С самого детства Филипп Леттер считал свою сестру сумасшедшей авантюристкой, тем более, что она никогда и не пыталась казаться образцом благоразумия. Но он-то о чем думал, когда разрешил ей остаться в этом ужасном городе! Нужно было схватить ее в охапку, сунуть в карету и привезти-таки в размеренную и безопасную Столицу!

То, что старшая сестренка вовсе не считала нужным спрашивать у него разрешение, и то, что назвать ее приличной леди можно было только с большой натяжкой, композитор как-то упустил из виду и теперь, бесцельно шатаясь по пустому дому, упорно продолжал винить себя в ее исчезновении.

Он вернулся в Лохбург два дня назад. Причем вернулся неожиданно, как для окружающих, так и для себя. Покидая родной город семь лет назад, он планировал всерьез осесть в Столице, писать музыку и создать себе славу гениального композитора. Первые два пункта он уже воплотил в жизнь, а к неугасающей славе был на полдороги. И именно в этот момент ему пришлось все бросить! Именно сейчас, когда мечта все в большей степени становилась реальностью, музыкальный театр вдруг наводнили полицейские и начали совать любопытные носы в каждую щель. Присутствие свое они объясняли расследованием загадочного исчезновения Вельта Демолира — хозяина театра, и весьма перспективной актрисы Агаты Фламмен. Первый подозревался в принадлежности к нечистой расе, вторая, по мнению полиции и сплетничающих завистников, помогла ему бежать. И хотя все знали, что Фламмен-младшая к главе театра особой любви не питала, очень скоро чье-то злобное и нелепое предположение обросло такими подробностями, что впору ставить драму по мотивам, да с обязательным кровавым концом. Конкретно Филиппа произошедшее расстроило втройне.

Во-первых, пропала его, пусть и недавняя, но хорошая подруга, соавтор и, в какой-то мере, даже муза, что так здорово помогла ему в написании последней оперы.

Во-вторых, утрата Вельта Демолира его тоже не могла не огорчать. Милорд казался ему интересным эльфом, с которым всегда можно плодотворно сотрудничать. Да и что тут греха таить, молодой композитор, как и многие, преклонялся перед его талантом и потрясающими импровизациями на виолончели.

Ну а в-третьих, к нему, как к близкому другу пропавшей и возможному источнику информации, регулярно зачастили полицейские. Надо ли говорить, что их каверзные вопросы у Леттера уже в печенках сидели? Ничего интересного маэстро сообщить им все равно не мог, а вот в своей безопасности начал всерьез сомневаться. В конце концов, он музыкант, а не шпион, и один из этих каверзных вопросов может с головой выдать его самого. И доказывай потом, что ты, хоть и оборотень, но для общества совершенно не опасный, к фазам луны не привязан, со второй ипостасью не конфликтуешь и вообще превращаешься очень редко, приняв предварительно обезболивающее. Никто даже слушать этот лепет не станет: разожгут костер, и прощайте, маэстро Леттер! Именно поэтому он и решился все бросить. Это был трудный шаг, но с его наследственностью вряд ли хоть что-то в жизни могло быть легко.

А вернувшись, композитор обнаружил перед собой еще одно несчастье — пропажу сестры. Он ждал ее уже третий день и надежды на то, что Луиза просто ночевала в гостях, окончательно испарились. Не в ее привычках было пропадать на столь долгий срок. Если же приходилось уезжать, она всегда предупреждала его об этом в письмах. Или же письмо было, но он с ним разминулся? Как бы там ни было, волнение все больше захлестывало его, возвращая к извечной мысли о том, что в Лохбурге одинокой женщине не место. Луиза, конечно, нигде не пропадет, но и влипать в истории тоже умеет непревзойденно. Даже на жизнь эта безнадежная аферистка зарабатывала воровством, хотя он присылал ей каждый месяц немалую сумму, вполне позволяющую не работать вовсе. Впрочем, может у нее тоже наследственность? Вот он — оборотень, как дедушка и мама. В Луизе же жили ничем не искоренимые криминальные наклонности, явно доставшиеся от папы-контрабандиста. Вот только куда они ее завели на этот раз? Как и где ее искать?

Куда себя деть и с чего начать поиски Филипп категорически не представлял. Ситуация, в его понимании, была совершенно беспросветной, и помочь могло разве что чудо. Именно на него последние сутки композитор и надеялся.

В дверь позвонили. Почему-то привычный с детства звук в этот раз показался каким-то хрупким, волшебным, чуть растерянным, но вместе с тем несущим в себе нечто захватывающее, важное и значительное. В принципе, предчувствие его не обмануло, потому что стоявшая за дверью особа всегда воспринималась им именно так. Правда, сегодня привычные ассоциации вернулись только после прошедших друг за другом стадий удивления и тихого ужаса.

— Агата! Помилуй боже, как вы здесь оказались и что… что это за… — как вежливо отметить, что до неприличия откровенный наряд и вульгарный, да еще и размазавшийся, макияж делали девушку похожей на шлюху, Леттер не знал.

— Филипп?! Филипп Леттер?! А вы-то что потеряли в этом странном городе! — в свою очередь изумилась Сангрита. Впрочем, долго предаваться эмоциям она не стала. Отстучав зубами какой-то неповторимо сложный ритм, замерзшая девушка решительно оттеснила маэстро в сторону и прошествовала внутрь, бросив на ходу деловитое:

— Я пройду, не возражаете? На улице я в этой, с позволения сказать, одежде скоро околею.

— Что вы! Конечно, я не возражаю, — ошарашено пробормотал композитор, закрывая за гостьей дверь. По привычке, он хотел было забрать у нее пальто, но в последний момент заметил, что на девушке присутствует одно лишь тонкое, кружевное синее платье с глубоким декольте и умопомрачительным вырезом от бедра. — Проходите в гостиную, там горит камин.

— Спасибо! — Сангрита явно обрадовалась перспективе согреться и, скинув в прихожей синие, в тон платью, туфли, последовала за маэстро в гостиную.

— Вы же совсем замерзли! Садитесь ближе к камину, а я налью что-нибудь выпить, — суетился маэстро, наливая дрожащими, от нервного возбуждения, руками коньяк. Гостья, напротив, спокойная как удав, уселась поближе к огню, прямо на пушистом ковре. Последний факт композитор отметил уже чисто машинально: за время их знакомства он успел привыкнуть к не свойственной светским леди, просто-таки эльфийской привычке Сангриты сидеть на подоконниках, столах и в принципе на чем угодно, кроме специально для этого предназначенной мебели. Если же учесть донельзя странный внешний вид гостьи и то, что ее ищут по всему Королевству, маленькое нарушение этикета было ничтожной ерундой, не стоящей внимания.

— Так как же вы нашли меня, Агата, да еще в таком, как вы совершенно верно отметили, странном городе как Лохбург? — спросил, наконец, Леттер, подавая юной Фламмен бокал и, поколебавшись секунду, тоже опустился на ковер. Ну его, этот этикет.

— Сангрита, — устало, без всяких эмоций поправила девушка. — Лучше Сангрита и давай на «ты».

— Ну хорошо, как хочешь, — нерешительно произнес Филипп. Переходить вдруг на «ты» после полугода вежливого выканья, навязанного все тем же этикетом высшего столичного общества, было как-то странно, но отказывать в этой просьбе ему не хотелось: в данном случае, это выглядело бы холодно и отчужденно. И прозвище это… Сангрита. Откуда оно? То, что его подруга угодила в крупные неприятности, сомнений не оставляло. Оставалось еще решить, хорошо ли то, что пришла она именно к нему. Вряд ли он может хоть чем-то помочь: он ведь не местный мафиози, а обыкновенный честный человек, хоть для Лохбурга это и необычно. Почти честный. И почти человек. Если бы только не наследственность… впрочем, если учесть, что даже превращается он в безобидную комнатную канарейку, все это становится так невинно!

— Ну а почему именно Сангрита? — осторожно поинтересовался композитор, решив начать с малого и лишь потом подобраться к сути происходящего.

— Ты имеешь в виду, почему, например, не Сливовица или просто Бутыль Самогона или почему не Агата Фламмен? — со свойственной ей иронией уточнила девушка.

— Вряд ли ты сама придумала это прозвище, ты всегда гордилась своим происхождением. Так что скорее второе, — хмыкнул Филипп, радуясь тому, что заметные налицо (да и не только на него) приключения собеседницы не сделали ее нервной истеричкой, как это обязательно случилось бы с любой из его знакомых актрис или придворных дам, если взять выше.