ГОСТЬ НА КОНЕ

Конь степной

бежит устало,

пена каплет с конских губ.

Гость ночной

тебя не стало,

вдруг исчез ты на бегу.

Вечер был.

Не помню твердо,

было все черно и гордо.

Я забыл

существованье

слов, зверей, воды и звёзд.

Вечер был на расстояньи

от меня на много верст.

Я услышал конский топот

и не понял этот шопот,

я решил, что это опыт

превращения предмета

из железа в слово, в ропот,

в сон, в несчастье, в каплю света.

Дверь открылась,

входит гость.

Боль мою пронзила

кость.

Человек из человека

наклоняется ко мне,

на меня глядит как эхо,

он с медалью на спине.

Он обратною рукою

показал мне — над рекою

рыба бегала во мгле,

отражаясь как в стекле.

Я услышал, дверь и шкап

сказали ясно:

конский храп.

Я сидел и я пошёл

как растение на стол,

как понятье неживое,

как пушинка

или жук,

на собранье мировое

насекомых и наук,

гор и леса,

скал и беса,

птиц и ночи,

слов и дня.

Гость я рад,

я счастлив очень,

я увидел край коня.

Конь был гладок,

без загадок,

прост и ясен как ручей.

Конь бил гривой

торопливой,

говорил -

я съел бы щей.

Я собранья председатель,

я на сборище пришёл.

— Научи меня Создатель.

Бог ответил: хорошо,

Повернулся

боком конь,

и я взглянул

в его ладонь.

Он был нестрашный.

Я решил,

я согрешил,

значит, Бог меня лишил

воли, тела и ума.

Ко мне вернулся день вчерашний.

В кипятке

была зима,

в ручейке

была тюрьма,

был в цветке

болезней сбор,

был в жуке

ненужный спор.

Ни в чём я не увидел смысла.

Бог Ты может быть отсутствуешь?

Несчастье.

Нет я всё увидел сразу,

поднял дня немую вазу,

я сказал смешную фразу -

чудо любит пятки греть.

Свет возник,

слова возникли,

мир поник,

орлы притихли.

Человек стал бес

и покуда

будто чудо

через час исчез.

Я забыл существованье,

я созерцал

вновь

расстоянье.

<1931–1934>

ЧЕТЫРЕ ОПИСАНИЯ

З у м и р.

Желая сообщить всем людям,

зверям, животным и народу

о нашей смерти, птичьим голосом

мы разговаривать сегодня будем,

и одобрять лес, реки и природу

спешим. Существовал ли кто?

Быть может птицы или офицеры,

и то мы в этом не уверены,

но всё же, нельзя, нельзя, нельзя

забыть хотя бы те примеры,

у птиц не существуют локти,

кем их секунды смерены.

К у м и р.

Прерву тебя.

З у м и р.

Что?

К у м и р.

Тебя прерву.

З у м и р.

Прерви.

К у м и р.

Прервал тебя.

З у м и р.

Я продолжаю.

Ч у м и р.

Весь в мыслях я лежал,

обозревая разные вещи,

предметы. Я желал.

Горело всё кругом.

Спешило всё бегом, бегом.

Впрочем когда следишь за временем,

то кажется что всё бежит,

и кажется гора дрожит

и море шевелится,

песок с песчинкой говорит,

и будто рыбы борются

цветы и чай на блюдце.

Луна с луной,

звезда с звездой

и снег с водой,

и снег седой,

и хлеб с едой,

— везде как будто бы видны сраженья,

все видим в площади движенье.

Мы спим. Мы спим.

Т у м и р.

Что в мире есть? Ничего в мире нет,

всё только может быть?

К у м и р.

Что ты говоришь? А енот есть. А бобёр есть.

А море есть.

Т у м и р.

Всего не счесть,

что в мире есть.

Стакан и песнь

и жук и лесть,

по лесу бегающие лисицы,

стихи, глаза, журавль и синицы,

и двигающаяся вода,

медь, память, планета и звезда,

одновременно не полны

сидят на краешке волны.

Со всех не видим мы сторон

ни пауков и ни ворон,

в секунду данную оне

лежат как мухи на спине.

В другую боком повернутся,

поди поймай их, они смеются.

Не разглядеть нам мир подробно,

ничтожно всё и дробно.

Печаль меня от этого всего берёт.

К у м и р.

Ночь ужасная черна,

жизнь отвратительна, страшна.

Друг друга человек жалеет,

слезами руки поливает,

щеку к щеке он прижимает,

он сон лелеет.

Бессмертен сон.

Лежит человек

с девой на кровати,

её обняв.

На столике свеча дымится,

в непостижимое стремится.

Обои хладнокровны,

стаканы дышат ровно.