От души истерзав себя сопливой мелодрамой, тупым боевиком, вечерним представлением в цирке, а также бесплатным концертом на центральной площади, с чувством полной эстетической удовлетворенности за полночь он вернулся в санаторий. Теперь, пару страничек на ночь, под заливистый храп соседа Попова, и невеселые думы окончательно обмякнут, а если повезет, и совсем развеются. Книга, как всегда, лежала на тумбочке.

  'Мы зацепились за окраину Грозного, как скрепка за лист ватмана. Держась непрочно и неуверенно, наши подразделения (даже не наступая) теряли за сутки до 10-ти человек под снайперскими пулями. Закопченные дома, торчавшие вдоль улиц зубьями горелой расчески, были нашпигованы боевиками под самую крышу. Город напоминал Берлин 1945 года. Штурмовые отряды пробиваясь к центру, освобождали одно здание за другим. Но мало захватить, надо еще удержать. Ночью войска оттягивались назад, с тем, чтобы пополнить боезапас и отдохнуть. На передовых рубежах, словно живые заклепки, оставались только опорные пункты. Нашей группой заткнули высотку перед дворцом Совмина.

  Выглянув из окна 7 этажа, я поймал себя на мысли, что смотрю кадры кинохроники времен Великой Отечественной. Руины и пожарища, обугленные танки, с оторванными и разбросанными по площади башнями, глубокие воронки, изрешеченные в дуршлаг стены зданий, пробитые солдатские каски, окровавленные бушлаты, пустые цинки из-под боеприпасов. Все это было не на экране, все это дымилось и смердело прямо на глазах.

  - Куда высунулся, сынок? - услышал я за спиной голос полковника Зайцева, высокого, с борцовской фигурой, командира сибирского СОБРа. - На тот свет решил заглянуть?

  - Обстановку сверху рассматриваю. Где тут наши, где чужие?

  - Наши на базу отошли, к утру вернутся, если мы с тобой здесь удержимся.

  - А если нет?

  - По новой начнут штурмовать, со старых позиций. Ты лучше бойницу оборудуй, пока совсем не стемнело, а то ночью, боюсь, не до того будет.

  - Думаете, полезут?

  - Обязательно. От дневного боя остынут и дадут нам жару.

  И дали.

  От первой мины высотка чуть вздрогнула, но быстро успокоилась. Вторая заставила ее потрястись основательней, осыпав штукатурку, обвалив рамы и подоконники. После третьей, следом четвертой и пятой, здание заиграло, как мачта в шторм. В окна полетели ракеты гранатометов. Потолки начали крошиться, стены выгибаться, пол раскачиваться палубой. В панике, мы бросились на первый этаж.

  - Назад, на позиции! - заорал с лестницы Зайцев. - Сейчас духи полезут!

  И полезли.

  С тылу, из-за домов, мелкими группками, короткими перебежками, под прикрытием дымовых шашек и гранатометов, чехи кинулись на нас, как саранча на рожь. Мы встретили их дружными залпами, но быстро заткнулись, потому что по окнам косым градом забарабанили снайперские пули. До сих пор я считал, что самое страшное на войне - это атака. Но теперь изменил свою позицию, причем, во всех смыслах этого слова. Получив первую пулю в рукав, а вторую в ворот бушлата, я понял, что больше двух очередей из одной бойницы выпускать нельзя - моментально, суки, пристреливаются. Пришлось прыгать от одного окна к другому. Цель, прицел, очередь. Цель, прицел, очередь, очередь. И бегом в следующую комнату. Цель, прицел, очередь. И назад. Однажды зазевался и, уже на выходе, услышал за спиной взрыв гранаты от подствольника. Но помиловала судьба, собрала все осколки в броник, спасибо ей.

  Первую атаку отбили с минимальными потерями, несколько раненных и пара контуженных. Санитар (хотя, какой он санитар, такой же вояка, как и мы, просто сумку с медикаментами парню дали перед выходом и сказали: 'будешь санитаром') оказывал пострадавшим посильную помощь.

   - Как с патронами, мужики? - поднявшись на наш этаж, спросил Зайцев.

  - Пока есть.

  - Экономьте, ночью никто не подвезет.

  Только до ночи еще надо было дожить.

  Высотка снова пустилась в пляс. Духи подключили к миномету пушку. Снаряды дырявили стены, как газету, сметая с окон наши укрепления. Обвалился угол дома. Начались потери. С последним залпом чехи пустили дымы и опять пошли на штурм. Мы отстреливались, уже не целясь, орудуя автоматами, как брандспойтами, заливая подходы к зданию свинцом. Раненые (честь им и хвала) распечатывали для нас цинки и снаряжали магазины. Сами мы успевали только менять пустые рожки. Автоматы, раскалившись, начали плеваться и разбрасывать пули, как брызги. Чтоб попасть в одного духа, нужно было сливать почти весь магазин. В какое-то время показалось, что чехи прорвались на первый этаж, нижняя группа на мгновение стихла. Но только мы собрались мчаться к ним на помощь, как стрельба занялась вновь. Оказывается, парни вскрывали новые ящики с патронами. Боеприпасы были на исходе. Обломав зубы в очередной раз, духи отступили.

  - Разбиться по секторам, вести наблюдение! - крикнул с лестницы Зайцев. - Сейчас будем наших прикрывать - патроны везут.

  Молодец командир, не терял времени даром, связался с базой, попросил о помощи. Я перешел на другую сторону высотки, осмотрел свое направление: несколько обглоданных пулями зданий и маленький скверик, метрах в трехстах от нас. В окнах домов зияла чернота, на улице гулял ветер. Вроде бы, везде было тихо. Только женщина в темном пальтишке и светлых гетрах украдкой пробиралась к подъезду. Я еще удивился, какой отважный народ эти местные - вокруг война, а они о своих квартирах пекутся. Знал бы тогда цену такой наивности.

  Две бээмпэшки, с красными флажками на башнях, остановились на противоположном конце площади. Высовываться из-за домов побоялись. С этой стороны территория считалась нашей, но с флангов все же подбирались духи, поэтому подгонять технику к высотке было нельзя, сожгли б на раз.

  Трое солдат, взяв ящики с патронами, друг за дружкой побежали к нам. Когда они достигли средины площади, правый фланг, как прорвало. Затрещали автоматы, забухтели пулеметы, заухали подствольники. Мы ответили тем же. Позиции уже не меняли, специально высовывались из окон, вызывая огонь на себя, чтоб прикрыть мальчишек. Обрабатывали каждый чердак, каждое окно, каждый подъезд. Под таким ливнем чехи не могли, как следует, прицелиться, и лупили в белый свет, как в копейку. Но это не помогло.

  Последний из бегущих солдат, будто поскользнувшись, выронил из рук ящик с патронами и повалился на землю. Первые успели проскочить.

  - Сука, снайпер! - крикнул кто-то из собровцев.

  - Почему, снайпер? - удивился я.

  - Потому, что в ноги стрелял. Живой пацан, видишь?

  - Он где-то на левом фланге сидит! - заорал другой сибиряк. - Эти уроды справа, нас специально отвлекали.

  Я выглянул вниз. Мальчишка, оставляя на земле кровавые следы, на одних руках полз к высотке и (у меня дрогнул кадык) тянул за собой ящик с боеприпасами.

  Двое бойцов, с нижнего этажа, бросились вытаскивать парня. Как только они выскочили на середину площади, повторилось то же самое - справа разразился массированный огонь, слева, под его прикрытием - одиночные выстрелы. Бойцы друг за другом попадали рядом с раненым.

  - На живца вытягивает, падла! - влетел на этаж Зайцев. - Не засекли, откуда бьет?

  - Говорят, слева, - сказал я, перезаряжаясь.

  - Никаких движений там не заметил?

  - Нет, все было тихо, даже баба в подъезд заходила, - привел я доказательство того, что там никого нет. Разве пойдет женщина в дом, где засели боевики?

  - В какой подъезд?

  - В первый.

  - Под прицел его! - взревел полковник. - Когда следующая группа на площадь выйдет - огонь по всем окнам, что б носу не смогла высунуть!

  - Не смогла? - переспросил я.

  - Снайперша это. О 'Белых колготках' слышал?

  - Нет.

  - Биатлонистки эстонские. Наемницами здесь воюют. Злющие, суки, и хитрые, как крысы!

  - На этой тоже белые гетры были. Я еще подумал, что странно как-то, в таких условиях, в светлом.