– Таким образом, вы научились читать и писать?

Гарри кивнул.

– Беннету это давалось легче, чем мне, хотя он был младше. Но зато я лучше считал. Да, мы действительно много времени проводили вместе.

– А что потом?

Он немного помолчал.

– Потом его отец высек моего отца. Мне тогда было двенадцать, а ему десять.

Джордж задумалась. Что ты испытываешь, теряя близкого человека, когда тебе всего двенадцать лет? Близкого человека, с которым ты каждый день играешь, дерешься. И тебе кажется, что так будет всегда. Наверное, это все равно, что потерять руку или глаз.

И как далеко можно зайти в стремлении все исправить?

Она содрогнулась и прогнала эти мысли. Они уже подъехали к реке, разделяющей земли Грэнвиля и Уолдсли. Лошадь перешла на шаг, и Гарри направил ее к броду. Дождь все усиливался, капли отскакивали от поверхности мутной реки. В глубоком месте образовался водоворот, и в нем крутилось что-то бесформенное.

– Гарри, – тихо сказала Джордж, едва коснувшись его руки, и кивнула в сторону водоворота.

Он выругался.

Лошадь перешла реку, Гарри вытащил на берег повозку и привязал поводья. Затем помог леди Джорджине спуститься и быстро пошел обратно к реке. Джордж последовала за ним и тут же утонула в грязи по щиколотку. Гарри застыл, и она поняла, почему. В водовороте крутилось тело мертвой овцы. От дождя шерсть шевелилась как живая, и выглядело это жутковато.

Джордж стало страшно.

– Почему ее не уносит течением?

– Она привязана, – ответил Гарри и указал на палку, торчащую из воды.

Тут она увидела, что от палки тянется веревка и исчезает в воде. Судя по всему, другой конец веревки обмотан вокруг шеи овцы.

– Кому могло это понадобиться?! Это какое-то безумие! – Джордж дрожала.

– Может, хотели сделать запруду, – сказал Гарри, снимая ботинки.

– Что вы собираетесь делать?

– Обрезать веревку, – ответил он, расстегивая сюртук. – Тогда тело пристанет к берегу ниже по реке, и какой-нибудь фермер вытащит его. По крайней мере, труп не отравит реку.

Гарри остался в сорочке, которая уже насквозь промокла. Достал из сапога нож и соскользнул в воду. У берега вода доходила ему до бедер, но когда он стал приближаться к водовороту, она поднялась уже до уровня груди. Обычно река была спокойной, но ливень заставил ее буквально кипеть.

– Осторожнее! – крикнула Джордж. Если он поскользнется, его смоет потоком. Он умеет плавать?!

Не оборачиваясь, он продолжал идти. Вот он уже достиг веревки. Вот пытается ее перерезать. Внезапно веревка сама отвязалась, и тело овцы понеслось по течению. Гарри стал пробираться сквозь ревущий поток обратно к берегу. Тут он все-таки оступился и исчез в воде с головой.

О господи! Сердце Джордж запрыгало в бешеном ритме. Она побежала к берегу, хотя и не знала, как может ему помочь. Но вот он вынырнул, весь мокрый, с налипшими на щеки волосами. Выбравшись на берег, он отжал на себе рубашку, ставшую прозрачной. Сквозь нее Джордж увидела темные волоски на его груди.

– Хотелось бы мне как-нибудь посмотреть на голого мужчину, – неожиданно сказала Джордж.

Гарри замер.

Потом надел сапоги и медленно выпрямился. Посмотрел ей в глаза. Он мог поклясться, что они горели страстью.

– Это приказ, госпожа? – его низкий голос был похож на урчание большого кота.

– Я… – О господи, да! Приказ! Ее второе «я» отчаянно желало, чтобы Гарри Пай снял с себя рубашку. Оно хотело видеть его плечи и мускулистый живот, его волосатую грудь. И еще, когда он снимет с себя все… Она просто не могла бороться с собой. Ее глаза опустились туда, куда настоящая леди никогда, ни при каких обстоятельствах не позволяет себе смотреть. Вода, как скульптор, вылепила мужское тело при помощи мокрых бриджей.

Джордж вдохнула полной грудью и уже открыла было, рот, чтобы ответить.

Но тут Гарри обернулся и снова выругался. На дороге показалась повозка, запряженная пони.

Принесла же кого-то нелегкая.

– Ну, не думаешь же, ты, что Гарри Пай действительно убивает овец на твоей земле? – это звучало как вопрос, но Беннет не спрашивал. Он утверждал.

Еще и двух минут не прошло, как мальчик вернулся, и вот он уже снова спорит с собственным отцом. И вечно он защищает этого Пая! Сайлас фыркнул.

– Я не думаю. Я знаю, что это его рук дело.

Беннет сердито плеснул себе виски и вопросительно посмотрел на отца.

Сайлас отрицательно покачал головой и откинулся на спинку стула, обтянутого кожей. Он сидел за письменным столом в своей любимой комнате. Это был кабинет настоящего мужчины. Высоко под потолком висели оленьи рога – охотничьи трофеи. Дальняя стена целиком отведена под большой темный камин, над которым висела картина, «Похищение сабинянок»[11].

На ней смуглые мужчины срывали одежды со светлокожих орущих девиц. Одного взгляда на картину бывает достаточно, чтобы его дружок стал большим и твердым.

– Он не отравитель! – Беннет уселся в кресло и забарабанил пальцами по деревянному подлокотнику.

Этот негодный мальчишка не на шутку разозлил его! Но даже в такой момент Сайлас не мог не гордиться им. Жаль, что не Беннет его законный наследник. У Томаса никогда не хватит духу спорить с отцом. Едва только Сайлас увидел новорожденного Беннета – орущего, красного, – на руках у матери-потаскухи, он сразу все понял. Он вглядывался в его личико, и внутренний голос шептал ему: вот он, единственный из всех его детей, кем он, Сайлас, будет гордиться. Он отнял ребенка и принес его в свой дом. Жена билась в истерике, но потом поняла, что он не изменит своего решения, и ей пришлось смириться. Возможно, кто-то еще помнит, что Беннет – его незаконный сын, рожденный женой лесника. Но кто осмелится говорить об этом?

Никто, пока Сайлас Грэнвиль здесь хозяин.

Беннет покачал головой.

– Если бы Гарри решил отомстить тебе, он сделал бы это по-другому. Он любит эту землю и людей, которые ее возделывают.

– Любит эту землю? – с сарказмом переспросил Сайлас. – Как он может ее любить? Она ему не принадлежит. Он ничтожный наемный служащий. Землей, которой он управляет, владеют другие люди.

– И все же фермеры приходят именно к нему со своими проблемами, разве нет? – вкрадчиво произнес Беннет, прищурив глаза. – Они спрашивают его мнения, следуют его советам. Даже твои фермеры обращаются к Гарри – по крайней мере, обращались до недавнего времени. Они никогда не пришли бы к тебе.

На левом виске Грэнвиля с болезненной частотой пульсировала вена.

– А почему они должны идти ко мне? Я не трактирщик, которому пьяные фермеры изливают душу.

– Тебе безразличны проблемы твоих людей, признай это, – медленно проговорил Беннет.- Тебе нужно от них лишь уважение и преданность.

Местные жители уважают его, он уверен в этом. Разве страх и уважение не одно и то же? Глупые, грязные земледельцы! Ищут защиты у такого же, как они, лишь потому, что он выбился в люди. Сайлас даже вспотел.

– Пай завидует тем, кто стоит выше его. Мечтает стать аристократом.

– Даже если бы он и завидовал, он не избрал бы такой метод, чтобы насолить тем, кто выше его, как ты выражаешься.

– Метод? – Сайлас ударил кулаком по столу. – Ты говоришь о нем так, будто он принц, а не простой управляющий. Он сын вора и шлюхи. И какой же еще метод он мог избрать, кроме как шастать всюду и травить овец?

– Сын шлюхи? – Беннет налил себе еще виски. Губы его были сжаты. Наверняка в Лондоне он так и живет: виски и женщины. – Если мать Гарри – моя мать – и стала шлюхой, то чья в том вина?

Сайлас взорвался:

– Что ты возомнил о себе? Почему позволяешь себе говорить со мной таким тоном? Я твой отец, не забывай об этом!

– Как будто можно забыть о том, что во мне течет твоя кровь, – Беннет хрипло засмеялся.

– Ты должен гордиться… – начал Сайлас.

Его сын ухмыльнулся и разом опустошил стакан. Сайлас вскочил.