— Так он же видел наши кирпичи! Продаст…

— Если б он их увидел, то нас бы с вами уже схватили эсэсовцы, понял? — сказал Пальчевский. — Предупреждаю: с этого человека ни один волос не должен упасть. Если кто дотронется до него — смерть! Как за невыполнение боевого приказа! Если мы его убьем, то всех нас поставят к стенке.

Парень глубоко выдохнул, почесал затылок, устало проговорил:

— Дела!.. Чуть было беды не натворили…

Вечером в конторе, получая задание на следующий день, Пальчевский молча выслушал справедливые упреки Циммермана. Генрих прав: он, Пальчевский, тут недосмотрел.

— Надо терпеливо ждать, — потребовал Циммерман. — Ждать долго. Может быть, полгода, год…

В отличие от барона Карла фон Тирфельдштейна, в понятии которого вся сознательная жизнь сводилась к деньгам, вину и женщинам, его незаконнорожденный сын оберштурмфюрер СС Герман Баремдикер пальму первенства отдавал карьере. Он лез из кожи вон, чтобы угодить своему начальнику оберштурмбанфюреру Грюндлеру, открыто заискивая перед ним. Как человека Баремдикер ненавидел Грюндлера и в то же время преклонялся перед ним как перед родственником великого арийца третьего рейха начальника РСХА обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Баремдикер понимал, от Грюндлера во многом зависит его карьера. Попытался было как-то сблизиться с ним, но оберштурмбанфюрер дал понять, что между ними в занимаемом положении слишком большое расстояние.

Баремдикер был не из тех, кто мог терпеливо годами ждать милости от высокого начальства. Он воздействовал на него с помощью отца, имевшего большие связи в Берлине. Барон, жадный до денег, на этот раз не поскупился ради единственного сына, и друзья заверили его, что присвоение очередного звания — гауптштурмфюрера СС — для Германа можно считать решенным вопросом.

Деньги сейчас, правда еще незначительные, он клал в карман благодаря своей должности. Узников концлагеря № 1 кормил одной бурдой, отчего те едва передвигали ноги. Несколько лучше было питание в лагере № 2, обитателей которого по указанию Грюндлера к началу июля надлежало почему-то довести до нормальной средней упитанности. Экономил Баремдикер и на славянских рабочих, отпуская им негодные продукты. Доход от лагерей отец и сын до марки трогательно делили между собой. По-настоящему же разбогатеть Герман мечтал от женитьбы. Барон давно уже подыскивал ему невесту, приданого которой хватило бы на всю беззаботную жизнь.

Вином начальника концлагеря безотказно снабжал Циммерман. Генрих оказался добрым, отзывчивым и, что самое главное, верным человеком. Баремдикер несколько раз проверял его, как бы случайно сообщая при разговоре любопытные сведения о начальниках и строящемся объекте. Циммерман был словно немым; ни единым словом он не обмолвился услышанным с окружающими. Они давно уже на «ты», все знают, что они закадычные друзья. Герман одному Генриху мог открыть свою душу, за бутылкой вина посетовать на жизнь, поделиться мечтой о будущем. Как никто другой, мог часами выслушивать его терпеливый Циммерман. И если Баремдикер иногда перебирал лишнего, напивался до чертиков, то Генрих вел его домой и укладывал в постель. Именно такой друг и нужен был Баремдикеру,

К женщинам Баремдикер питал чисто спортивный интерес. Два дня назад, заезжая в лагерь № 3 за своим другом Циммерманом, он случайно встретил пышущую здоровьем, смазливую на лицо краснощекую девушку. Она несла из колодца на кухню два ведра воды. Галя, как звали незнакомку, с первого взгляда понравилась начальнику концлагеря. Говорить о ней с Циммерманом он пока не решался. Генрих, судя по всему, далек от женщин. Он, как истинный немец, весь в работе, горит желанием доказать свою рабскую преданность третьей империи. Для него будет гораздо приятнее порадоваться за успех друга.

Как только по телефону из Берлина барон сообщил долгожданную весть, Баремдикер поспешил к Циммерману.

— Генрих, у меня сегодня радость! — с шумом ворвался он в контору. — Поздравь меня…

— Ты уезжаешь от нас в Берлин? Получил большое назначение?! — на лице Циммермана появился неподдельный испуг: ему так не хотелось расставаться «с другом».

Довольный Баремдикер расхохотался:

— Ты не угадал, Генрих! Первый раз не угадал!..

Циммерман прищелкнул каблуками, вытянулся:

— Поздравляю со столь высоким и заслуженным званием, герр гауптштурмфюрер! Горжусь тобой, дорогой Герман! — отчеканил он. — Между прочим, с тебя причитается.

— Да, да! Сегодня угощаю я, — сделал широкий жест Баремдикер. — Сейчас же едем ко мне.

Циммерман пробыл на квартире у начальника концлагеря весь вечер. Обычно не словоохотливый, Генрих был в ударе. Он предлагал один тост за другим, уверяя Баремдикера, что тот к зиме обязательно получит очередное звание штурмбанфюрера и, глядишь, станет заместителем Грюндлера, а может быть, и займет его место. Наверняка Кальтенбруннер готовит своему родственнику более почетную должность в Берлине. Только Баремдикер сумеет по-настоящему заменить его, другой достойной кандидатуры Генрих не видел. Ну, а дальше — прямой путь в Берлин. Жаль, конечно, будет расставаться с таким прекрасным человеком…

— Я и тебя заберу с собой, — все больше и больше пьянея, пообещал Баремдикер. Ему было хорошо с безошибочно читавшим вслух его мысли Циммерманом. Для полного счастья сейчас разве что не хватало женщин, и он вспомнил о Гале.

— Генрих, а как ты находишь русскую женщину? — вдруг спросил он. — Ведь твоя жена была русской.

Циммерман недоуменно посмотрел на гауптштурмфюрера, удивляясь столь резкой перемене темы их разговора. Неужели начальнику концлагеря что-либо известно о его Катюше? Где она сейчас с детьми?

— Ну, хотя бы в сравнении с немками? — отвлек его от нахлынувших было воспоминаний настойчивый голос Баремдикера.

— Я не могу сравнивать. У меня не было жены немки. Но по-моему, все женщины одинаковы.

Баремдикер пренебрежительно усмехнулся, чувствуя свое подавляющее превосходство над доверчивым, неискушенным Циммерманом.

Огромная двухметровая стеклянная колба с округлым верхом изготовлялась по специальному заказу Института по изучению продления жизни человека. Весь процесс выдувки происходил в присутствии хозяина завода — маленького юркого старичка, придирчиво наблюдавшего за работой мастеров-стеклодувов. Обычно хозяин, страдавший приступами астмы, лишь на минуту заходил в жаркий цех, а сегодня весь день просидел у раскаленного стекла, что подчеркивало особую важность заказа. В последнее время завод вообще перешел на обслуживание института, изготовляя для него уникальное по своим формам лабораторное оборудование.

Приехавший на завод доктор Штайниц остался доволен колбой. Сделано все точно по его чертежам. Каким же примитивом выглядела по сравнению с этим гигантом колбочка из «зоопарка фрейлейн Эрны», в которой он проделывал опыты с рептилиями и грызунами!

Хозяин-старичок услужливо суетился перед высокопоставленным клиентом. Два месяца назад из главного управления имперской безопасности он получил распоряжение немедленно перевести завод на изготовление заказов для Института по изучению продления жизни человека. Этот небольшой стекольный завод находился всего лишь в пятнадцати километрах от Шварцвальда, вот почему доктор Штайниц и остановил на нем свой выбор.

В трех километрах от стекольного завода, на берегу маленького живописного озера, находился старинный особняк, некогда принадлежавший богатому еврею-торговцу, расстрелянному нацистами еще задолго до войны. Кальтенбруннер давно предлагал Штайницу забрать его себе в качестве подарка от РСХА и перевезти туда на лето семью. Шеф хотел, чтобы великий ученый, чей гений служит интересам укрепления могущества третьего рейха, по вечерам отдыхал в кругу своих домочадцев. Особенно мечтала переехать поближе к Вальтхофу неугомонная Эрна. Ей хотелось подружиться с Региной, с которой заочно она уже была знакома.

Но сближения Эрны с Региной больше всего и не хотел Штайниц. Оно будет мешать его встречам с дочкой учителя. Ведь после создания им для рейха самого сокрушительного в мире бесшумного оружия Регина станет фрау Штайниц. А взбалмошная Эрна может усложнить их взаимоотношения.