Гест молчал, и Эйстейн прибавил, что за ним кое-кто следит, поэтому надо срочно собирать вещи и быть наготове.
Три дня спустя, когда Гест, сидя в конюшне, чинил парусину, снова пришел Эйстейн, один, с мешком в руке, и Гест смекнул: пора, время не ждет, в мешке съестное, одежда и те немногие вещи, какие он держал в Хладире.
— Уходим прямо сейчас.
На лодке они переправились через реку и вошли в низкий лесок, где Эйстейн достал из тайника оружие — короткое копье и меч, не считая топора с рыбьей головой на рукояти, — и сказал, что решил подарить Гесту оружие, так как не смог обеспечить ему лошадь и не сумел устроить его на корабль.
Вообще-то, сказал Гест, это он должен бы сделать подарок Эйстейну.
— Ничего подобного, — отрезал Эйстейн.
Приют Гест найдет на севере, в Халогаланде,[43] у богатой вдовы по имени Ингибьёрг дочь Эйвинда. Она была замужем за военным вождем, который ходил в викингские походы с Эйстейном и Хельги, да и с Клеппъярном Старым тоже, а потом погиб при Свольде в войске конунга Олава.
— Вот возьми. — Эйстейн протянул Гесту серебряную монету с какими-то непонятными значками на ней; она, мол, из Серкланда,[44] и Ингибьёрг как увидит ее, так сразу все поймет.
Гест спрятал монету в кошелек, а потом пропел стихи, которые сложил про ярла, и спросил, нравятся ли они Эйстейну. Тот кивнул и добавил, что они бы и ярлу понравились. Тогда Гест сказал, что он может пропеть их ярлу и получить награду.
— Но ведь сложил стихи не я, — возразил Эйстейн.
— Я же дарю тебе и стихи, и награду, какую даст за них ярл.
Дружинник передернул плечами и мрачно произнес, что Гест человек умный и не иначе как намекает, что служит он одному государю, а верность хранит другому, но говорить об этом незачем, он и сам все знает, и такие разговоры его только обижают. Гест даже бровью не повел. Эйстейн поблагодарил его за подарок и объяснил дорогу на север, Гест повторил, на том они и расстались.
Гест поднялся на холм и сделал то, чего, увы, не успел, покидая Бё, — посмотрел на город, который оставлял позади. Красивый какой, гораздо краше сейчас, чем когда он сюда приехал, невзирая на смрад. Многие дома разрисованы до самого конька, на улицах масса народу и коней, крохотные подвижные фигурки, у Эйрара и у Хольма корабли, борт к борту, с верфей доносится стук молотов, хриплый свист точильных камней, далекие командные возгласы, крики чаек. Таким он будет вспоминать этот город, увиденный сверху погожим весенним днем. С Кнутом священником и с Гудлейвом он не попрощался. Выходит, и тут кое-что забыл.
Дети
По совету Эйстейна Гест обошел стороной большие селения в Стьёрдале, Вердале и на озере Мёр, разговаривал только с пастухами да с бондами, если нуждался в еде или сбивался с дороги. Одиннадцать солнечных восходов миновало, когда он наконец перевалил через очередной горный кряж и спустился к фьорду, на берегу которого, по его расчетам, находится усадьба Сандей, то бишь Песчаный Остров, где живет Ингибьёрг.
Правда, в последние дни он шел то берегом моря, то, думая, что впереди полуостров, прямиком через горы, а оттого очень и очень опасался, что либо проскочил слишком далеко, либо, наоборот, еще не добрался до нужного фьорда, между тем усадьбы, а значит, и пропитание встречались все реже. Он ловил рыбу на Тейтров серебряный крючок, ставил силки на птиц, вокруг же цвело лето, опаляло его тяжелым, томительным зноем. Гесту нравилось спать в свежей мураве. И он шел куда ноги несли.
По словам Эйстейна, Сандей располагался на плоском мысу с северной стороны фьорда. Но, выйдя на откос, Гест не увидел ни построек, ни плоского мыса, только черные скалы, обрывавшиеся в воду. Он хотел дойти до вершины фьорда и взобраться на следующий кряж, однако фьорд оказался длинным, конца не видно, свечерело, солнце клонилось к закату, а день выдался жаркий, поэтому он повернулся спиной к материковым горам и зашагал к устью фьорда, заночевал на солнышке, на свободном от снега лужке, а наутро отправился дальше, держа путь на запад и спрашивая себя зачем.
Горная гряда начала понижаться, скалы окрест стали округлыми, гладкими, тропа вела Геста к морю, было тепло и безветренно, солнце светило в лицо, он шел себе и шел, в глубине души сознавая, что опять выйдет к очередному полуострову.
Как вдруг ему почудились голоса.
Детский плач. Или это птицы? Гест вышел к обрыву, глянул вниз — усадьба, зеленая лужайка меж двух серых холмов, которые вилкой выдавались в море, конец дороги, край земли. Между этими зубцами дугой выгибался белый песчаный пляж с лодочным причалом и двумя сараями, катки напоминали руны на песке, ни людей, ни скотины не видать, только лодка на берегу, чем-то вызвавшая у него тревогу.
Снова послышались голоса, откуда-то с горы. Гест сел и навострил уши, потом встал, прошел несколько шагов вспять. Птичий щебет гейзером рвался ввысь из зарослей над обрывом. Он подполз к самому краю, глянул вниз и заметил в глубине, на осыпи, красное пятно, сиречь кого-то в красном, затем еще и еще — всего три маленькие фигурки, трое детей, а между ними четвертый, поменьше остальных, лежит не шевелясь, словно упал и никогда больше не встанет. Гест зашагал прочь.
Но когда вышел на взгорье, откуда открывался вид на море и на усадьбу, и снова увидал лодку, остановился, сел и подпер голову руками. Лодка была с пробоиной. Он поднялся и пошел обратно. Дети все так же сидели вокруг безжизненного тела. Резкие крики воронов звучали в ушах как шум злобно клокочущего потока. Гест отыскал расщелину, спустился вниз, подошел к детям. Они сидели к нему спиной — мальчик лет одиннадцати и две маленькие девчушки. Мальчик медленно повернул голову и с криком бросился на него. Гест отскочил в сторону и стукнул его по затылку — мальчик упал, да так и остался лежать. Девочке, которая плакала, было лет шесть или семь, не больше, она устроилась на коленях у сестренки, той было лет одиннадцать, она не двигалась, закрыв лицо руками.
Гест положил оружие наземь, сел рядом, разулся и начал растирать ноги. Мальчик, не вставая, наблюдал за ним. Гест назвал свое имя и спросил, кто этот мертвый ребенок. Мальчик сел и, помолчав, ответил, что это их брат Эйвинд, он упал с обрыва.
— Вон оттуда, — кивком показал он.
Гест скользнул взглядом по каменной круче, потом спросил, что они делали так далеко от усадьбы. Младшая девочка, которой разрешили посмотреть на него, опять заплакала. Сестра стала ее успокаивать. Все трое бледные, грязные, в глазах пустота.
— Как тебя зовут? — спросил Гест у мальчика.
— Ари, — ответил тот и добавил, что старшую девочку зовут Стейнунн, а младшую — Халльбера.
Продолжая разминать ступни, Гест повторил давешний вопрос:
— Что вы делали в горах?
Ари нехотя рассказал, что несколько дней назад в усадьбу явились лиходеи, поэтому они убежали на гору, в лес, и оттуда слышали крики, видели, как горят дома. Потом лиходеи ушли, но они не посмели спуститься вниз, хотя очень проголодались. А потом Эйвинд упал.
Гест развязал котомку, отдал им остатки своих припасов. Дети жадно накинулись на еду, просительно поглядывая на него: нет ли еще?
— Ари пойдет со мной в усадьбу, — решил Гест, — а вы, девочки, подождете здесь.
Ари идти отказался.
— Ты должен, иначе нельзя, — сказал Гест, взял на руки мертвого мальчика и пошел, прямо в гущу зарослей, вдоль ручья, где нашлась тропинка. Ари поплелся следом.
Усадьба была больше, а земельные угодья намного обширнее, чем казалось сверху. Три дома частью сгорели, на лужайке валялись искалеченные трупы животных, посреди двора — куча мертвых тел, родители ребятишек, работники, трэли, раздетые догола, облепленные полчищами мух и чаек. Гест крикнул Ари, чтобы тот тихо-спокойно сидел за одним из сожженных сараев, пока он не позовет.