Третий раз в жизни я застудила коленный сустав. Впервые меня это поразило в детстве, потом — во время дипломного отпуска, а в третий раз — аккурат в «Энергопроекте». Вроде бы ничего такого, но болит страшно, и ногу невозможно согнуть.
Пошла я к доктору и показала колено.
— А стул каждый день? — сурово вопросил тот.
— Пан доктор, у меня же колено болит! Я его согнуть не могу, мне по лестнице тяжело подниматься!
— Сустав разработается! — изрёк доктор и прописал мне мягкое растительное слабительное.
Слабительное я выбросила, а колено действительно разработалось.
О случае с моим отцом я уже упоминала, у него был инсульт, а пани доктор решила, что ангина; я ей не поверила, пригласила врача из хозрасчётной поликлиники, который немедленно отправил отца в больницу. У Люцины в течение пяти месяцев не могли обнаружить злокачественную опухоль. Хочу обратить внимание, что все это истории, случившиеся в одной семье, знакомых я сюда не вмешиваю.
Врачи вообще перестали ставить диагнозы без лабораторных анализов. Когда-то таких подпорок у них не было, и тем не менее они как-то справлялись, отличая воспаление желчного пузыря от воспаления суставов. Теперь же при любой хвори человек обязан принести им результаты всех исследований, включая зондирование желудка. Конечно, у меня хватает ума согласиться, что это бесценная информация о состоянии здоровья человека," раньше при постановке диагноза совершали множество ошибок, электроника же и химия дают точные ответы. Тем более постановка диагноза, казалось бы, должна проходить «на ура», а проходит… как бы это выразиться… задом и на четвереньках.
Несколько лет тому назад, когда современные роскошества в области оптики не существовали даже в мечтах, я должна была сменить себе очки и искала хорошего окулиста. Люцина по знакомству отвела меня к пани докторше в одной такой клинике. Я бы охотно заплатила, хотя по идее должна была бы получить такую помощь бесплатно, но увы, бесплатно сменить очки оказалось невозможно… Не знаю, чем занималась пани доктор в течение целого дня и вечера, но принять меня она могла исключительно в половине восьмого утра. Вотще я умоляла перенести приём на более позднее время, объясняя, что в такие часы мой организм ещё не функционирует. Люцина велела мне перестать капризничать, и я покорилась. Наверное, исследование, проведённое докторшей, показало, что я абсолютно слепа, поскольку выписанные мне тогда очки до сих пор лежат мёртвым грузом. Не стану нецензурно выражаться, описывая, что и как я в них вижу. А я ведь говорила, что проверять у меня надо было зрение, а не умение вставать к утренней дойке коров!
С отчаяния я рванула к первому попавшемуся окулисту в кооперативной поликлинике. Он принимал в шесть вечера, и характер у него был кроткий.
— Две диоптрии… — начал было он.
— Исключено! — бурно запротестовала я. — У меня было полдиоптрии, теперь может быть максимум одна!
Он на минуту задумался.
— Ну ладно, — сказал он, — ни вашим, ни нашим: полторы.
Подумав, я согласилась. Выписанные им очки замечательно служат мне до сих пор.
Вскоре после этого у меня появилась на физиономии какая-то гадость — покраснение кожи и припухлость под глазами. Похоже было, что это какая-то аллергия. Я сразу отправилась в кооперативную поликлинику, к дерматологу, а заодно и венерологу, поскольку у нас просто дерматологов не существует. Не знаю, как обстоят дела в других странах. Пани доктор поставила диагноз сразу же.
— Угри, — пренебрежительно бросила она.
Я не стала ей объяснять, что из подростково-переходного возраста я вроде как уже вышла…
Доверия она у меня не вызвала, поэтому я отправилась к моей косметичке. Та подтвердила, что у меня аллергия, велела сменить мыло и проверить, какой новой косметикой я мазала себе физиономию, а потом это новое выбросить, и дала какие-то медикаменты. Я сменила оправу от очков, и через две недели вся мерзость у меня с физиономии пропала. Причём пропадать стала уже на третий день.
Потом я столкнулась с форменным кошмаром… Наверное, все-таки придётся посвятить читателей в свою личную жизнь, потому что, хотя до современной модной литературы с её сенсациями ей далеко, но тем не менее приятно идти в ногу со временем.
Так вот, в давнюю пору мне пришлось ломать голову над жуткой житейской проблемой. Что будет, когда умрёт мой первый муж, отец моих детей? Должна я идти на его похороны или нет? Я прекрасно знала, что он не хотел бы этого ни в коем случае, но, с другой стороны, для моих сыновей это самый близкий человек на свете, и что же, собственная мать не примет участие в похоронах самого родного им человека? Плохо. Кому-то я буду вынуждена подложить свинью — или им, или ему.
Все считали мои терзания дурным анекдотом, а тем временем мой первый муж действительно умер. От диабета. Проблема встала передо мной на практике, и я разволновалась страшно: что мне делать-то?!
Подумав, я решила все-таки на первое место поставить интересы детей: хочет он того или нет,' а на похороны я пойду. Кроме того, Роберт, который в тот момент работал в Канаде, не мог приехать, и надо было как-то заменить его, послать цветы и так далее. Ну вот, купила я цветы и отправилась на похороны.
Тут сразу же выяснилось, до какой степени мой первый муж не желал меня на этих похоронах видеть. Именно тогда я подхватила опоясывающий лишай. На заднице, словно других мест в природе не бывает. А ведь муж мог бы учесть, что я не из-за себя попёрлась, а ради детей!
Разумеется, сперва я не сообразила, в чем дело; заболевание показалось мне в высшей степени подозрительным, но, поскольку оно проявлялось вроде бы только снаружи, я снова помчалась к той же самой косметичке. Она пролила бальзам на мою душу.
— Лёгкая форма опоясывающего лишая, — заявила она, едва взглянув.
Я почувствовала себя, как тот мужик в анекдоте: «Ой, слава те, Боженька, я-то думал, кила…» Сразу же смекнув, что это меня муж наказал, я приступила к лечению. Однако на всякий случай, едва только оказавшись в Канаде, я содрала с Роберта деньги за те самые цветы на похороны.
— Твой отец в гробу переворачивается, любимое моё чадо, — решительно заявила я. — Мало того, что я потащилась на кладбище, так ещё и цветы купила. Не желаю больше рисковать своим здоровьем, цветы должны были быть от тебя!
Сумма была не разорительная, вместе с лентами получилось долларов пятнадцать. Роберт мне их выдал, и я успокоилась.
Кстати, о лекарствах. Самое остроумное — это выдача рецептов. Приходит врач к больному человеку, который лежит с температурой, сотрясением мозга или вывихнутой ногой. И оставляет рецепты. Предположим, человек живёт один. И что ему с этими бумажками делать? Сжевать и проглотить — авось поможет?
Табуны и стада засопливленных, чихающих и кашляющих личностей стоят в очередях в аптеках, распространяя заразу. Ладно, сейчас их вроде как поубыло, может, прошлый государственный строй организовывал их поточное производство. Что, впрочем, не мешает свистопляске с рецептами продолжаться и поныне. Кроме того, врачи понятия не имеют, есть ли в продаже те лекарственные средства, которые они выписывают, и где их вообще можно достать. Я лично в полном отчаянии обзванивала все аптеки и шастала по далёким окраинам Варшавы. За деньги, правда, все можно устроить: медсестра из поликлиники доставит вам лекарства на дом, но не все же располагают такими деньгами…
Раз в жизни мне довелось увидеть, как вопрос этот решается кардинально. Тогда врач в поликлинике нашёл у меня инфаркт, аритмию, острую коронарную недостаточность и черт знает что ещё. Я до того рассердилась, что все гадости потихоньку стали у меня проходить сами по себе, но пан доктор сунул мне в зубы нитроглицерин и стал выписывать рецепты. От госпитализации я наотрез отказалась.
— Хорошенькое дело, — разозленно заявила я, — то вы меня силком тащите в больницу, кричите, что я до завтра не доживу, а тут я изволь бегать по аптекам? Это меня оздоровит?