Он уже и забыл, когда последний раз ездил на автобусе. Уихара устроился у окна и снова задумался. Кошмар упорно наваливался на него, подминая под себя сознание. Такое уже случалось с ним после того, как он отказался ходить в школу. Сопротивляться было бесполезно — само тело уже не повиновалось ему. Ничего не оставалось, как только раз за разом складывать детали этой головоломки: мысль об отце, воспоминание о нем и удары битой…

За окном проплывали вывески магазинов, неоновые огни заведений для игры в панчико (Игра, напоминающая китайский бильярд), реклама агентства недвижимости. Мелькнул манекен, изображавший толстого американца в белом костюме с розовым галстуком-бабочкой… Афиши видеосалона… Герои мультфильмов в аптечной витрине… Светящиеся гирлянды развлекательного центра… У телефона-автомата жались хихикающие школьницы. Какой-то прохожий читал на ходу газету — он пропал из виду раньше, чем Уихара осознал это.

В салон вошел новый пассажир. Он был до того худ, что Уихара принял его за отца и вытаращил глаза. Какое-то время мужчина стоял, держась за поручень, а потом шагнул к свободному креслу, выгнувшись всем телом, чтобы не упасть при повороте автобуса. Уихара скосил глаза. Нет, совсем не похож… Даром что тощ как глист. Хотя… если подумать, то все же что-то есть. Уихара тщетно пытался вспомнить лицо отца, его жесты, мимику. Все тонуло в каком-то тумане. Он вспомнил поездку в Диснейленд, еще куда-то… Кажется, они вместе ходили смотреть на большой висячий мост… а еще спускались на лодке по реке. И все же Уихара не мог припомнить ни лица, ни одежды, ни тембра его голоса. Его воспоминания никак не хотели складываться в цельную картину. Недоставало второй детали головоломки. Чем же отец отличался от всех остальных людей? Уихара понял, что он никогда не видел отца расслабленным, непринужденным… домашним. Даже когда отец говорил с ним, он говорил только о своей работе. Эти разговоры не вызывали ни блеска в детских глазах, ни смеха, ни веселья. Головоломка рассыпалась… Ну и что с того? Какое ему до всего этого дело? Такое же, как и до этого пятнышка на штанах, то ли от запекшейся крови, то ли от расквашенных мозгов.

На станции «Мицукубо» Уихара снял со счета миллион иен и пошел прочь от здания вокзала, перепрыгивая через железнодорожные пути. Вдоль дороги протекала речка. Чуть погодя Уихара увидел указатель направления к парку.

VII

На станции Уихара зашел в спортивный магазин. Магазин был разделен на три секции и казался огромным. Уихара приобрел фонарик, часы-компас, бутылку воды, несколько коробок «Калори Мэйт», пару футболок и нижнее белье. Он подумал, что ему также пригодятся хороший рюкзак и одеяло, но продавец убедил его взять теплый и легкий спальный мешок. Вообще персонал магазина был очень любезен с ним. «Что, приехали послушать птичье пение?» — поинтересовался кто-то из сотрудников. Уихара в это время упаковывал инфракрасный бинокль в виде очков и треножник — предметы, совершенно бесполезные для такой цели, — но тем не менее утвердительно кивнул. Треножник стоил очень дорого, зато с ним Уихара не опасался возбудить чьих-нибудь подозрений.

Парковка возле станции была забита до отказа. Пейзаж здесь ничуть не отличался от того, что Уихара видел у себя: все те же ровные ряды домов, образующих прямые углы. Стены были выкрашены либо в серый, либо в светло-коричневый цвета. Погода особенно не изменилась — та же температура, та же влажность воздуха. Да и люди были одеты одинаково. «Конечно, — подумал Уихара, — это потому, что они не знают, кем являются на самом деле. Никто из них ни за что не отважился бы нарушить границы, отделяющие его от внешнего мира. А я могу!»

Слева от дороги тихо журчала река. Она была пошире той, что текла перед домом Уихара, но иногда совершенно терялась из виду, сдавленная плотной городской застройкой. Какой же был день недели? Уихара обладал обостренным чувством времени. Ему случалось неделями не выходить из дому, но он мог с точностью сказать, который сейчас час или день. Целыми сутками он просиживал у телевизора с игровой приставкой, поедая пирожные с кремом, печенье и консервированные фрукты. Уихара тяготила медлительность, с которой протекали послеполуденные часы, и он с нетерпением ждал наступления ночи. Антидепрессанты приводили его в состояние полного оцепенения, но чувство времени, несмотря ни на что, сохранялось.

Впрочем, часы было легко отслеживать и по телепрограммам: передачи шли по расписанию, в одно и то же время. Уихара иногда не понимал происходящего на экране, но всегда был готов ответить, какой вчера был день, какой недели и какого месяца. Он не мог сказать почему, он просто знал, и все.

Ближе к парку река вырывалась из объятий бетонного города и текла свободнее. По берегу стайками шныряли ребятишки, швыряя в воду палки. Глядя на эти деревяшки, можно было легко оценить скорость течения. «Время, должно быть, бежит точно так же», — подумалось Уихара. Да, время течет так же, и оно одинаково для всех. Оно одинаково как для тех избранных, кто носит в себе червя хослокатерию, так и для всех остальных. Время одинаково шло и для того, кто лежал сейчас с проломленной бейсбольной битой головой, и для того, кто шагал по набережной в поисках таинственного бомбоубежища. Оно пронизывало и тех, кто уставился в экраны своих телевизоров, и тех, кто валялся на кровати… Время было подобно речному потоку. Оно было одновременно и течением, и уносимыми им деревяшками — вот что понял Уихара, стоя на берегу чужой реки.

Площадка у входа в парк также была заставлена машинами. «Праздник, что ли, какой?.. Или воскресенье?» — удивился Уихара. В большинстве своем это были внедорожники повышенной проходимости с широченными колесами. Солнце играло на их никелированных частях и гладких поверхностях. Кое-где около машин суетились отъезжающие. Кто-то укреплял на багажнике велосипед, кто-то снимал голубой полиэтиленовый чехол…

На входе красовался огромный плакат с планом парка. Уихара заглянул в свои каракули и определил местонахождение деревообрабатывающей мастерской. На плане были обозначены уже благоустроенные зоны и зоны, еще закрытые для посещения. Ниже на картинках были представлены всевозможные хорьки, нутрии и обезьяны, обитающие здесь. Бросились в глаза краткие инструкции: «Добро пожаловать в страну отдохновения! Пожалуйста, соблюдайте правила пользования парком и веселитесь вволю! Животные и деревья — наши друзья. Не забывайте, что они тоже живые! Берегите природу — этот парк принадлежит всем. Приближаться к опасным зонам категорически запрещается!»

Уихара вскарабкался по склону, который начинался сразу же за плакатом. Когда он наконец достиг вершины холма, его взору открылась потрясающая картина. Парк лежал перед ним как на ладони. Лучи заходящего солнца золотили верхушки деревьев. Уихара это казалось настоящим чудом. Он ощутил легкое головокружение. Ему показалось, что он слышит музыку — такая обычно звучит в фильме с хорошим концом. Никогда еще его взор не охватывал такого пространства. По берегам проток, на склонах холмов повсюду виднелись многочисленные туристы и просто гуляющие. То тут, то там пестрели накидки, плащи, покрывала, скатерти… На сочной зелени газонов живописно выделялись красные, желтые и голубые палатки. Развернувшись, Уихара увидел опушку леса, который тянулся вдаль, насколько хватало глаз. Судя по всему, там и располагалось здание деревообрабатывающей мастерской.

Уихара двинулся в том направлении и скоро пропал среди разноцветных покрывал и палаток. Какой-то мужчина бросал своему сыну лет семи-восьми летающую тарелку. Рядом сидела женщина и собирала в пучок волосы на затылке. Даже издали было видно, как по ее лицу стекают капельки пота. Ребенок был одет в джинсовый костюмчик. Он отчаянно пытался схватить брошенную отцом тарелку, но каждый раз промахивался.

На красном покрывале чинно сидело целое семейство — отец, мать и сынок, — они по очереди гладили крупную длинношерстную собаку. Собака повизгивала и бросалась то к одному, то к другому. Когда она опускала голову, становился виден ее светящийся ошейник.