— Ты оглушен, — произнес Мартин голос, звучавший откуда-то издалека. — Пошли, быстро! Ну! Это был отличный взрыв!

Она повела его через лес и кустарник — очень быстро. Все время, пока он шел прямо за ней, он ни разу не наступил и ни разу не наткнулся на дерево. Бессознательно смущенный своей завис имостью от ребенка, Чарлз попытался некоторое время идти сам — и тут же отказался от этой мысли. Он с издевкой подумал о копьеносцах, которые пытаются преследовать их в этой темноте, и чуть было не засмеялся.

Их поход к берегу отличался невероятной скоростью. За сутки они остановились только дважды — чтобы перекусить и напиться воды из ручья. Чарлз пошел впереди, ведь нельзя было бесконечно позволять десятилетней девчонке вести его из последних сил. Оба они жестоко поплатились за этот ужасный темп. Лицо девочки было похоже на голый череп, глаза ее покраснели, губы высохли и потрескались. Он спросил ее, когда они взбирались на поросший куманикой крутой пятидесятиградусный склон:

— Как ты? Когда это кончится?

— Скоро, — выдавила она. — Ты знаешь, что мы трижды едва увернулись от них?

Он смог только покачать головой. Марта посмотрела на него воспаленными красными глазами.

— Это было нетрудно. — хрипло сказала она. — Когда твои внутренности переполнены ядом, это не трудно, трудно наполнить себя ядом.

— Но тебе это удалось!

Она усмехнулась и что-то пропела, что — он понять не смог.

Она добавила:

— В прошлом голу. Чтобы проверить, есть ли во мне божественная сила, я бежала, карабкалась, прямо кишки выпадали. В этом году после недели голодания я догнала оленя.

Чарлзу пришла в голову глупая мысль, что эта божественная сила действительно того стоила.

Они потеряли счет дням и ночам, когда на рассвете, поднявшись на гору, они увидели море. Девочка выдохнула. Все в порядке. Она не пустит их дальше. Она стерва, но не дура. Девочка упала прямо там, где стояла. Чарлз, слишком усталый, чтобы впадать в панику, пощупал ей пульс и решил, что она просто стоя заснула. Он тоже уснул.

Орсино проснулся, когда его ноздрей коснулся прекрасный аромат. Он пошел на запах, ведомый чувством голода, и спустился по противоположному склону до причудливых скал — двух столбов с перекрытием, напоминавших греческую букву «пи» и почти скрытых нанесенной ветром землей и растительностью. Он мог бы покопаться в своей памяти и вспомнить, что это было древнее погребение, но по запаху он чувствовал, что там было что-то еще.

Марта склонилась над костром, над которым нагревались камни. Рядом с ней стоял лубяной горшок, смазанный глиной. Пока он смотрел, она подняла двумя зелеными прутьями докрасна раскаленный камень и положила его в горшок. Там что-то закипело и долго шипело. Именно оттуда и доносился этот запах.

— Завтрак? — не веря своим глазам, спросил Чарлз.

— Кроличье рагу. Здесь много звериных троп к водопою, много коры, много зеленых веток. Я сделала силки, и два старых жирных дурачка уже тушатся там целый час.

Они молча отдирали мясо от костей. Наконец, она проговорила:

— Нам здесь оставаться нельзя. Слишком близко от берега. А если мы отойдем подальше, там будет она. И другие. Мне надо подумать. — Она выплюнула жирный кусок. — Там Англия. Пойдем вдоль берега. Сделаем плот или украдем лодку, и переплывем эту воду. Только тогда можно будет остановиться. Тебе нельзя со мной спать спать еще трижды тринадцать лун, или я утрачу свою божественную силу. Думаю, мы можем подождать. Я слышала об Англии и английском языке. У них не осталось очагов. Мы сможем взять себе столько рабов, сколько захотим. Они много кричат, но драться не умеют. И ни у одной из их женщин нет божественной силы. — Она взглянула на него, поддразнивая. — Ведь ты не захочешь их женщину, правду? Не захочешь, если у тебя будет женщина, обладающая божественной силой, даже если надо будет подождать?

Он посмотрел вниз и медленно проговорил:

— Ты знаешь, что я имею в виду не это. Марта. Мое место — среди людей далеко отсюда. Я хочу вернуться туда. Я думал… думал, что тебе там тоже понравится.

Лицо ее искривилось. Он не смог продолжать, особенно словами.

— Загляни в мои мысли. Марта, — попросил он. — Может, тебе удастся увидеть, что это для меня значит.

Она пристально и долго глядела на него. Наконец, она встала с непроницаемым лицом и сплюнула в огонь.

— Как ты думаешь, для чего я тебя спасла? Для нее? Не для себя? Спасайся-ка дальше сам, уважаемый. Я пойду своим путем вдоль берега. Англия — для меня, и я не хочу твоего малейшего присутствия. Если мои проклятья действовали на вас, я бы вырвала ими твои кишки, проклятый иностранец.

Она пошла вниз, изможденная ругающаяся фигурка, с надменным вызовом в быстрой вихляющей походке. Чарлз сел, провожая ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась в кустах.

«Ты думаешь, я спасла тебя для чего? Для нее?» — она кое в чем ошиблась. Он резко вскочил и бросился за ней, но не смог пробиться сквозь кусты. Чарлз медленно взобрался обратно к пещере и уселся под ее сводами.

Обмазка лубяного горшка треснула в самом уголке, и вода вытекла. Внутренние его стенки были покрыты жиром. Огонь потух, и он понял, что даже не представляет себе, как ей удалось его разжечь. Она поймала кроликов. Как? Где? Как выглядят эти силки, и как их сделать? Как найти кроличью тропу? Надо было ему лучше учиться!

Чарлз провел утро в попытках соорудить простейшую ловушку из обломков коры или веток. Ничего не вышло. Ветки ломались или были недостаточно гибкими. Кора ломалась и не могла выдержать груз. Без металла никак не получалось настроить защелку так, чтобы она была одновременно и чувствительной, и надежной.

В полдень он хорошо напился из родника и огляделся в поисках какого-нибудь съедобного растения. Он остановился на чем-то, напоминавшем круглый луковичный корень. За пару следующих часов он кое-где прикрыл ветки камнями. Отступив и поглядев на них, он решил, что каждый кролик, попавшийся в эти ловушки, должен быть ненормальным даже для кролика.

За всем этим ему совершенно не хотелось думать об основной своей проблеме — ведь он был зажат между дикарями с одной стороны и Правительством с другой, причем оба преследователя жаждали его крови.

Сначала Орсино почувствовал, что его тошнит, а затем — приступ рвоты. Со страшными мучениями его вырвало — это был съеденный им корень. Он весь корчился от боли, и только после того, как прошли первые спазмы, он смог вползти обратно в пещеру. Это укрытие было больше психологическим, но его устраивало и оно. Под прикрытием огромных древних камней он погрузился в темноту. В какие-то мгновения он чувствовал, как холодная рука прикладывает к его голове мокрые листья, а иногда ему казалось, что эти листья его жгут.

Моментами он видел себя снова в Синдике, снова видел Чарлза Орсино, добившегося преимущества в два гола и с ослепительной улыбкой. Иногда он оказывался снова в кузнице Кеннеди с его неподражаемой, не поддающейся объяснениям логикой. Иногда он оказывался в психологической лаборатории со звенящими колокольчиками, качающимся маятником и мигающими огоньками, с вымышленными, заполняющими его впечатлениями. Иногда он в панике мчался по Улицам Нью-Портсмута, убегая от Охранников, чьи ножи изрыгали пламя. Наконец, он снова оказался под прикрытием пещеры с Мартой, гладящей его по голове и проклинающей его низким, спокойным тихим голосом:

— Ты дурачок семью семь раз.

Увидев, что к нему снова вернулось сознание, Марта ядовито сказала:

— Да, на этот раз, уже в пятый, я вернулась. Мне давно надо было идти своей дорогой в Англию и собрать свою банду, но я вернулась, сама не знаю, почему. Я услышала, что тебе больно, и подумала, что пусть тебе это будет уроком — не будешь есть ядовитые корни, но я все-таки вернулась.