— И что мне с ней делать? — со смехом спросила принцесса.

Я думал, что заграничные поездки для меня остались в прошлом: только дворецкий из Кенсингтонского дворца Гарольд Браун мог сопровождать принца и принцессу Уэльских. Но однажды принцесса пришла в буфетную и сказала, что они с принцем в ноябре 1990 года собираются в Японию на коронацию императора, и предложила мне поехать с ними.

— Не понимаю, почему только Гарольд должен ездить с нами за границу, а ты — нет, — сказала она.

С этого момента Гарольд постепенно стал играть все меньшую роль в жизни принцессы, зато было положено начало моей прочной дружбе с Дианой. Поездка в Японию никому не показалась легкой. Натянутые отношения между принцем и принцессой проявлялись с самого начала путешествия, и тот факт, что в посольстве Британии им выделили разные апартаменты, был лишним тому доказательством. Они были деловыми партнерами, которых объединяет только необходимость выполнять общие обязанности, не более. Их отношения были холодными и официальными, между ними не чувствовалось никакой солидарности ни в словах, ни в делах. Тут я увидел принцессу совсем не такой, какой знал в Хайгроуве: она стала раздражительной и придирчивой, особенно в присутствии принца. Кричала на меня и свою камеристку Хелену Роуч из-за сущих пустяков: ей нужно еще одно полотенце, фен плохо работает, на ее платье попала вода. Казалось, что между принцем и принцессой была стена, даже когда они находились в одной комнате. Я впервые чувствовал себя неловко в ее присутствии. Я не узнавал ее. Она казалось измученной, усталой, несчастной. Она жаловалась, что ее не любят и не ценят. Японцы обожали ее, но принцессе нужно было внимание мужа. Ее тяготила строгость протокола этой поездки, тяготило отношение слуг принца.

— Я хочу путешествовать, хочу делать то, что мне нравится, а не то, чего от меня ожидают другие. Я хочу делать то, что я хочу, — жаловалась она. Совместные поездки с их жестким расписанием, строгим протоколом сковывали принцессу. Она чувствовала себя комфортно только тогда, когда оказывалась одна, без принца Чарльза. Поэтому ей так хотелось путешествовать самостоятельно.

Я был свидетелем того, как во время этой поездки он старалась завоевать расположение принца, а он грубо е отталкивал. Принц Чарльз со своими людьми стоял в холле, смотрел на часы и ждал принцессу. Они должны были отправиться на важную встречу. Наконец она спустилась вся сияющая, в пальто от Кэтрин Уокер из красной шотландки с бархатным воротником и манжетами. Оно было броским, но элегантным. Я стоял у лестницы. Принцесса подошла к принцу и с улыбкой спросила:

— Ну как, Чарльз? Тебе нравится?

Он ответил мягко, без злости, без сарказма, но его ответ убил ее.

— Да. Ты похожа на стюардессу «Бритиш Каледониан», — проговорил он, повернулся и вышел на улицу, где его ждала машина. Улыбка исчезла с лица принцессы, она растерянно посмотрела на свое пальто. Но потом взяла себя в руки — как делала много раз и до того и позже — и решительно вышла за ним.

Это был не единственный раз, когда принц обижал ее: намеренно или нет, трудно сказать. Шесть месяцев спустя, в мае 1991 года, принц и принцесса вместе отправились в Чехословакию. В резиденции президента Гавела в Праге они остановились не просто в разных комнатах, но и на разных этажах. Принцесса переоделась перед очередным выездом и, как обычно, спустилась по лестнице, у которой ее ждал принц. На ней была светлая юбка и светлый пиджак с черными пуговицами и черным платочком, торчащим из нагрудного кармашка. Туфли тоже были черно-белые. На этот раз она не спросила у Чарльза, нравится ли ему ее наряд, но он, тем не менее, заметил с улыбкой: «Ты выглядишь как жена мафиози». Может быть, он хотел пошутить, но только принцесса не видела в этом ничего смешного. Она всегда выглядела великолепно, но, к сожалению, об этом ей говорил кто угодно, но только не муж.

В те редкие минуты, когда ей удавалось вырваться из жесткого графика встреч, она наконец-то опять превращалась в ту принцессу, которую я знал в Хайгроуве. Так было и в тот раз, когда, улучив несколько минут перед тем как отправиться на прием к японскому императору, она вывела меня и Хелену Роуч через стеклянные двери в сад при посольстве и предложила сфотографироваться. После всех лет службы у королевы у меня не осталось ни одного снимка с ней в неофициальной обстановке, и вот принцесса Диана — будущая английская королева — запросто предлагает мне с ней сфотографироваться. Хелена сказала: «Улыбочку!», — но я не мог улыбаться: слишком беспокоился, что нарушаю протокол.

— Не уверен, что мы имеем право с вами фотографироваться, принцесса. Надеюсь, Его Королевское Высочество не узнает об этом, — сказал я.

— Да ладно, — весело отмахнулась принцесса, — нечего об этом думать. Лучше улыбнись.

Фотоаппарат щелкнул.

До сих пор, когда я смотрю на эту фотографию, я вспоминаю этот приятный момент. На снимке я с крайне напряженным видом стою в костюме фирмы «Эрме», который мне подарила принцесса в прошлом июне (она никогда не забывала про чужие дни рождения). Принцесса стоит рядом в красно-белом платье простого покроя, в пиджаке и шляпке — тоже белой с красным кружком: аллюзия на японский флаг.

После того как Хелена сфотографировала нас, я снял ее с принцессой. Такие же снимки мы сделали на балконе в Чехословакии.

Так были сделаны фотографии, на которых принцесса улыбалась с счастливым видом, хотя в то время она была совершенно несчастна. Помню, как мне не терпелось получить из фотоателье те фотографии из Японии и Чехословакии. Они заняли почетное место над камином в моем доме рядом с портретом принцессы, сделанным в июле 1990 года. Она позвала меня в столовую, где на столе были разложены черно-белые снимки, сделанные для журнала «Вог». Это было, когда принцесса впервые снялась для этого журнала ее фотографировал Патрик Демаршелье. Она выглядела потрясающе: взъерошенные волосы, черный свитер.

— Хочешь, выбери себе какую-нибудь, — предложила она.

Я выбрал, она взяла фотографию и надписала ее: «Полу и Марии с любовью. Диана». Еще одна улыбка, за которой прячутся тысячи обид.

Но в щедрости принц Чарльз не уступал своей жене. В том же году на мой день рождения (мне исполнилось тридцать два) он подарил мне литографию с его акварели, на которой была изображена долина Уэнсли. Это была первая литография, сделанная с его рисунка. Он подписал ее карандашом: «Чарльз 1990». Все остальные свои картины он подписывал только первой буквой своего имени. Его акварели мы тоже повесили над камином, на котором в рамке стоял портрет его жены.

Итак, я снова стал бывать за границей: сначала съездил в Японию и Чехословакию, а затем, в сентябре 1991 года, в Пакистан. На этот раз принцесса поехала за границу без принца Чарльза. Наконец-то сбылась ее мечта: она ехала одна, свободная от жестких рамок совместных визитов, ей не надо было выслушивать комментарии мужа по поводу ее внешнего вида. Она выходила на дипломатическую сцену одна. Она будет самостоятельно выступать от лица всего народа, и рядом не будет принца Чарльза. На нее обращены взоры из Букингемского дворца и Министерства иностранных дел.

Принцесса была в отличном настроении. Поездку санкционировала сама королева и выделила ей один из своих самолетов — ВАе 146. Принцесса понимала, как важна эта поездка, ведь от нее зависит, будут ли доверять Диане самой представлять интересы монархии за рубежом. Как спортсмен, готовящийся к серьезным соревнованиям, принцесса настраивала себя. Сотни раз она перепроверила расписание своих встреч и тщательно продумала свой гардероб, приготовив для каждой встречи какой-нибудь простой, но элегантный наряд. Она опять зашла ко мне в буфетную.

— Эта поездка очень важна для меня, Пол. И я хочу, чтобы со мной была моя команда, — сказала она.

И я поехал с ней вместе с ее прилежным секретарем Патриком Джефсоном, камеристкой Хеленой, парикмахером Макнайтом и охранником. С нами был еще опытнейший журналист, Дики Арбитер, он должен был заниматься всем, что касалось общения со СМИ. Он преклонялся перед принцессой, а она уважала его настолько, что внесла в список людей, которых считала необходимым поздравлять с днем рождения.