ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Внезапное возвращение Катрины с Майорки явилось спасением для Тодда. Несмотря на то, что он изо всех сил пытался справиться со своим положением сам, его совместная жизнь дала трещину. «Радостей холостяка» для него не существовало. Вместо лишних развлечений были только лишние заботы. «Ну что это за жизнь? – жаловался он Маку. – Каждый вечер приходишь домой, а там встречаешь меня только ты…» Он постоянно думал о Катрине. «Как она могла поступить так со мной? – стонал он. – Вот так взять и уйти! Зачем ей понадобился этот отдых? Как будто бы она одна, а моя жизнь – сплошной нескончаемый праздник!»

Говоря по правде, он очень скучал по ней. Скучал по тому мирку, который она создала, по хорошей еде, которую она готовила, и еще о том, что все в доме делалось, как он захочет и когда захочет. Ему недоставало ее. Ему хотелось просто поговорить с ней. Они могли говорить часами ни о чем, по крайней мере ни о чем важном, но ведь главное – они понимали друг друга и счастливые засыпали. Они никогда не ссорились и почти ни о чем не спорили – кроме Лео и «Паломы Бланки».

Ее внезапная холодность, когда она звонила ему, очень его встревожила. У них никогда не было подобных отношений. Раньше он всегда спрашивал: «Тебе тяжело на душе? Так поделись со мной», – и она всегда делилась. Теперь же это напряженное молчание повергло его в уныние.

Но в целом он справлялся. Вечерами, по пути домой, Тодд забегал в китайский ресторанчик напротив своей конторы, чтобы забрать заказ («Еще немного такой еды, и я сам буду похож на эту противную лапшу», – жаловался он Маку), и старался заполнить день телефонными разговорами и деловыми встречами.

И Хэнк тоже справлялся. Из Лондона он отправился в Германию.

– Я вот тут думаю, – говорил он из Берлина. – У нас не было времени окончательно договориться с Шарли тогда. Ты не возражаешь, если я поеду и увижусь с ней?

Тодд возражал, и еще как. Ему было плохо и одиноко в Лондоне. Ему так и хотелось сказать: «А что, если я присоединюсь к тебе?» Но он сдержался из страха показаться дураком. Конечно, Хэнк был прав. Неподходящий момент для романов, даже если прелестная Шарли того желала, в чем он совершенно не был уверен. Да и его интерес к внебрачным связям улетучился. Ведь если даже не брать в расчет чувства вины, посмотрите только, сколько проблем сразу появляется! А потому он спокойно обсудил сроки, которые они должны были предложить Шарли, и поручил все переговоры Хэнку. Хэнку понадобились считанные минуты, чтобы договориться с Шарли. Нет, конечно, Тодд был рад этому обстоятельству. Ему нравилась Шарли, очень нравилась, она произвела на него сильное впечатление с самой первой встречи, но тем не менее его немножко задевала столь быстрая победа Хэнка.

– Послушай, ты абсолютно прав, – начал Хэнк, как бы успокаивая, – мы не может делать все своими силами. Я целый день в разъездах, а ты – в конторе. Нам нужна помощь. Шарли умница, и у нее куча связей. Она как раз то, что надо. Да и этот парень, как его, Боб Левит, согласился отпускать ее на один день в неделю, пока не закончится ее контракт…

Вот так втроем они начали работать. Тодд продолжал заниматься туристическими делами, хотя он и оставил идею об одной крупной сделке взамен мелких, надеясь, что, если объем продаж будет достаточным, его дело даст хорошую прибыль.

Шарли вплотную занялась «Золотым кубком «Паломы Бланки».

Были изданы новые буклеты.

Шарли написала письма секретарям яхт-клубов всего мира.

Хэнк и Дон Антонио обсуждали всевозможные способы расширения гавани.

Много перемен произошло за время отсутствия Катрины.

Решение прервать отдых пришло к ней совершенно неожиданно.

Пока Катрина летела обратно в Лондон, она вспоминала свою поездку в «Палому Бланку». Красота этого места превзошла все ожидания. Конечно, она видела фотографии; Тодд немало старался, чтобы они не остались незамеченными, но воздух и простор нельзя было показать на снимках, и она не очень-то ориентировалась в расстояниях. «Так же величественно, как Вест-Энд», – похвастался однажды Тодд, но воспоминания о Риджент-стрит и Пикадилли почему-то смутили ее. Ничто не шло в сравнение с «Паломой Бланкой». Вест-Энд был заполнен зданиями, большинство из них были уродливыми, тогда как даже незаконченные строения в «Паломе Бланке» были так же красивы, как волшебная книжка с картинками. Действительно, как сказал Хэнк с необычной для него торжественностью:

– Работа великого художника, окруженная удивительной красотой природы.

А еще он добавил:

– Я никогда не видел твоего старика, но, по-моему, если Лео одолжил нам триста тысяч, то это уже о чем-то говорит. Тодди высоко его ценит.

Высоко его ценит? Человек, разрушивший жизнь ее матери. Тот отец, которого она в детстве ждала часами, чтобы только увидеть.

– Но люди меняются, – настаивал Хэнк, – как только человек начинает зарабатывать настоящие деньги и немного наберется ума.

Катрина удивилась. Неужели его махинации оправдали себя? Неужели он в самом деле был способен одолжить Тодди триста тысяч? Неужели у него были такие деньги? Встревожившись и что-то подозревая, она пыталась понять, где он мог столько заработать?

Но что тревожило ее больше всего, так это разговор с Памелой. Ее критика задела Катрину за живое. «Неверность? – думала она раздраженно. – И это я-то! Было бы изменой лечь в постель с Осси. Вот это была бы неверность! Но я ведь этого не сделала. Я всегда поддерживала Тодди!» Тогда она шла в его офис с твердым намерением помириться. И что она обнаружила? Его рубашка была перепачкана женской косметикой. Да, Софи была права. И тем не менее, хотя она и помнила об этом случае все время, разговор с Памелой как-то приуменьшал его значение. Главным, что ее задело, были слова Памелы: «Если бы Сэм попал в беду, я бы стремилась быть с ним. Я была бы сама с собой не в ладу, если бы не стала работать на износ, только бы помочь ему…»

Так что, возвращаясь домой, Катрина была совершенно в другом состоянии, чем тогда, когда она рассерженная вылетела из конторы Тодда. Хэнк и Памела помогли ей изменить свое мнение, а один вид «Паломы Бланки» все в ней перевернул.

– Я никогда не видела места красивее, – призналась она Тодду.

Катрина сделала вид, что не помнит ни следов косметики на его рубашке, ни той ночи в Мидлэндс. Она отложила разговор о своем отце. Вместо этого, взяв на заметку слова Памелы, она решила устроить ему день рождения и Рождество одновременно.

Тодд напоминал пьяницу, любимый бар которого наконец снова открылся. Вернулась его настоящая жизнь. Хэнк был прав, когда назвал Тодда «образцом женатого мужчины». Снова он спешил домой на вкусный запах готовящейся пищи, смешанный с ароматом французских духов. Он спешил к жене. Это был его второй медовый месяц. Они не только вместе наслаждались едой и постелью, они снова говорили друг с другом! Катрина сама заговорила о «Паломе Бланке».

– Тодди, ты должен был заставить меня поехать туда, притащить меня силком, если хочешь. Это просто сказка! И все говорят, что тебе очень не повезло в «Сантурз». Сэм сказал, что это был замечательный контракт…

Они болтали без умолку, ели, пили, снова болтали. И каждую ночь занимались любовью.

– О черт! – восклицал он с восхищением. – Ты словно какой-то энергией подзарядилась…

Но это было больше, чем просто энергия. Желая восстановить прежние отношения, Катрина превзошла себя, чтобы вернуть волшебство их браку. И делала это с чистой совестью. Буквально за неделю она превратила дом в уютное любовное гнездышко. После ужина они разговаривали, делясь планами о будущем. «Палома Бланка» стала постоянной темой их разговора. Конечно, жаль, что сейчас она вызывает массу проблем, но Тодд был уверен, что беспокоиться не о чем, и в конце концов все будет в полном порядке.

И Катрина изо всех сил старалась поддерживать его. Но больше всего ей хотелось продлить ощущение счастья в их отношениях. Да, она искренне была в восторге от «Паломы Бланки» – пусть даже она думала, что это не их дело, а дело какой-нибудь крупной корпорации с миллионным оборотом.