«Неубедительно, Ник, совсем неубедительно!»

— Но ты все равно ждешь, что он придет сюда сегодня ночью, — задумчиво произнесла Зи. Она рассматривала Ника, наклонив голову набок.

Ник помешал медленно нагревающийся яичный коктейль, а потом налил его в пустые кружки для чая. В хижине сильно запахло ликером, и доктор решил, что налил его больше, чем нужно.

— Санта обязательно придет сегодня ночью, — уверенно заявил Ник.

Он говорил тихо и поэтому не разбудил детей. Ник сделал большой глоток коктейля. Седовласое отражение в старой кастрюле подбадривающе кивало.

— Или пошлет кого-нибудь, — добавил Ник. — Иногда Санте нужна помощь, ведь его ждут столько людей в мире. Но у детей — и у тебя — обязательно будет Рождество.

Зи сделала медленный вдох и отхлебнула из своей кружки более осторожно, чем Ник. Потом она деликатным кошачьим движением языка слизнула с губ остатки пенящегося напитка.

— Значит, ты не останешься отмечать с нами Рождество? — Она вздохнула и отхлебнула еще раз, очевидно, в восторге от этого довольно банального угощения. — Санта не подарит тебе этот праздник?

— Я так не думаю. — Ник сделал еще один большой глоток. — Но не волнуйся. Я не очень по нему скучал последние тридцать лет. Мне не хватало только пышных рождественских елок. Я всегда их любил. Ничто в мире не пахнет лучше.

— Рождественские елки? — переспросила Зи и, принимая удобное положение, откинулась на спинку стула. — Что это такое? Ведь это не те зеленые пластиковые конусы в магазинах?

— Нет, это живые вечнозеленые деревья. — Ник улыбнулся. — Их приносят в дом и украшают разноцветными лампочками и елочными игрушками. Или попкорном и клюквой. Один раз мы так делали, еще когда дед по линии матери был жив… Я где-то читал, что раньше люди ходили в лес и пели деревьям в день весеннего равноденствия. Они считали, что их пение весной напоминает духам о необходимости просыпаться.

— Я знаю об этой традиции, — сообщила Зи. — Ее придерживались те, кто поклонялся богине. Не думаю, что люди до сих пор совершают этот обряд.

— Да. Это было в далеком прошлом, — подтвердил Ник, глядя на огонь.

Он вдруг понял, что давно не испытывал такого удовольствия. У него дома был камин, но он никогда не возился с ним. Ведь пользоваться обогревателем проще.

Такой была вся его жизнь. Делая всегда то, что было легче и удобнее, он не прилагал особых усилий и не проявлял каких-то эмоций, и это касалось всего, кроме работы. Поэтому на первый взгляд жизнь казалась ему замечательной, все выглядело безупречным. Совсем как современная американская мечта — хорошее образование, хорошая работа, хороший дом.

И вдруг он понял, что ненавидит эту безупречность, и ненавидел ее с самого начала.

«Вот о чем я твержу тебе все это время», — отозвался голос в его голове.

Он словно тень человека…

«Нет, привидение!»

Работа была единственным, что имело значение, и он не задумывался о своей жизни, как не заботился о своей одежде, каждый раз снимая ее в больнице. Ник сдерживал свои желания, и в конце концов у него почти ничего не осталось. Друзья и семья с каждым годом от него отдалялись, а он не прикладывал никаких усилий, чтобы удержать их, потому что был слишком занят, добиваясь очередной профессиональной цели.

Вот и пришло время понять, что, усердно играя в Сизифа, он катил камень не на ту гору. В детстве Ник отрекся от волшебства и сумасбродства, отказался от радости, восторга. А потом зашел еще дальше. Никакой игры, никакого веселья, никакой любви.

Никакой любви, никакой взаимности. Какое безумие! Как он собирался жить? Неудивительно, что его преследует привидение. Вероятно, это последняя отчаянная мольба его несчастной души выпустить ее из тюрьмы. Ник совершенно позабыл мудрую пословицу «Делу время, потехе час» и в результате стал черствым, скучным человеком.

Так не пришло ли время перемен? Может, пора изменить свои взгляды на жизнь? Подпитать истощенную душу?

Да, пора. Ему повезло, раз душа не покинула его и не поселилась в другом теле. Все было именно так, как описывало привидение, используя красочные метафоры. Дело не в том, что Рождество сделало для Ника, а скорее в том, что он сделал для Рождества — или для своей души. А ответ был прост: ничего. Ник ничего не сделал, чтобы попытаться сохранить рождественский дух живым. Полностью игнорируя все духовное и эмоциональное, он не подпитывал свою душу, и теперь она истощилась от голода.

Но так больше не могло продолжаться. Все изменится. Это как джинн, который не собирается назад в бутылку. Что бы ни случилось, он никогда не попросит свой дух вернуться к бесплодным землям своей прежней пустынной жизни.

Это внезапное озарение вынудило Ника закрыть глаза.

— Ник? Что-то не так? — Зи взглянула на него, наклонившись вперед. В ее взгляде и голосе чувствовалась озабоченность.

— Все в порядке, — солгал врач.

Он не любил говорить неправду, но уверил себя, что это вынужденная ложь. Он будет в порядке. Возможно, ему в голову ударил алкоголь. А может быть, действительно пришло время пересмотреть свои взгляды на жизнь.

— Знаешь, за многие годы это первый канун Рождества, от которого я получаю удовольствие.

Зи чуть заметно улыбнулась.

— Странно, но со мной происходит то же самое. Несмотря на то что это мое первое Рождество.

Ник засмеялся и испугался раздавшимся звукам. Он почти десять лет не слышал своего смеха. Ведь он жил все это время так, словно из него выжали счастье, тяготясь этим и не помня про смех.

— Если бы сейчас заиграла музыка, — вдруг произнес Ник, — мы бы потанцевали.

Зи улыбнулась. Ее яркая улыбка могла бы осветить весь район «Стрип» в старом Лас-Вегасе.

— Мне бы тоже этого хотелось. Я никогда ни с кем не танцевала. Но видела, как это делают другие. Замечательно смотрится со стороны.

— Ты никогда не танцевала?

Ник оглянулся на детей. Они лежали рядом и крепко спали. Гензель и Гретель не станут свидетелями глупостей, которые могут сотворить он и Зи. Все еще находясь под действием алкоголя, а может, уступая своему вновь появившемуся рождественскому духу, он импульсивно предложил:

— Давай попробуем! Помоги мне отодвинуть стол.

Зи с радостью встала и допила коктейль. Взявшись за края искривленного скрипучего стола, они отодвинули его к стене, освободив немного места. Ник и Зи стояли, глядя друг на друга. Стола между ними больше не было.

— Как следует начать? — спросила она.

— Гм… нам нужно встать ближе друг к другу, — пояснил Ник и шагнул ей навстречу.

Зи тоже сделала шаг вперед. Теперь они стояли лицом к лицу. Ник замялся на минуту, спрашивая себя, не выглядит ли он смешным. Когда смущение прошло, врач продолжил:

— А теперь я кладу руку на твою талию. А ты положи руку на мое плечо. Самый легкий танец — фокстрот, и мы разучим его.

— Фокстрот? — Ямочка на щеке Зи на мгновение снова появилась. — Нужно передвигаться на четвереньках, как лиса?[3]

— Это выглядит лучше, чем звучит, — уверил ее Ник. — Когда я сделаю шаг вперед этой ногой, ты сделаешь шаг назад… да. Вот так! Теперь этой ногой… в сторону… и, да!

— Но нам нужна музыка, — заметила Зи, послушно подчиняясь Нику, ведущему ее в танце.

— Да.

Моментально смутившись, Ник пытался что-нибудь вспомнить. На ум ничего не приходило, кроме песни, которую он выучил, танцуя под нее фокстрот в танцклассе колледжа. Когда-то его туда привела девушка, с которой он встречался. Ник начал мурлыкать песню Эдди Рэббита «Люблю дождливую мочь».

— У этой песни есть слова? — поинтересовалась Зи, придвинувшись к Нику и склонив голову на изгиб шеи своего партнера, словно они танцевали вместе годами.

Ник надеялся, что она не почувствует его сильно бьющийся пульс. И давление явно подпрыгнуло. Хорошо, что он выпил солидную порцию яичного коктейля. Алкоголь подействует расслабляюще, и его сердце не разорвется.