— Но ведь Мугандир и Гизайль, — напомнил Фефим, — умерли своей смертью.

— Конечно, своей. Я лишь слегка им в том посодействовал, — благодушно пояснил Паквид, — точнее, не я сам, а моя магия. Да, я немного владею чарами, в юности постигал азы колдовства в одной тайной секте, о которой вряд ли кому-нибудь из вас доводилось слышать. Потом, правда я обнаружил, что истинное мое призвание — ростовщичество, но кое-какие навыки остались. Мне нетрудно подтолкнуть в яму пьянчугу, который и так едва держится на ногах. Или чуточку усугубить страх, разрывающий сердце труса. Ума не приложу, зачем такие, как Мугандир, идут в солдаты?

— А я тебе чем не угодила? — поинтересовалась Дорида. — Я же вроде не пьяница и не трусиха.

Паквид охотно объяснил:

— Исключительно своей щепетильностью, отважная воительница! Щепетильностью, которая в данном случае оказалась совершенно неуместной. Ты не пожелала бродить среди ночи по чужому дому, а остальные претенденты не увидели в этом занятии ничего зазорного. Следовательно, они поступили нормально, а ты — нет. Скажу откровенно: я бы на твоем месте пошел в месте с ними. Ты оказалась непредсказуема, Дорида. Это тебя и погубило.

— Я, между прочим, жива и здорова, в отличие от твоего прихвостня, — сердито напомнила шемитка.

Паквид промолчал.

— Кажется, я понимаю, — задумчиво произнес Конан, — что повело Баррака. Он тоже…

— Ты совершенно прав, киммериец, — перебил Паквид. — Он тоже оказался непредсказуемым. Вот уж от кого не ожидал! Сказать по правде, Баррак был мне наиболее симпатичен. Весьма досадно, что пришлось его потерять.

— Когда все крадут, кради и ты, — кивнула Саба. — Это ты называешь нормальным?

— Именно так, моя красавица, — отозвался горбун. — Помнится, ты недоумевала, почему я набираю в стражу всяких проходимцев. Да потому лишь, что в нашем городе честных взять просто неоткуда. Тут жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. В Шадизаре преступление не считается зазорным, все от мала до велика так и норовят обмануть, обокрасть, ограбить ближнего своего. Немедийский воришка совершенно прав: святая простота тут не выживает. И это меня устраивает. Ибо я привык к такому порядку вещей. Я благоденствую в этом мире и не вижу проку в химерах, таких, как щепетильность и бескорыстие.

— Так. — Фефим недобро улыбнулся. — А мы, значит, доказали свою полную предсказуемость?

— Да, но лишь на предыдущих стадиях испытания. Близится завершение, и его пройдет лишь самый предсказуемый из вас. Почтенные храбрецы, я предсказываю, что очень скоро колодец, в котором вы находитесь, будет доверху заполнен водой. Но это отверстие в потолке широкое, чтобы один из вас смог дышать, просунув в него нос. Он-то и останется в живых. На рассвете я спущу воду, и самый предсказуемый из вас, то есть тот единственный, кто, согласно моему предсказанию, выживет, ценой гибели остальных, получит все золото, которое вы украли, и возможность заработать намного больше. Если он не захочет остаться в моем доме, я отпущу его на все четыре стороны. Но мне почему-то кажется, что он захочет. Я даже рискну предсказать, что захочет. По крайне мере, раньше никто не отказывался.

— Ах ты, горбатая свинья! — возмутилась шемитка. — Ты не боишься, что этот единственный выживший проткнет твое мерзкое брюхо, а?

— Очаровательная Дорида, — последовал невозмутимый ответ, — ты одна может безбоязненно осыпать меня ругательствами, ибо у тебя нет ни малейшего шанса пройти испытание. После того случая в опочивальне я вычеркнул тебя из списка претендентов. Тебе действительно удалось расправится с одним из моих слуг и найти приятелей, но это просто недоразумение. Всем остальным я советую не плевать в колодец — или правильнее сказать, из колодца? Я не люблю нелестных отзывов о своей внешности.

Он умолк, и из дюжины отверстий вокруг светлого пятна ударили сильные струи холодной воды.

— Ну что ж, — глухо произнесла Саба за спиной Конана, — плетью обуха не перешибешь. Давайте разбираться, кто из нас самый предсказуемый.

Конан обернулся и увидел в руке обнаженной красавицы бронзовый нож. Фефим с печальным вздохом достал длинный тонкий кинжал, Дорида выругалась и схватилась за короткий меч. Пролаза затравлено посмотрел на товарищей по несчастью и вытащил из-за пазухи шпильку с обломанным зубцом.

— Ему только того и надо. — Киммериец мотнул головой, указывая вверх.

— А что посоветуешь делать? — Жонглер косился по сторонам — то ли выбирал, на кого напасть, то ли ждал атаки.

— Дорида, сердце мое, — увещевающе произнесла Саба, — тебе-то какой резон дергаться? Все равно Очаровашка тебя прикончит. Слышала, что он сказал? Ты его больше не интересуешь. Лучше отдай мне меч и отойди в сторонку, а? Это уже не твоя игра.

— Заткнись, дрянь бесстыжая! — буркнула Дорида, приподнимая меч. — А что с тебя начну.

— Погодите, — сказал Конан. — Я попробую с ним договориться.

— Шутишь, котик? — Саба фыркнула.

— Саба, тебе же ясно сказано: заткнись, — сказал киммериец. — Убери нож. Если до драки дойдет, у тебя не будет ни малейшего шанса. Я тут самый предсказуемый. Всех положу! Или кто сомневается?

Саба снова фыркнула, но остальные промолчали, мрачно глядя на огромного северянина и его двуручный меч. И светловолосая разбойница не посмела сказать «я сомневаюсь».

Конан достал из-за пазухи маленький сверток. Развернул на ладони кожаный лоскут, двумя пальцами поднял нечто желтое, плоское, блестящее. Показал всем.

— Лунная Льдинка! — выдохнул Фефим.

— Ух ты! — восхитился Пролаза.

— Какая прелесть! — хором воскликнули женщины.

Лунная Льдинка играла мириадами оттенков желтого. Под снопом рассеянного света, что падал с потолка, ее грани рождали тысячи миниатюрных чарующих сполохов. По стариной хауранской легенде, тот, кто хоть раз видел этот редчайший шестиугольный кристалл, влюблялся в него на всю жизнь.

— Откуда он у тебя? — спросил Фефим.

— Так это ты прикончил Халима Баши? — улыбнулась Саба.

Конан не ответил. Он шагнул к Пролазе. Тот в страхе отпрянул, но киммериец поймал его за шиворот. Подтянул к себе, сказал несколько фраз и отдал веревку и свой кошелек.

Потом Конан обернулся к Фефиму. Тот выслушал и кивнул.

— Попробую.

— Второго шанса он нам не даст, — предупредил киммериец. Они уже стояла по колено в воде. И не спешили подняться на верхнюю, пока еще сухую, ступеньку.

— Паквид! — закричал Конан во все горло. — Паквил Губар! Ты слышишь меня? Это я, Конан! Я хочу откупиться. Я готов отдать Лунную Льдинку!

Отверстие на миг потемнело — Паквид Губар заглянул в колодец. Конан держал Льдинку на поднятой ладони, она сверкала даже в полумраке. Шум воды стих — холодные струи больше не хлестали в каменный мешок.

— Лунная Льдинка бесценна, — сказал киммериец. — По крайней мере, она стоит гораздо больше, чем твой особняк вместе со всем золотом. Смотри, Паквид, — разве она не прекрасна? И она будет твоей, если отпустишь нас живыми.

— А если, — хрипло спросил Паквид, — я отпущу только тебя?

— Всех! — отрезал Конан. — Таково мое условие. Если не согласен, будем и дальше играть в твою игру, но сначала я разобью Льдинку вдребезги. А за осколки ты не выручишь и гроша. Что тут думать, Паквид? Соглашайся.

— Отдай Льдинку, — сказал Паквид, — и уходи со всем золотом.

Конан рассмеялся.

— Привык торговаться, ростовщик? Что ж, я поднимаю цену! Наши жизни и это золото, на меньшее я уже не согласен.

Паквид помолчал. Затем неуверенно произнес:

— Зачем мне этот камень? Он же заговорен, его нигде не спрячешь.

— В твоем замке такие заговоры не действуют, — уверенно возразил Конан. — Зря ты, что ли, колдовству учился? Умеешь прятать краденое.

— На худой конец, дашь на лапу начальнику стражи, — крикнула Саба, — он тогда днем с огнем твой камешек не найдет.

Снова наступило молчание. Паквид боролся с соблазном.

— А вдруг это подделка? — произнес он наконец.