Подойдя к берегу, Шпулька остановилась у самой воды.

— Дело нечисто, — решительно сказала она. — Не иначе, этот капитан нашего угря свистнул, вот его совесть и грызёт.

— То я грызу, то меня грызёт, — послышался неожиданно знакомый голос, и из-за тростников выплыла лодка с капитаном. — Неужели, мои дорогие, я и впрямь произвожу такое грызущее впечатление? Что касается заслуг, то кое-какие у вас все-таки имеются.

Если капитан рассчитывал произвести эффект своим неожиданным появлением, ему это удалось в полной мере. Девчонки были так ошарашены, что не сразу пришли в себя.

Первой, естественно, очнулась Тереска.

— Откуда пан здесь взялся? — спросила она совсем не то, что хотела.

— Надо лодку вернуть мужику. Вон из той деревни, что напротив. Там у нас уже все уехали, а я, скажу по секрету, удрал. Вообще-то мне тоже следовало со всеми поехать, да я лучше вёслами немного помашу. Хоть немного на воздухе побуду, проветрюсь, а то, знаете, какое нервное напряжение… Впрочем, меня там машина ждёт.

Капитан печально вздохнул и взялся за весла, делая вид, что отчаливает. Шпулька в панике замахала руками, как ветряная мельница.

— Пан капитан, а как же заслуги? Погодите, не уплывайте. Надо же нам сказать! Какие у нас заслуги?

— Да, собственно, ничего особенного, — небрежно ответил капитан. — То есть, того, напротив, я хотел сказать — просто замечательные заслуги! Не всякому удаётся увидеть уважаемого пана эксперта, влезающего в окно, а вы видели! Всего вам доброго, девочки, желаю приятно провести остаток каникул!

Девчонки стояли молча, провожая взглядом удалявшуюся лодку. Затем обе одновременно, как по команде, кинулись в воду.

Белый парус знакомой лодочки блеснул на солнце на следующий день ровно в полдень. Тереска заметила его со своего матраца, на котором медленно плыла вдоль камышей, пытаясь поближе познакомиться с большой жирной уткой. Та охотно пожирала подбрасываемые ей кусочки хлеба, но была постоянно настороже и предпочитала держаться на безопасном от человека расстоянии. Шпулька сидела на корточках у кромки, замачивала сковородку и наблюдала за стайками мальков, которых сковородка притягивала как магнит.

— Слушай! — крикнула она подруге. — Похоже, я их таки выдрессировала. Стоит мне только оказаться у берега, как они тут же приплывают целыми косяками. Некоторых я уже в лицо узнаю. Если их кормить, они вырастут быстрее, ты как думаешь?

Тереска не отозвалась. Подняв голову, Шпулька взглянула на озеро. Белый парус, слегка накренясь, приближался с озера, подгоняемый боковым ветерком. Позабыв о мальках и сковородке, Шпулька вскочила на ноги и заорала не своим голосом:

— Тереска!!!

— Не вопи, я здесь, — отозвалась подруга, выплывая из-за стены тростников. Оказывается, она была совсем рядом. — Давно уже его заметила. Считаю, самое время появиться. И если он не причалит к нашему берегу, в жизни ему не прощу!

Парус белел довольно далеко, но у Терески не было сомнений, что это Робин. Поняла сразу же, по той удивительной перемене, что мгновенно произошла в её измученной душе. Ошибки быть не могло. Девушка ясно чувствовала: присутствие Робина наполняет все её существо какой-то благотворной, живительной силой независимо от… независимо от… независимо ни от чего!

Оставив в покое утку, Тереска выбралась на берег.

Причалив рядом с байдаркой, Робин взглянул на девчонок и покачал головой.

— Не знаю, стоит ли мне высаживаться на берег, — неуверенно произнёс он. — Вы выглядите как-то так… подозрительно. Должно быть, так людоеды караулят свой обед.

Подруги и в самом деле, стоя рядышком на берегу, поджидали молодого человека с откровенной жадностью и нетерпением, даже не пытаясь скрыть свои чувства.

— Я бы на его месте не стала уточнять, кто здесь подозрительный, — проворчала Шпулька.

А Тереска произнесла, очень неудачно стараясь казаться любезной:

— Мы приглашаем тебя в гости. У нас есть всякие вкусности, например, копчёные угри и оладьи с брусникой. Это мы тебя пытаемся подкупить, а если добровольно не согласишься, тогда убьём!

— У меня есть кофе! — в тон ей подхватил Робин. — Может, и вы позволите себя подкупить и откажетесь от мысли об убийстве?

— Все зависит от тебя…

— Не смей выкручиваться, чтобы больше не возникло никаких недоразумений, — зловеще предупредила Шпулька спустя полчаса, когда все принялись за парадный обед. — И для начала будь любезен объяснить, откуда милиция знала, что мы видели этого вырожденца, залезающего в окно? Ведь мы-то отлично помним, что говорили об этом тебе одному!

— А я и не думаю выкручиваться, хотя, возможно, и надо бы… Я же просил оставить этого типа в покое. Он очень опасен и запросто мог вас обеих пристрелить.

— Так ты и это знаешь?

— Конечно.

Тереска недоверчиво поинтересовалась:

— Ты что, в милиции работаешь?

— Совсем нет. Работаю ассистентом на химическом факультете Политехнического института. Иногда ещё кое-чем занимаюсь, но к милиции это прямого отношения не имеет. Зато есть у меня жуткое хобби: во все вмешиваться.

— А нам не разрешаешь…

— Я могу себе это позволить, а вы — нет. Да чего уж там, расскажу вам все честно, иначе ведь не отстанете. Ещё одну оладью можно?

— Кончай подлизываться! Хоть все бери, только начинай рассказывать.

— Ну хорошо, — начал Робин не торопясь, тщательно подбирая слова. — В конце войны, когда немцы драпали с награбленным добром, нашлось трое молодчиков, решивших воспользоваться ситуацией. Дело своё они знали хорошо и нападали с умом — только на тех офицеров, у кого было что взять. Засады организовывали тщательно, действовали наверняка. Ну и разжились добром. Воспользоваться им собирались после войны, пока же надо было хорошенько припрятать свою добычу. И спрятать так, чтобы все осталось в тайне, желательно, сразу же после нападения. Вот они и прятали…

Робин перевёл дыхание. Девчонки слушали как зачарованные, не сводя с него глаз.

— Здесь спрятали? — почему-то шёпотом спросила Шпулька.

— Да, в этих краях. Под теми же каменными пирамидками. Им казалось — очень подходящее место, о мелините же они ничего не знали. Ясное дело, друг другу эти типы не доверяли, и поэтому каждый раз после удачного налёта делили награбленное на три части, не обязательно поровну, и каждый прятал свою долю в только ему одному известном месте. Сущест-

вовала такая старая партизанская карта, на которой были обозначены тайники партизан. В них они хранили взрывчатку, оружие, снаряжение, боеприпасы. И мелинит в том числе. Бандиты раздобыли эту карту и пользовались ею, отмечая на ней свои тайники собственными знаками. Шифром, так сказать. Карта была так потрёпана, на ней было столько всевозможных условных обозначений и непонятных значков, что постороннему человеку прочитать её просто не представлялось возможным. И все-таки позднее, когда военные занялись разминированием территории, она очень пригодилась. Слушавшая с огромным вниманием Тереска вдруг беспокойно зашевелилась:

— Что-то слишком много ты пропускаешь. Как именно пригодилась? И у кого она все-таки была: у военных или у тех бандюг?

— Сначала у бандюг. Но один из них в самом конце войны погиб, и при нем нашли ту самую карту. То есть, если в хронологическом порядке: сначала карта, естественно, была у партизан, потом, очень недолго — у этих… военных грабителей, а потом её заполучила наша армия. Вся эта грабительская эпопея разыгралась под самый конец войны, длилась всего несколько недель во время панического отступления немцев и в жуткой неразберихе, вот никто ничего толком и не знал. Из троицы разбойничков один, как я уже сказал, погиб, второй угодил в тюрьму за разбой вскоре после войны и умер в заключении. А третий, самый молодой, пропал.

— Как это пропал?

— Точно неизвестно. Может, удрал за границу, может, сменил фамилию, во всяком случае, никто не знает, что с ним сталось.

— Вряд ли это наш, — вмешалась Тереска. — Слишком молод.