Та смотрела на него с ненавистью и болью. Никогда он не видел ее такой.

   - Ты что?!

   Она молчала. Виктор сразу успокоился, стал взрослым  и  рассудительным,взял у нее из рук хворостину (Паула смотрела вбок, но хворостину  пыталась не отдавать) и сломал. Потом он корил себя за этот жест, не надо было  так делать - слишком все это было символическим. Символов здесь не понимали.

   Он говорил: - Я не могу здесь остаться, это значит - всему  конец.  Мне всего  год  патрулировать,  а  потом  вернусь   к   Изыскателям.   Ты   не представляешь, что для меня это значит.

   Там все под рукой, все к твоим услугам, там даже воздух родной, там  не надо мучительно долго объяснять элементарные вещи, там  все  понимается  с полуслова (без этого там просто нельзя),  настоящая  мужская  работа,  где впереди - цель, а за спиной - дом. В тебе нуждаются, ты необходим, а иначе не жизнь - существование.

   Она отвечала: - А я не могу бросить Уалу - у  меня  мать,  братишка,  у меня отец с деревянной болезнью. Как их оставить? Да и сама не хочу.

   Колонисты с молоком впитывали любовь к своему дому, хотя любить тут, по мнению Виктора,  было  абсолютно  нечего.  Может  быть,  их  патриотизм  и подогревался искусственно, но был совершенно искренним, естественным,  как дыхание. Вот откуда он брался?  Постоянная  тяжелая  работа,  растительные интересы,  грязь,  каменный  век,  когда  рядом,  рукой  подать,  -   твоя собственная суперцивилизация.

   А теперь, когда объявлено было о выселении, Паула дернула его за  рукав и сварливо сказала:

   - Теперь ты просто должен остаться с нами.

   Обязанность. Виктор ненавидел это слово до дрожи. Каждый тянет на  свою сторону и говорит: это твой долг.

6 Вокс доносил гудение голосов, ничего не понять, на кого ни переключись, одно и то же гудение голосов. Один голос, похоже,  Косматого.  Омар  долго вспоминал его вокс, вспомнил, набрал. Слышимость стала лучше, но все равно разобрать трудно. Что-то о пеулах, о космокодексе. Опять уговаривают.

   Надо спешить.

   Нижние ветры подняли тучи пыли, вжали в землю корни и папоротники, били то в лицо, то в спину, и вскоре пришлось бросить и рюкзак и ружье,  только пеноходы оставить, без них реку не перейти. Река бушевала,  воды  не  было уже видно, одна только пена клубилась над низкими берегами.

   Надо спешить, спешить, что-то там не так.  И  вокс  почему-то  работает только на прием.

   "Я не собираюсь вас уговаривать, не мое это дело, вон даже как!" Теперь Омар уже полностью был уверен в своей правоте,  он  знал,  что  происходит там, в библиотеке Кривого, и знал, чем кончится.  Он  полностью  доверялся интуиции.

   Только ветер и пыль окружали его, и страшно было и одиноко. "Боже  мой, боже мой, тебя нет, конечно, но если ты только есть, сделай так,  чтобы  я на самом деле был прав, дай мне силы перенести все  это,  и  пусть  другие тоже поймут меня".

   У него болело колено, болело, должно быть, уже часа полтора, и не  было времени посмотреть, что там такое. Потом, потом...

   "Без меня что угодно может случиться... этот Косматый... они же  трусы, трусы, боятся его, все сделают, что он скажет... отравил людей, отравил...

Дернуло меня пойти на охоту..."

   Рогатая черепаха  баноэ,  один  из  немногих  дневных  хищников,  очень питательная и  очень  опасная,  появилась  перед  Омаром  внезапно,  точно откуда-то выпрыгнула, а ружье он бросил.

   - Не вовремя, ч-черт!

7 Говорили только Косматый и Молодой. Друзья  молчали.  Это  были  личные телохранители Косматого, предписанные уставом поселка.  Одного  из  Друзей Виктор знал хорошо, тот славился по всей Уале силой, глупостью  и  умением напускать на себя глубокомысленный вид. Второй был более непосредственным.

Он не сводил с инспектора ненавидящего взгляда, исподтишка  показывал  ему мослатый кулак и время от времени,  не  в  силах  сдержать  напор  чувств, наклонялся к Косматому и что-то  с  жаром  шептал  ему  на  ухо.  Косматый выслушивал внимательно и с видимым участием, а затем, словно  взвесив  все "за" и "против", отрицательно качал головой. Телохранитель в  эти  моменты заводил глаза к потолку, как бы говоря: "Я умываю руки", и  вглядывался  в других, ища поддержки, мол, что ж это делается, а-а?

   Молодой все-таки снизошел  к  объяснению.  Теперь  он  излагал  причины выселения с той же истовостью, с которой раньше отказывался от каких бы то ни было объяснений.

   - Давно доказано, что вмешательство высших цивилизаций в дела  местного населения приносит один только вред.  Могут  произойти  самые  неожиданные социальные катаклизмы, - говорил он, ударяя ладонью по столу в такт  своим словам.

   - Пеулы - наши друзья. Мы ничего плохого им не делаем.

   - Ваши друзья, ха-ха! - ненатурально хохотал Молодой. - Чем? Чем,  черт возьми, вы им помогаете? Ситец? Бусы?

   - Почему ситец-бусы? Мы  их  лечим,  оружие  даем,  лопаты,  инструмент всякий. Мы много им помогаем.

   - Оружие? Да вы хоть соображаете, чем хвастаетесь?  Это  самое  главное обвинение против вас. Вы не имели права даже подумать об этом!

   Косматый напружинился и мгновенно побагровел.

   - Что ты нам указываешь. Лисенок? - зарычал он. - Ты сейчас приехал, мы не знаем тебя, почему мы должны тебя слушать?

   От злости Молодой даже привскочил с места.

   - Это не я, это Земля вам указывает, родина ваша!

   - Наша родина здесь!

   - Земля - ваша родина в высшем смысле. Вы люди...

   - А-а-а, в высшем смысле! Оставь его себе, свой высший смысл. Мы  здесь родились и другой родины не хотим. Почему тебя слушать?

   Лицо инспектора пошло красными пятнами, тонкие губы искривились,  глаза горели бешенством - вот-вот взорвется. Но сдержался, сжал зубы,  с  минуту молчал.

   - Значит, так, - сказал он наконец с трудом и вполголоса. - Мы выселяем вас потому, что здесь вообще запрещено находиться. Во-вторых, ваша колония ведет себя по отношению к местному населению преступным образом.

   - Ай-ай-ай!

   Молодой нервно сморгнул и продолжил:

   - Ваше вмешательство в естественный ход истории влечет за  собой  самые гибельные...

   - Пеулы живут в сто раз лучше, чем другие. Кому спасибо?

   Они и двух  минут  не  могли  говорить  спокойно.  Что-то  сделалось  с воздухом, со звуками, со значением слов -  абсолютно  все  колонисты  были взбудоражены.  Они  переговаривались  между  собой,  размахивали   руками, угрожающе поглядывали на инспектора. Тот чувствовал эти взгляды,  но  виду не подавал.

   Стены дрожали от органного гудения верхних и  нижних  ветров,  бордовые тучи носились по небу. Будет буря!

   - Кроме опасности социальной, вы несете в себе опасность  генетическую.

Вы  для  пеулов  -  чума.  Рано  или  поздно  вы  убьете  их  одним  своим присутствием.

   Косматый вскочил с места. Друзья и Молодой тоже. Один из телохранителей жутковато оскалился и вспрыгнул на стол.

   - Назад! - крикнул Косматый.

   Виктор навсегда запомнит этот момент, когда над  столом  вдруг  выросли четыре фигуры - Косматый, сжимающий  и  разжимающий  кулаки;  нетерпеливые телохранители;  Молодой,  испуганный,   загнанный,   нахохленный.   Виктор запомнит внезапную тишину, Паулу, почему-то хватающую его за рукав, и  то, как он сам,  бормоча  что-то,  протискивается  вперед,  идет  к  Молодому, становится рядом, угрюмый, настороженный... Как оттаивали глаза Косматого, как он наконец сказал:

   - Сядем.

   - Сядем, - энергично, с фальшивой бодростью  повторил  Молодой,  и  все успокоилось. Они сели и с прежним пылом продолжили бессмысленный разговор.

   Виктор отошел к  полкам  за  спиной  Молодого.  Слишком  стало  опасно.

Напротив белым манящим пятном застыло лицо Паулы - с  ней  тоже  творилось что-то непонятное. Нет, точно, словно вся планета сошла с ума в  тот  день перед бурей, которая все грозила и не шла.