– А я-то думал, что она уже сделала это, когда я встал на сторону конвенции и голосовал против отделения штатов.

– Люди, что развалили союз, еще пожалеют о том проклятом дне! – Эвелин перевела дыхание. – Как дела с блокадой, малыш? Кораблей прорывается все меньше и меньше.

– Блокада сжимается, да. Как веревка на нашей шее. – Дивон поставил рюмку на стол. – И я не знаю, сколько раз сумею прорваться еще.

– Плохо.

– В этот раз я был атакован и с трудом вывел корабль.

– Но как?

– Ребята немного занервничали, когда я пригрозил швырнуть в пороховой погреб зажженный фонарь, и мгновенно исчезли.

– Боже мой, Дивон! – пальцы Эвелин судорожно охватили набалдашник. – И ты был вынужден вести корабль в одиночку? Сам?!

Дивон пожал плечами.

– На самом деле у меня было мало шансов, ибо мы в этот раз везли не порох, а партию обуви.

Через плотно закрытую дверь до Фелисити донеслись раскаты хохота. Спустившись по лестнице с багажом в одной руке и с зонтиком в другой, девушка намеревалась всего лишь незаметно проскочить к входной двери, так как говорить с обоими Блэкстоунами ей было больше не о чем.

Однако раздававшийся смех заинтересовал ее: то, что смеялся капитан, было неудивительно, но смех старухи, до сей поры отдававшей лишь лающие команды, поразил ее.

Все же, подойдя к порогу, Фелисити решила, что ни до их смеха, ни до чего-либо другого ей решительно нет дела, и на цыпочках уже сделала было последний шаг к освобождению… но тут вдруг двери столовой распахнулись, и в них показалась Руфь.

– Куда ж это вы так раненько? И даже без хорошего завтрака, чтобы поддержать этакий поход!

Все попытки Фелисити жестами усмирить красноречие болтушки не увенчались успехом; наоборот, служанка принялась тараторить громче прежнего.

– И не машите на меня руками-то! Разве миссис Эвелин знает, что вы уходите?

– Держу пари, что нет, – раздался за их спиной низкий мужской голос.

Фелисити резко обернулась на стоящего в дверях гостиной капитана Блэкстоуна именно с той доводящей ее до бешенства ухмылкой, какую она боялась увидеть. Девушка выпрямила плечи, насколько позволяла ей тяжесть небезызвестного саквояжа.

– Не сомневаюсь, что вы будете счастливы известить ее об этом.

Но прежде чем ей удалось сделать хотя бы шаг, Дивон уже был рядом.

– Отчего же? – улыбнулся он, обнимая ее за плечи жестом, исключающим малейшее сопротивление. – Полагаю, ей будет приятней услышать эту новость из ваших собственных уст. – Приподняв саквояж, Дивон сделал удивленное лицо. – Похищение фамильного серебра, а, Малышка?

– Да вы что?! – Фелисити потянулась к багажу, но легким мановением руки Дивон сделал его недосягаемым. – Отдайте! Отдайте сейчас же! Вы не имеете права!

– Ваши вещи будут непременно возвращены, и к тому же, я уже говорил вам, что ваше пребывание в доме моей бабушки имеет непосредственное отношение лично ко мне и моим занятиям, а с этим надо считаться.

Фелисити оставалось лишь подчиниться, но выражение недовольства на ее личике говорило о самой последней степени терпения. С таким красноречивым лицом она и вошла в гостиную.

– Что же это происходит? Ради всего святого, скажи же мне, Дивон! – Эвелин была уже на ногах, встречая молодых людей на пороге.

– Мисс Уэнтворт покидает нас, ба.

– Ваш внук, это животное, отнял у меня саквояж!

Эти две фразы прозвучали одновременно, заставив миссис Блэкстоун беспомощно перевести взор с одного на другого. Фелисити упорно тянулась за своим саквояжем, Дивон же в самый последний момент выхватывал его прямо из ее рук.

– Отдайте!

– Что ты делаешь с саквояжем мисс Уэнтворт, Дивон? – указала старуха кончиком трости на злосчастный багаж.

– Всего лишь учтиво держу его, ба.

– Не надо мне лгать, мальчик. Ты этого никогда не умел. – Оскорбленно улыбнувшись, старуха важно прошествовала обратно к креслу.

– Как? Разве вы не заставите его отдать мне мой саквояж?! – Фелисити окончательно разъярилась.

– Да он и не намерен его держать. – Эвелин нетерпеливо махнула рукой, приказывая им сесть. Фелисити поняла, что перед тем, как уйти из этого сумасшедшего дома, ей придется вынести все, что бы ни придумали старая ведьма и ее хамоватый внучок. О, почему же она сразу, сломя голову, не бросилась вон из этого проклятого места?!

– Так-то лучше. – Эвелин снова склонилась над тростью. – А теперь поведайте мне добром, куда вы направляетесь.

Фелисити перевела дыхание, понимая, что нет никакого толку объяснять этой парочке свою непричастность к определенной женской профессии, в занятии которой и бабка, и внук, видимо, недвусмысленно ее подозревали, и потому решила говорить почти правду.

– Я направляюсь в Магнолию-Хилл, чтобы забрать троих детей. Детей-рабов. Я выкуплю их и увезу с собой в… Ричмонд.

– Она обещала это своей дорогой кормилице, которая умирает… или уже умерла? Что из этого всего правда, мисс Уэнтворт?

Фелисити в ответ лишь презрительно окинула его взглядом.

– Замолчи, Дивон, пусть девушка закончит.

Дивон отодвинулся, скрестил демонстративно руки и приготовился смотреть очередное представление в исполнении очаровательной мисс Уэнтворт. И он не разочаровался. Ее синие глаза потемнели от гнева так, что стали напоминать только что освеженный дождем барвинок; потом девушка отвернулась и сосредоточила все усилия на уверении в своей искренности нахмуренной старушки. Речь ее, потеряв протяжность, приобрела медлительность прибрежной волны и нежность жасмина, перемешанного с медом.

– Он сказал правду. Кормилица умирает, и я обещала ей найти детей и вернуть их.

– Но разве вам никто не говорил, что война распространяется и на детей?

– Конечно… но… – Что оставалось ей сказать? То, что в Нью-Йорке эта война казалась далекой и романтичной? Что она сама не имела о войне никакого понятия, кроме представлений о красивых сражениях с развернутыми знаменами? Все это было бы совершенно бессмысленно. Фелисити вынула платок и тихо заплакала. – Я обещала… Обещала…

– Да ради Бога! Прекратите же снова ломать комедию!

– Это правда!

Дивон отмахнулся и с возмущением обернулся к бабке.

– Только что вы спрашивали меня о моих отношениях с этой особой. Так вот, именно она – причина моего подбитого глаза. Как дурак я бросился спасать эту красотку, еще вчера носившую вдовий траур!

– Это не имеет никакого отношения к моей поездке в Магнолию-Хилл, – Фелисити встала. – А теперь простите меня, но мне уже давно пора быть в пути. – Потянувшись к саквояжу, девушка с негодованием и ужасом увидела, что несносный внук уже успел открыть его, дабы действительно удостовериться, что она не украла их канделябры и вилки. Боже! Фелисити выдернула саквояж у него из-под носа и захлопнула замочек. Будь проклят этот наглец и хам вместе со своей старой каргой! Больше они ей не нужны! Эти Блэкстоуны и так стоили ей целого дня задержки и пусть скажут спасибо, что она и вправду не стащила у них фамильные драгоценности.

Высоко задрав подбородок, Фелисити зашагала к выходу из гостиной, настроенная уйти, чего бы ей это ни стоило. Она уйдет, если только Эвелин Блэкстоун не произнесет единственную вещь, способную поколебать ее уверенность…

– Почему же ты не хочешь отвезти ее в Магнолию-Хилл, Дивон?

– Что?! – Дивон вскочил и в изумлении посмотрел на бабку.

Фелисити стояла у двери, стараясь не дышать. – Черт! Неужели и вы впали в маразм?!

– Не советую говорить со мной таким образом, Дивон.

– Я…

– Знаю! Знаю! Проклянете! Отречетесь! Пустите по миру! Но все это только цветочки по сравнению с моим появлением в Порт-Ройяле!

– Я была о тебе лучшего мнения, Дивон.

– Порт-Ройял кишит северянами!

– Не больше, чем Атлантика, но это, кажется, тебя еще ни разу не останавливало.

– Она лжет! Лжет же, ба! – тихо произнес Дивон, глядя бабке прямо в глаза.

– Конечно, лжет, – Эвелин повернулась к двери, где стояла Фелисити, готовая возразить в любую минуту. – Но ведь это еще не значит, что у нее нет вполне законной причины добраться до Порт-Ройяла. К тому же, эта поездка даст тебе возможность побывать в Ройял-Оук и посмотреть, как там обстоят дела.