— А холера его знает, — хмуро ответил Януш, в поте лица стараясь объяснить иностранцу смысл приготовлений к работе. — Дайте эту рейсшину, я приспособлю её ему, потому что уже сейчас видно, что ничего не выйдет.
При виде прикрученных к рейсшине роликов иностранец явно удивился и недоверчиво уставился на неё. Он выдавил из себя несколько нечленораздельных вопросительных звуков, осмотрел рейсшины, приспособленные к остальным доскам, подвигал ими и сделал несколько жестов, показывающих, что не понимает отсутствия поперечного рычага на двигающихся на роликах рейсшинах. Он осмотрел прикрученные Янушем ролики, обследовал механизм черчения, и на его лице появилось выражение неуверенности и сомнения.
— Ну что он, роликов не видел, что ли? — удивился кисло Лесь. — Дичь какая-то там, на Западе… А столько крику об их уровне техники!
Иностранец махнул рукой вдоль левого бока чертёжной доски, извлекая из себя вопросительный грохот.
— Скажи ему, что мы работаем на роликах, потому что у нас нет третьей руки, — посоветовал Каролек Янушу. — Может быть, у них есть, но у нас её нет.
— Сам скажи ему, — гневно буркнул Януш. — Я занят. И вообще, объясните ему как-нибудь, что это для параллельных прямых, потому что у меня уже нет сил.
Каролек и Лесь оставили работу. Они оторвали чужеземца от Януша, привлекая для этого лёгкие методы физического воздействия, после чего с энтузиазмом приступили к физиотехническим пояснениям единственным методом, который мог дать хоть какие-то шансы взаимопонимания. Через четверть часа обратные стороны старых чертежей были полностью изрисованы, причём чаще всего повторяющимся мотивом был человек в тремя руками. В тот момент, когда Лесь закончил оборудование стола для работы, в голову нового работника неизбежно должно было прийти убеждение, что где-то в Европе существуют таинственные трехрукие животные, которые используют традиционные линейки. Из нарисованных на старых чертежах историй следовало неуклонно, что эти существа эмигрируют из Польши, не оставляя после себя никаких следов, если не считать отрубленных, по всей вероятности, топором, третях рук. Чем дальше, тем меньше что-либо мог понять иностранец в этих объяснениях.
— Ничего, может быть, когда-нибудь и приучится, — словно утешая, сказал Лесь. — Ведь даже обезьяну можно научить даже писать на машинке.
Януш отёр пот со лба и закурил.
— Все это ни к чему, — решительно сказал он. — Живём лишь один раз. Возьмём быка за рога.
Эта реплика в первое мгновение показалась всем мало понятной. Но Януш отказался разъяснять смысл сказанного, подумал некоторое время сосредоточенно, после чего решительно применил метод непосредственного натаскивания. Он посадил иностранца за стол и разложил перед ним несколько тщательно выбранных чертежей. И вот вдруг оказалось, что наконец-то нашёлся хоть какой-то общий язык.
В голубых глазах в первый раз блеснуло понимание. Чужеземец с интересом осмотрел контуры дома и показал жестом сечение.
— Snit, — сказал он. — Cup.
— Сечение, — соглашайся облегчённо Януш, — Сечение ещё нет. Not yet. <Ещё нет (англ.)> Ты сделаешь, понял? Вот здесь эскиз. You. <Вы (англ.)> Machen. Arbeiten. <Делать. Работать (нем.)>
Иностранец ответил скрежетом, соединённым с удушением, хрипением и чавканьем. Тон звуков был полон одобрения.
— Ему нравится, — подтвердил Каролек с удовлетворением. — Я с самого начала говорил, что неплохо иметь дело с подобным коллегой.
— Дикий-то он дикий, но у него есть неплохой вкус, — согласился Лесь.
Первые трудности были преодолены, и новый работник начал приспосабливаться к окружению, доброжелательно относясь ко всем возможным вариантам своего имени. Служебная жизнь бюро стала разнообразным и наполнилась всяческими неожиданностями.
Интенсивное изучение польского языка давало скорее ничтожные результаты. Так как иной способ общения отсутствовал, пришлось использовать любые подходящие к данному моменту слова из других языков, причём никто не придирался к грамматическим правилам. Иностранец тоже относился к грамматике совершенно индифферентно.
— Давай мне кальку, ты. Плииз, — обращался он к пани Матильде с очаровательной улыбкой в голубых глазах. Следовало считать, что очаровательная усмешка играет также и на губах, потому что это было очень трудно подтвердить ввиду наличия густой бороды. Пани Матильда каждый раз отвечала нервной дрожью.
— Нет план fundamenten <фундамент (нем.)>, — информировал Януш, стараясь сказать как можно понятнее. — Ты gehen do инженер.
Некоторое беспокойство представляли лишь два оборота, которые иностранец употреблял с непонятным упорством. Одним из них было то особое подчёркивание, что речь идёт только о нем, а другим — слово «вишел».
— Почему он так себя индивидуализирует? — недовольно говорил Каролек. — Он — да, он — да! А кто — нет, к черту?
— Выделиться старается, — пояснил Лесь, — Вероятно, слышал что-то о коммунизме, вот и перепуталось все у него в голове. Он думает, что у нас здесь все общее, и хочет отделиться.
— А может быть, он хочет подчеркнуть, что согласен с нами? — сказал Януш. — Он — да, а как другие — это его не касается. В конце концов приехал к нам и сидит…
— Возможно. У него должен быть какой-то повод, если он приехал к нам на работу. Кто знает, может, желает дать нам понять, что его устраивает наш общественный строй?
«Вишел» казался более тревожным, чем возможное отношение иностранца к общественному строю. Он звучал в воздухе ежедневно бесчисленное количество раз и вынуждал весь персонал к интенсивным мыслительным процессам.
— О чем он говорит, к дьяволу, с тем вишелом? — нервничал Януш. — Что он хочет сказать этим словом?
— Может быть, он хочет сказать — вышел? — предположил Лесь. — Может быть, его кто-то так не правильно научил, и так и привык?
— Хорошо, но что у него на уме? — интересовался Каролек. — Он всегда употребляет это слово при обсуждении проектов. Не хочет их обсуждать? Хочет выйти?
Тайна «вишела» стала наконец такой мучительной и интригующей, что все потребовали разъяснений от директора. Директор бюро, ежедневно третируемый сотрудниками по этому поводу, после долгих и безрезультатных поисков кого-либо, кто знает датский язык, обратился наконец в припадке отчаяния к официальному лицу, которое рекомендовало нового работника. Лицо, несколько обеспокоенное, сделало более продуктивное усилие своих умственных способностей и ответило, после преодоления того же пути, что и вопрос, только в обратном направлении.
— Он вообще не говорит «вишел», — сказал директор, вернувшись в бюро, счастливый тем, что удалось разъяснить непонятные вопросы. — Он говорит «We shell». Будущее время всего. А «я — да» означает по-датски «Да, благодарю». Купите себе датско-польский словарь и не делайте из меня идиота.
Сразу же был куплен единственный доступный учебник, которым оказался «Разговорник польско-датский», почти полностью состоящий исключительно из гастрономических терминов. На основании этого учебника можно было прийти к выводу, что оба народа занимаются лишь жратвой или закупкой еды и продуктов, только изредка обращая внимание на искусство одеваться. Содержание учебника дало свои результаты.
Одним прекрасным летним днём улыбающийся иностранец ворвался в комнату, немного опоздав, положил на стол завёрнутый в небольшой клочок бумаги кусок колбасы и произнёс торжественно:
— Кал… б?са!
На мгновение воцарилась тишина, которую прервал Каролек.
— Моча тенора… — сказал он вполголоса рефлекторно и бессмысленно.
— Что?! — вытаращился на него Януш. Каролек почувствовал лёгкое замешательство.
— О боже, я же по ассоциации. Ведь существуют такие переиначивания слов. Есть кал б?са и зуб тенора и разные другие. Ты что, не слышал?
— А-а! — сказал Януш, проявляя какое-то удивительное ошеломление. — Сперва «вишел», а сейчас кал тенора, простите, кал б?са…
— Перестань, потому что я не смогу взять в рот этой колбасы! — гневно отозвалась Барбара. Иностранец глядел на них с любопытством.