- Не знаю, - сказала жена. - Мне все надоело. Проводили, не проводили - мне все равно. Я завтра уеду к маме.

В этот момент с лестницы донесся особенно громкий взрыв смеха.

- Они там пьют, - сказал я.

И задал риторический вопрос:

- Интересно, на что?

- Тебе действительно интересно? - сказала жена. - Ты что, не понимаешь?! Ты же сам им деньги дал!..

И она, воздев руки к потолку, даже сказала:

- Боже мой!..

- Сейчас проснутся соседи, - сказал я, чтобы увести ее от травмирующей темы.

- Пусть проснутся! - сказала моя жена, смотря перед собой невидящим взглядом. - Пусть милицию вызовут! Если ты не мужчина и не можешь выйти и выгнать его, если так, то пусть это за тебя сделают другие!..

Я немного помолчал. Знаете, не люблю я такую аргументацию: «Если ты не можешь…» - и так далее… Мне она представляется демагогической и как минимум не дружеской. Тем более в устах, так сказать, любящего существа. Потому что, если человек действительно не может, что его этим укорять? Он что, от этого сразу сможет? А если может, но не хочет, тогда тем более надо сначала разобраться, а потом уже говорить… Проанализировать его мотивы, все взвесить…

- А помнишь, - сказал я, - как Воропаев помогал нам наш диван собирать? Вот этот, на котором мы сейчас лежим. Почему-то я сейчас вспомнил…

- И что, - сказала жена, - теперь он может водить к нам всех своих б…?!

- Ну, не всех…

- А через одну. Тебе перед его женой не стыдно?..

- Они разошлись, - сказал я. - Я же тебе рассказывал. Причем по ее инициативе. Говорят, она с кем-то живет.

- Ну и что?! - сказала моя жена.

Против этого я не нашелся что возразить.

- Что так нервничать, - сказал я после некоторой паузы, - человек вообще первый раз к нам не один пришел…

В этот момент в дверь позвонили.

Я вдруг почувствовал странное облегчение и безразличие. Мне стало удивительно хорошо.

- Я пойду открою? - сказал я.

- Мне все равно, - сказала жена. - Это утонченное издевательство. Если ты хочешь в нем участвовать, открой. Мне-то давно все все равно, я-то ведь завтра уезжаю к маме…

Звонок повторился.

- Это не соседи… - сказал я. - Вот что самое главное… Самое главное сейчас - это покой окружающих нас людей!

- Я завтра уезжаю, - повторила жена с отчаянием в голосе.

- Послушай, - сказал я, - сейчас пять часов утра. Я дико хочу спать.

Максимум через три часа они уйдут. Может, пустить, и фиг с ними?..

- Лиля забыла сумку с документами, - сказал Воропаев, когда я открыл.

Я кивнул.

- Выпить не хочешь?

- Можно…

Я выглянул на лестницу.

На ступеньках была разложена газета, на газете стояли несколько бутылок красного вина, одна целая и одна наполовину пустая бутылка водки, в пластмассовом стаканчике лежал надкушенный «Сникерс», а рядом, тоже на газете, сидела показавшаяся мне вдруг очень симпатичной Лиля в белых штанах. Почему-то я раньше не замечал, что она в белых штанах. На лестнице было как-то даже уютно.

- Нравится? - подмигнул мне все замечающий Воропаев.

- Садитесь, - Лиля пододвинула мне газету. - Я тут как раз рассказывала Сереже об одном друге моего мужа, он врач в казанской психбольнице…

Мы выпили. Меня чуть не стошнило. Все-таки время было очень позднее…

- Ты закуси, - сказал Воропаев, пододвигая ко мне шоколадку, - там орехи…

- Так вот, - сказала Лиля, деликатно не замечая моего замешательства, однажды в свое дежурство он заехал к нам, мы недалеко живем, и позвал познакомиться с местными нимфоманками. Оказывается, у них там, в больнице, есть целая палата нимфоманок. То есть позвал-то он моего мужа, но я напросилась с ними. У нас с мужем нет секретов друг от друга…

- Ее муж хороший мужик, - подтвердил Воропаев, наливая мне еще.

Я порадовался, что всего этого не слышит моя бедная жена.

…Да, - продолжала Лиля, -- взяли мы такси, поехали, но по дороге заехали во все тот же драматический театр. Ну в их общежитие в смысле, не в сам театр. Не на спектакль… - Лиля засмеялась. - Еще одного товарища взять, актера, а то страшно же… нимфоманки все-таки… Колин друг, врач, он привычный, а нам как?.. (Коля - это мой муж, -- пояснила мне Лиля.) А актеры - люди ко всему привычные… И сели там, в общежитии, пропустить по стаканчику. Так сказать, на дорожку и вообще, для храбрости. У театральных, я так понимаю, без этого дела вообще ни шагу. И так пропустили, что в результате мой муж, врач и местные артисты два раза бегали за водкой, а когда под утро наконец собрались к нимфоманкам, выяснилось, что врач потерял ключи от приемного покоя, и мы все их два часа потом искали…

Во паники-то было! Ладно нимфоманки, а как вообще людям в больницу попадать?

- Нашли? - с внезапным интересом спросил я.

- Нашли… - засмеялась Лиля. - Он их в душевой общежитской утром обронил… Когда душ принять пытался. Чтобы немного взбодриться…

Мы немного помолчали.

- Ну ладно, - сказал я после паузы. - Пошли в дом, что ли?..

Воропаев меня обнял:

- Я знал, что ты не оставишь товарища в беде! - сказал он. - Знал, что в тебе заговорит совесть!

Я махнул рукой.

- Ты меня просто замучил.

- А что, в гостиницу вас не пустили? - спросил я, когда мы вошли.

- Ну да, - сказал Воропаев, отводя глаза, - там сегодня все занято…

- И ты купил на все деньги вина… - укорил я.

- Ну а что же еще делать-то было?! - Воропаев даже удивился. - Если вдруг не допьем, тебе же все останется…

Дома мы еще немного поговорили. Принцесса рассказала еще одну безумную историю про казанский драмтеатр (и у меня возникло ощущение, что я сам долгое время в нем работал. Заслуженным артистом ТАССР…) и вдруг переключилась на то, что у них в Казани вообще жило много всяких знаменитостей. Например, в центре города есть неприметный дом, в подвале которого когда-то была булочная, а в этой булочной еще до революции работал грузчиком Максим Горький!

- Любите Горького? - с вызовом спросила Лиля, подтверждая свой забытый статус аспирантки Литинститута.

Я сказал, что люблю, но не все.

- А я люблю все! - сказала Лиля. -- Великий был писатель, погубленный идеологией!

Вспомнив идеологию, Лиля погрустнела и сказала, что у ее родственников до 1917 года на главной улице Казани был большой магазин и несколько доходных домов… Все отняли большевики!

И мы выпили за свободу.

После этого принцесса, уже не спрашивая меня ни о чем, по-хозяйски взяла кухонное полотенце и удалилась в ванную.

- К какой династии она принадлежит? - спросил я у Воропаева.

- Ты что, книгу «Хазарский словарь» не читал?! - шепотом возмутился Воропаев.

- А при чем тут это? - тоже почему-то шепотом спросил я.

- А при том! - сказал Воропаев. - Там все про них, про волжские страны написано! У нас-то замалчивают! Она принадлежит к царствующей династии! Она царевна, я только забыл ее настоящее имя… Кажется, Миляуша. Ее двоюродный дядя, болгарский царь, в настоящий момент находится в эмиграции в Лондоне, но некоторые круги в Казани, близкие к бывшему ЦК, ведут переговоры о его возвращении на родину! Так что… - Воропаев усмехнулся, - все может быть… И я стану кронпринцем.

Он был уже сильно пьян.

В районе шести утра я, наконец оставив Воропаева и принцессу одних на кухне, снова лег. Честно говоря (простите меня, ребята, если прочтете), я специально не уходил так долго. Я надеялся, что бессонная ночь измотает моих гостей. Как выяснилось, надеялся я на это зря. Но это выяснилось позднее.

Также выяснилось, что моя жена не спала. Я обнаружил это, когда ложился. Не говоря ни слова, она заплакала. Плакала она тихо и не сопротивлялась, когда я ее обнял.

- Надо спать, - сказал я. - Он мой старый друг. Надо ему помочь. Что особенного? Отнесись ко всему с юмором и философски.

- Не могу, - сказала жена. - Вы все грязные, разложившиеся типы. А эта «принцесса»… У меня просто нет слов!

- Нет и не надо, не преувеличивай, сейчас в любом случае надо спать, - сказал я.