Фелисити же с трудом сдерживала любопытство по поводу того, кто бы это мог оказаться тем самым романтическим блокадоломом из тех людей, что встретились ей сегодня. Кто же, кто обладал той отчаянной и дерзкой душой, которая необходима для подобных операций?

Но ответ на этот вопрос был подобен ведру ледяной воды в холодное зимнее утро.

– Миссис Блэкстоун!

Фелисити выпрыгнула из кареты и, подобрав юбки, рванулась за старухой, неуклюже взбиравшейся по ступеням крыльца с помощью дочери.

– В чем дело, девочка? С той поры, как эти дурни подожгли Форт-Самтер, я и слыхом не слыхивала такого шума.

– Этот человек, прорывающий блокады… ваш внук?!

– Разумеется. Дивон Блэкстоун – самый удачливый и знаменитый из всех ему подобных.

Фелисити в каком-то отупении проследовала за дамами в дом. В серебряных подсвечниках, окаймлявших стены, горело лишь несколько свечей, и потому холл казался мрачной пещерой, погруженной в тень. Слуг у Блэкстоунов было мало, да и те весьма преклонного возраста, словом, встретить вернувшихся с бала хозяек не явился ни один человек. Даже Лукас, довезший их до дому в полном молчании, отворив двери, куда-то исчез.

Вручив Фелисити один из подсвечников, Юдифь подняла другой как можно выше и, освещая широкую винтовую лестницу, повела мать в ее апартаменты. Миссис Блэкстоун ковыляла за ней молча, не позволив себе проронить ни одного едкого слова.

Фелисити поднялась к себе, открыла дверь и с удивлением обнаружила, что комната освещена лишь серебряным лучом луны, робко проникавшим сквозь незашторенные окна. В ее родном доме лампы бывали раскалены докрасна в любое время ночи, освещая стены, покрытые дорогой материей.

Кроме того, по приезде откуда бы то ни было юную хозяйку всегда встречала ее горничная Эдди, снимавшая с нее платье, расшнуровывавшая корсет и расчесывавшая пышные волосы. Помимо этого, она еще умудрялась беспрерывно болтать, расспрашивая хозяйку о минувшем бале: «С кем же вы танцевали на этот раз, мисс Фелисити? Красивы ли были сегодня мужчины? Всем ли понравился ваш наряд?»

В темной пустой комнате Фелисити поставила подсвечник на туалетный столик и присела на стоявшую рядом скамеечку. Уткнув подбородок в ладони, она задумчиво уставилась в зеркало. Как же случилось, что, проделав столь короткий путь, она оказалась уже на недосягаемом расстоянии от своей прежней мечты?

Но отражавшееся в зеркале усталое лицо молчало. Впрочем, она добилась именно того, чего хотела: возможности доказать свою порядочность. Себе. Иебедии. Отцу.

Девушка вздохнула и принялась вытаскивать из тяжелых волос длинные шпильки, державшие прическу. Одну за другой она вынимала серебряные заколки и бросала их на столик красного дерева, покрытый толстым слоем пыли.

Нет, временная задержка в поисках детей Эсфири не является доказательством несостоятельности ее убеждений вообще! Вот только… только почему именно Дивону Блэкстоуну суждено было оказаться этим «ловким блокадоломом»? Но тут же в девушке вспыхнула искра надежды – ведь не один же он такой во всем Чарлстоне! И, наверное, не так уж и сложно найти другого! Правда, его бабушка уверяла, что он лучший из лучших, да и к тому же единственный, которого она, по крайней мере, знает. Для того чтобы найти другого, понадобится время. А времени у нее в обрез.

Фелисити встала со скамейки и отчаянно вступила в борьбу с застежками на платье, окончившуюся, когда корсет был распущен и упал на пол, ее победным стоном. Оставив подле столика груду одежды, увенчанную сверху кринолином и нижними юбками, девушка опустилась на колени около кровати и придвинула к себе саквояж. Волоча его по обюссоновскому ковру, она с облегчением заметила, что тяжесть его не уменьшилась, и, щелкнув ремешками, раскрыла его кожаную пасть… Зеленое уродливое платье, единственное оставшееся после пропажи остальных вещей в поезде, сложено, как она и предполагала, наверху. Фелисити вытащила его и кинула на стул – завтра оно ей непременно понадобится.

Чулки и рубашки она нетерпеливо отодвинула в сторону и достала, наконец, откуда-то со дна два увесистых кожаных мешочка, составлявших основную тяжесть ее багажа. Золотые монеты весело засверкали в свете догоравшей свечи, и девушка, не удержавшись, взяла несколько монет в руки.

Золото понадобится тоже.

Фелисити затолкала все вещи обратно в саквояж, снова засунула его под кровать и потушила свечу. Через окно, обращенное на восток, пробивались дымчато-розовые лучи, казалось чуть дрожавшие от дуновения слабого ветра.

Затем измученная путешественница забралась на кровать, застланную пуховиками, свила там себе гнездышко поуютней и предалась размышлениям о завтрашнем тяжелом дне. День этот воистину станет проверкой ее характера.

Глаза Фелисити широко раскрылись навстречу яркому солнечному свету, струящемуся через высокие сводчатые окна. Нетерпеливо отбросив одеяло, она соскользнула с постели. Как можно было так долго спать?! Ведь все ее планы основывались на том, чтобы встать пораньше.

Ночь остудила воду в кувшине, но девушка быстро сполоснула лицо и взялась за корсет. Однако неумелые пальцы упорно не хотели справляться с такой трудной задачей, а звать на помощь кого-либо из прислуги ей вовсе не хотелось. Наконец, не выдержав, она с отвращением отбросила корсет прочь и влезла в нижние юбки без корсета. Слава Богу, ее костюм был прост и прекрасно сидел на ней даже без этого ужасного приспособления. Расправив двойную, отделанную рюшами юбку и вытащив пышные рукава блузки, Фелисити взяла с туалетного столика серебряную расческу.

Волосы ее этим утром, казалось, были гораздо кудрявее, чем обычно, – расческа с трудом продиралась сквозь тяжелые золотые заросли. Девушка закрутила их в пышный шиньон и, уложив на затылке, начала скреплять их распадающуюся массу серебряными шпильками, которые вчера вынула из волос.

Мимоходом оглядев себя в зеркале, Фелисити поморщилась. Конечно, с того времени, как она решила стать женой Иебедии Уэбстера, волосы ее укладывались только так, но какой-то смутный внутренний голос говорил ей, что вкусы Дивона Блэкстоуна весьма далеки от пристрастий ее возлюбленного.

Но сегодня она во что бы то ни стало должна произвести впечатление не на сумрачного Иебедию, а на красавца Дивона, а потому… мгновенное движение быстрых пальцев – и на нее обрушился водопад волос, отливающих старым золотом. Еще несколько взмахов расчески, локоны приглажены, а синяя лента из тафты, украшавшая платье, скрыла завитки, падающие на лицо.

Фелисити пристальнее посмотрела на свое отражение в зеркале. Вид был немного уставший, несмотря на продолжительный сон, и под глазами залегли лиловато-розовые тени… Увы, рисовой пудры, чтобы прикрыть эти явные свидетельства утомления, на столике не оказалось, как, впрочем, и какой-либо другой косметики. Девушка несколько раз ущипнула себя за бледные щеки, которые после подобной процедуры весьма быстро порозовели, и принялась строить перед все тем же зеркалом то кокетливые, то обольстительные улыбки. Результат, к сожалению, был малоутешительным.

Ни на что более времени уже не оставалось, ибо бессовестный прерыватель блокад, по расчетам Фелисити, должен был сейчас восседать в гостиной своей бабки. Девушка надела туфли и бегом поспешила из комнаты.

Высокие напольные часы в стеклянном корпусе, стоявшие на ее пути, показывали самое начало девятого – и это было очень неожиданно для сладко выспавшейся Фелисити. Тихо, как мышка, гостья проскользнула вниз по лестнице, не встретив по дороге ни души, и уже было подумала, что она первая проснулась в этом унылом и сонном доме, как из гостиной послышались приглушенные голоса.

Внимательно прислушавшись, Фелисити поняла, что разговаривают две женщины – Эвелин и Руфь.

Слава Богу, значит, он еще не приехал!

Ноги ее бесшумно заскользили по холодному мрамору холла, и через несколько мгновений девушка уже была по ту сторону массивной входной двери. По булыжной мостовой с грохотом проносились повозки, и, не таясь уже больше, Фелисити обогнула дом и уселась на скамейку под глянцевитыми листьями старой магнолии. Из груди ее вырвался вздох облегчения.