Был полдень; недолгая прохлада давно сменилась сиянием и ветром нового знойного дня. Мотор «Гагарина» строчил уже больше пяти часов.

Здоровая байда величественно приближалась. Ее темная масса перегораживала все течение реки. Палубная надстройка напоминала огромные ворота. Это был не «Волгобалт», не заправочная станция, даже не земснаряд…

— Шлюз! — догадался Даня. — Первый донской шлюз.

— Тише ход! — нервно скомандовал Данилыч.

Шлюзы были качественно новым препятствием на пути «Гагарина». Конечно, об их существовании мы знали заранее: четыре шлюза придется пройти перед Цимлянским водохранилищем и чуть ли не полтора десятка — в Волго-Донском канале. Весь вопрос был в том, пропустят ли яхту эти форпосты современной навигации.

— Тяжелое дело, — качали головами опытные ростовские яхтсмены. Для прохождения шлюза следовало иметь специальное разрешение, заранее послать запрос по рации. У нас не было ни рации, ни разрешения. Данилыч слушал мрачные прогнозы и мрачнел. Он умел справиться со шквалом, был спокоен во время шторма. В молодости он прошел войну; но одно упоминание о людях и бумажках, человеко-бумажках, от которых зависело продвижение яхты, превращало лихого капитана в неврастеника. Капитан был не только лих. Он долго жил, он имел опыт.

На малом ходу, по-собачьи виляя корпусом, «Гагарин» подползал к своему первому шлюзу. Ворота были распахнуты, к ним вела красиво изогнутая линия швартовой стенки. В ласточкином гнезде смотровой будки виднелась чья-то фуражка.

Не заходя в шлюз, пришвартовались у стенки. Данилыч впервые после Керчи вынул папку с документами.

— Ждите…

— Погонят, — убежденно сказал Даня, глядя на удаляющую спину шкипера. Спина горбилась… — Снова бумажки, снова люди в фуражках…

У края шлюзовой камеры расположился небольшой базар.

— Бойкое место бабки выбрали, — одобрил Сергей. — Каждое судно — потенциальный покупатель. Тут бы еще пивной ларек…

Но пива не было. Не считая «Гагарина», не было и судов-покупателей. На раскаленном бетоне застыли фигуры торговок. Обмотанные платками, безликие головы женщин в своей неподвижности напоминали сфинксов. В храмовом пролете шлюзовых ворот стоял белый огонь реки. На секунду мне почудилось, что это Нил, Древний Восток, Египет…

— Почем помидоры… Что?! — Наваждение развеялось сразу. Храм снова стал шлюзом, Нил — Доном. Мумия торговки поклонялась единственному древнему богу — золотому тельцу.

— А так, ще б купить? — Даня перешел на жаргон одесского «Привоза». Бабка, напротив, говорила правильно, чуть старомодно.

— Давеча и по три рубли торговала. Ничего, берут. Помидоры-то знатные!

Она не уступала ни копейки. Я взял арбуз, десяток помидоров — действительно «знатных», благородно-матовых, крупных — скрепя сердце рассчитался…

— Ну, хозяйка, вы своей выгоды не упустите!

— Это верно, — согласилась женщина. — Для того и живем.

Она сказала это так убежденно, так внушительно и кратко, что мы поняли: человек изложил твердый, давно сложившийся взгляд на жизнь.

Подошел Данилыч. Вид у него был усталый.

— Снимаемся! Прошлюзуют! Они таких документов, как у нас, и не видели…

— Не так страшен шлюз, как его малюют… — резюмировал я. Все согласились. Только Данилыч почему-то беспокойно оглядывал реку и вздыхал.

Вскоре после шлюза показался Константиновск.

— Очень сильно купаться хочется, — капризно сказал Даня, разглядывая в бинокль местный пляж и пляжниц. Данилыч сделал вид, что плохо слышит. Повторялась история Мелиховской.

— По До-ну гуля-ет… — затянул было Сергей, но тут в воздухе пронеслось что-то плоское, красное…

Как пишут в романах, «никогда еще наша история не была так близка к завершению».

— …Матрац сдуло! — радостно закричал Даня и выпрыгнул за борт.

Мелькнули ноги судового врача. Увлеченный цепной реакцией прыжков, я вдруг тоже оказался в воде. Три фонтана брызг взметнулись одновременно. Я вынырнул и с ужасом увидел, что яхта быстро удаляется, а на палубе никого нет.

— Он тоже… ой, не могу! Он тоже ж выпрыгнул! — отплевываясь и по-собачьи подгребая, захохотал Даня. — Батя, ты где? Батя!!

Рядом всплыла кепка. За ней показалась макушка Сергея. Оценив ситуацию, судовой врач открыл рот, в который незамедлительно полилась донская вода.

— Счебубы… тпфу… чего ты ржешь?!

— Смешно, — Даня вдруг замолчал, вытаращил глаза и с отчаянным криком «батя!» нырнул, я за ним. В желтовато-голубой воде поднимались белые пузыри. Больше ничего не было.

— Вот он! — когда мы всплыли вторично, нервно хохотал уже Сергей. Неуправляемый «Гагарин» описывал дугу. Теперь он шел поперек течения. За кормой на лине болтался спасательный круг. В ореоле брызг мелькала голова шкипера.

— Сейчас врежется! — Яхта неслась к пустынному левому берегу. Я зажмурился. Сейчас будет треск… треск…

Треска не было. Я открыл глаза. Не дойдя до берега, яхта села на мель. Мотор работал вовсю, но «Гагарин» не двигался. Мы увидели, как Данилыч взбирается на борт.

— Да тут мелко! — Сергей встал на ноги. Течение вынесло нас на отмель. Рядом, у песчаной косы, болтался злополучный матрац.

— С ума со-шли! — четко, как бы отдавая команду, прокричал в рупор капитан. «Гагарин» сполз с мели, развернулся и стал на якорь. Данилыч вновь, на этот раз неторопливо, покинул яхту и поплыл к нам.

— Вот так и возникают суда без экипажа, — резюмировал Сергей. — «Летучий голландец» на Дону!..

— Ничего, вот оно… все хорошо, вот оно… — отдуваясь, повторял Данилыч. — Я так и думал…

— Чего ты думал? — подозрительно спросил Даня.

— Ничего. Хотели купаться — купайтесь…

— Нет, ты договаривай!

— Ну ладно, — сдался капитан, и я вдруг почувствовал: я знаю, что сейчас последует. — Опять «Мечта» появилась. Мне на шлюзе сказали. Капитан, говорят, в черном свитере.

В фуражке с крабом, пижон, ходит.

— М-да… — после короткого молчания протянул Сергей. — Это уже мистика.

— Я так и знал: что-то случится. Вот оно и случилось, — с явным облегчением закончил шкипер. — А теперь, я имею в виду, отдохнем…

Во всяком случае, на сей раз «Гагарин» был обязан «Мечте» отдыхом. Мы огляделись. Город Константиновск нежился за рекой. Здесь, на нашей стороне, было удивительно тихо. Скат песка плавно спускался к воде. Выше начиналась трава, сухой кустарник, за ним — неожиданно влажный, свежий лес. Светло-голубая протока разрезала лес, открывала его взгляду — и уходила, терялась в путанице зелени, в желтых мысках.

Даня, сладострастно мыча, зарылся в сухой, пропитанный солнцем песок. На лице мастера по парусам застыло глуповатое выражение счастья. Сергей, перейдя вброд протоку, скрылся в молодом лесу и оттуда неразборчиво кричал нечто радостное. Я бродил по отмели. Наивно копируя речную рябь, песок на дне слежался твердыми барашками. Когда я наступал на крошечный подводный бархан, он оживал, песчинка за песчинкой уходил из-под ног, норовил засосать в свою сантиметровую глубину. Казалось, какие-то мягкие зверьки возятся под ногой, щекочут, стараются подрыть стопы неведомого им Гулливера, повалить и потом связать, опутать теплыми нитями течения. Я делал вид, что побежден, и падал в воду.

Эпизод с купанием и «Мечтой» уже забывался. Как всегда после очередного явления «Попандопуло», я быстро перестал верить в его существование. Светлый жар летнего полдня был чужд мистике; а верней, в нем самом, в удивительной красоте Дона чувствовалась тайна куда более важная. Начинало казаться, будто я чем-то ей обязан, что-то немедленно должен угадать; и когда, покинув место отдыха, «Гагарин» двинулся дальше, это далекое от безмятежности чувство только усилилось. За Константиновском холмы отошли в сторону, река петляла по широкой долине, и Дон, кажется, еще похорошел. На крутых поворотах фарватер вплотную прижимался к берегу. Палубу накрывала тень, в нескольких метрах у борта проходили узловатые корни деревьев, выползшие из глинистой почвы. В таких местах русло сужалось, мощное течение рождало воронки, «Гагарин» плелся со скоростью провинциального пешехода. А за поворотом снова открывались широкие, стоячие плесы, их выпуклая поверхность сверкала белой ртутью, лесистые острова разделяли ложе реки, и Сергей, сверяясь с картой, каждый раз говорил: