила, словно ошпаренная, забыла даже попрощаться, доктор захлопнула дверь, детально передала больному, как эта женщина ловко обманула ее. Иона Овсеич возмутился и сам осудил, но добавил, что, со своей стороны, доктор могла найти другую форму, почеловечнее.

— Дегтярь, — доктор запнулась, видимо, колебалась, говорить или не говорить, — я не хотела, но теперь вынуждена сказать: многие наши больные возмущены тем, что некоторые пациенты имеют здесь особые привилегии. Мне пришлось объяснять им, что вы в тяжелом состоянии.

Иона Овсеич помедлил, требовалось время, чтобы собраться с мыслями, доктор терпеливо ждала, руки заложила за поясок, слышно было, как похрустывает халат, должно быть перекрахмалили, наконец, больной приподнялся, локти отставил немного назад, от большого усилия вздулись вены, и осипшим голосом произнес: да, они правы, он сам должен был догадаться, что у него здесь особые условия. Доктор сняла очки, подула на стекла, хорошо протерла платочком, снова надела, зрачки стали крохотные, как две булавочные головки, и сказала: ну, рвать на себе волосы не следует, в конце концов, сделали то, что могли сделать. Не больше.

— Доктор, — обратился Иона Овсеич, — у меня к вам просьба: передайте своему заведующему, что больной Дегтярь просит, не просит, а требует, чтобы его немедленно перевели в общую палату — для всех.

Доктор пожала плечами: это невозможно, сейчас нет ни одной свободной койки, больные лежат в коридоре. В коридоре, поразился Иона Овсеич, и это в то время, когда рядом с ним в палате пустует кровать! Доктор опять пожала плечами: что значит пустует — это резерв для особо тяжелых случаев, распоряжается сам главврач. Хорошо, сказал Иона Овсеич, тогда больной Дегтярь требует, чтобы ему дали койку в коридоре, а если нет, пусть заведующий придет сюда, он хочет поговорить с ним лично. Ладно, кивнула доктор, она передаст, но, конечно, не приказ, а просьбу — больные здесь не приказывают.

Ответа пришлось ждать довольно долго. Иона Овсеич уже хотел попросить санитарку, чтобы напомнила, но тут вернулась сама доктор и сообщила: заведующего отделением и главврача сегодня не будет — обоих вызвали в райком, на бюро.

— Обоих сразу? — переспросил Иона Овсеич, как будто трудно было поверить в такое совпадение.

Сразу, с ударением произнесла доктор, старшая сестра сейчас здесь — можно ее прислать, она подтвердит. Нет, сказал Иона Овсеич, никого присылать не надо: он потерпит до завтра.

Доктор продолжала стоять на месте, спросила, можно ли ей идти, в голосе послышались какие-то знакомые нотки — похоже на Ланду, нет, скорее, на Лапидиса, тот был особенно большой охотник поиронизировать, — в животе, ближе к ребрам, у Ионы Овсеича внезапно сделалось горячо, бешено застучало сердце, во всем теле, особенно в руках и ногах, напряглись мускулы, хотелось немедленно вскочить, трахнуть кулаком по столу, но секунду спустя охватила дикая слабость, вдоль позвоночника скользнули змейки холодного пота, он невольно прижался к матрацу, лицо доктора то наплывало, расплющиваясь, как в мутной воде, то поспешно удалялось, наконец, остановилось, и снова прозвучал нарочито вежливый голос:

— Дегтярь, я должна идти, меня ждут больные. Пожалуйста, лежите спокойно и не взвинчивайте себя.

Минут через пять зашла сестра, в правой руке торчал шприц, игла прикрыта ваткой, велела больному повернуться спиной. Иона Овсеич спросил, какой укол она собирается ему сделать, сестра сказала, анальгин с димедролом. Иона Овсеич удивился, а откуда видно, что это анальгин с димедролом, где ампулы, в ответ сестра возмутилась и грубо сказала:

— Слушайте, Дегтярь, у меня, кроме вас, еще тридцать больных. Хотите делать, поверните свою женю, не хотите — не надо.

— Хочу не хочу, — это не ваше дело, — рассердился Иона Овсеич, — принесите ампулы и здесь открывайте!

— Знаете что, — сказал сестра, — с таким голосом можете сами себе делать уколы.

Иона Овсеич не отвечал, молча смотрел в глаза, несколько секунд сестра выдерживала, вдруг засмеялась, выпустила из шприца струю в воздух и пошла за ампулами. Пока она отсутствовала, больной, чтобы не терять даром времени, спустил кальсоны до колен и лег на живот. Через минуту отворилась дверь, но оказалось, что пришла Малая.

— Что такое, — воскликнула старуха прямо с порога, — почему ты так лежишь: тебе должны ставить клизму?

Какая клизма, сердито ответил Иона Овсеич, он ждет сестру, она должна сделать укол. Малая помогла натянуть кальсоны и сказала: ну, в добрый час, раз в таком неглиже он ждет сестричку с уколом, значит, дело пошло на улучшение. Старуха присела на кровать, кошелку поставила возле ног, вынула кастрюльку с бульоном, только что сварила, еще горячий, надо сейчас же выпить. Иона Овсеич буквально затрясся: