— Пошли переоденемся, — тихо сказал Данилыч. — Все-таки объясни, Сергей, почему Шабельский маяк откроется в четверть третьего?

С этими словами навигаторы исчезли в люке.

Я остался на палубе один. Ветер опять равномерно набивал паруса; опять стала надежной упаковка темноты, опять успокоительно-размеренно шевелилось под яхтой ночное море… Я уже знал коварство этого водоема, я был настороже, но и особой тревоги вместе с тем не испытывал: отчасти я доверял себе, отчасти Данилычу; а больше всего — «Гагарину».

К яхте рано или поздно начинаешь относиться как к личности. А ведь сравнительно недавно «Гагарин» был для меня одним из плавсредств и только.

Перед походом Данилыч нас друг другу представил. По воскресеньям я скреб палубу; это была пора официального ухаживания. В совместную жизнь еще как-то не верилось. На первом переходе мы с Сергеем робко сидели под незнакомым стакселем: мы были случайными гостями, были с лодкой на «вы».

Медленно, не слишком охотно открывала нам яхта свои секреты. Мы учились ходить по палубе, не хватаясь поминутно за ванты, засыпать под грохот мотора и просыпаться, когда он замолкал. Учились прокладывать курс, стоять на руле. Под парусами мы не столько любовались их «белой грудью», не так уж наслаждались «прелестью попутного ветра», а опять-таки учились, учились жить на яхте, жить вместе с яхтой. На выяснение любовных отношений не было времени. Мы как-то незаметно стали называть лодку домом; и это чувство дома было конкретней и проще, чем любовь.

— Что бы ни случилось — держитесь лодки, — предупреждал шкипер на переходе к Бердянску. Он мог бы этого не говорить. Той штормовой ночью «Гагарин» был для нас и товарищем, и единственной надежей; он выносил, как выносит от волков крепкая умная лошадь. Позже, в тихом приюте Дзендзиков, хотелось поднести яхте краюху с солью; почувствовать, как в ладонь мягко ткнется влажный бушприт. Живая, конечно, живая, с норовом, но дружелюбная; и сейчас, стоя у штурвала, я знал: она и сама найдет дорогу, беспокоиться нечего. Скоро окончится моя вахта, я спущусь вниз и усну, надежно прикрытый тонкими бортами, подрагивающими, словно кожа, от любых каверз Азовского моря…

— Буди Сашу, Сергей! — послышался голос Данилыча. — Потом вместе поднимете Даню.

На этот раз мои раздумья прервал ропот пробуждаемых. Молодежная вахта заняла рабочие места, я спустился вниз, лег, но уснул далеко не сразу. В каюте горел желтый свет, слышалось монотонное бормотанье. Склонившись над штурманским столом, Сергей пытался отвечать на традиционные вопросы шкипера. Это напоминало телеигру «Что, где, когда?» вдвоем, без телевизора и в три ночи…

Спал я плохо. Мне снилось, что мы заблудились в сосновом бору и навигаторы спорят, где утром находится север…

— Вставай! — проорал кто-то над моим ухом и тут же поправился: — Ты спи, Слава. Это я Сергея бужу.

Ночь кончилась. В каюте висел сиреневый рассвет.

Пока я одевался, Даня говорил нечто странное: «Знаешь ше? Левый берег справа!..»

Я вылез наверх. Вокруг яхты катились серые волны.

— Где берег? — я ничего не понимал. — Где справа?

В люке возникло опухшее лицо боцмана. Баклаша оглядел пустынный горизонт, сказал: «Ничего себе!» — и стал на руль. — Какой курс? — спросил он минут через десять, начиная просыпаться. Все переглянулись.

— А сейчас какой? — нашелся Саша и, не дожидаясь ответа, добавил: — Так и держи. Опять, в который раз за этот переход, мы с Данилычем спустились в каюту.

— Так где мы? — я был начеку и задал этот вопрос первым. Шкипер обвел на карте широкий круг — и неожиданно зевнул. — Определяйся-ка сам, я доверяю… Вы со Славой люди серьезные, положительные…

Это было признание. Окрыленный, я поднялся на палубу.

На руле Баклаша, оправдывая доверие шкипера, серьезно и положительно спал. Глаза его были закрыты, а голова повернута так, чтобы солнце освещало правую щеку. Яхта шла как по струнке, но куда?

— Европа на севере, — ощутив мой взгляд, туманно ответил рулевой. Меня такое отношение к делу не удовлетворяло. Хотелось выяснить, как могла яхта заблудиться в заливе средней шириной около десяти миль?

Решение пришло не сразу.

— Славка, я понял! — Сергей пытался поделиться своим открытием.

Была та фаза раннего утра, когда от желания спать даже знобит. Крупные капли росы лежали на крыше каюты, на гике, на плащах Дани и Саши, которые дремали сидя, облокотясь друг о друга спинами. Данилыч постелил на палубе старый полушубок; судя по тому, как при качке перекатывались с боку на бок ступни шкипера, его сейчас не волновала навигация. Кроме меня, слушателей у Сергея не было.

— Ну? — из человеколюбия спросил я.

— Все дело в том, что Таганрогский залив сначала немного сужается! С донского берега выступает мыс Сазальник, на нем установлен маяк… ты меня понимаешь?

— Да.

— Ну вот: если отклониться от курса к югу, то он откроется раньше, чем желтый Беглицкий маяк северного берега!

— Ну?

— Понял? Когда вместо желтого огня слева появился, красный справа, они приняли его за буй отмели Беглицкой косы и пошли на него, еще больше увалявшись на юг… — Чувствуя, что я с трудом соображаю, где юг, Сергей дал мне время переварить полученную информацию.

— На рассвете обнаружилась их ошибка. Они кинулись ее исправлять, пошли на север и потеряли берег вовсе… Логично?

— Логично, — охотно подтвердил я, с удовольстви ем глядя на Сергея.

Удивительно нежный восход, который освещал легкие облака как бы и сверху, и снизу, позолотил фигуру врача-навигатора. На фигуре был долгополый брезентовый плащ, подпоясанный монтажным поясом. Под капюшоном горели красные глаза. На шее висели бинокль и два фотоаппарата. Сергей, кажется, понял, что вся тонкость его построений пропала зря; он махнул рукой и, напряженно вытянув шею, стал рассматривать горизонт. На его могучем носу морской бинокль сидел просто и изящно, как пенсне. Подбородок покрывала чугунная щетина. Бывают минуты, когда давно знакомого человека увидишь вдруг совсем по-новому. Этот матерый пират не имел ничего общего с мальчиком из интеллигентной семьи, которого я знал многие годы.

— Вижу землю! — протяжно закричал Сергей. — Вижу Беглицкий маяк! Вижу Красную мельницу на Золотой косе! Э-ге-гей! Все согласно лоции…

Все было согласно лоции. Солнце прорвало облака. Капли росы на крыше каюты вспыхнули. Что-то засверкало и на горизонте: это были стекла домов на далеком берегу. «Гагарин» выходил к обрывам крутой, загнутой, словно рог, косы Петрушина.

Крики Сергея разбудили команду. Данилыч, словно большой седовласый младенец, протирал обоими кулаками глаза. Саша энергично потянулся и встал, лишившись опоры, Даня повалился на спину и притворно захныкал.

— Ну что ж? Можно сказать, приехали, — подтвердил, оглядев берег, шкипер. Саша прошел на корму и поднял наш выцветший, заслуженный, видавший два моря флаг. Не вставая, мастер по парусам закричал «ура!». До Таганрога оставались пустяки. Мы и вправду могли торжествовать: Азовское море преодолено, причем всего за два перехода.

— Поздравляю, господа, — с некоторой торжественностью сказал шкипер. — И вас, сэр навигатор, в первую очередь.

— Да-да. Что нам «Мечта» — щенки! Разве у них есть такой штурман?

— А как он лечит? — лениво подхватил Даня. — Я прямо не знаю — как он лечит…

Поддерживая игру, Сергей потупился.

— Не забудьте: по призванию я прежде всего водолаз, — скромно начал он, но тут ход «Гагарина» внезапно упал. В глазах водолаза вспыхнул пророческий огонь.

— Мы на мели! — закричал он и выключил мотор.