— Не знаю. Попробуй сама докопаться до истины, при условии ограниченного времени и их манеры давать ответы! — развел руками химик.
Я кивнула. Действительно, сложно. Я ведь тоже не смогла узнать все, что хотела.
— Ладно. У меня тоже есть кое-какие сведения, — встряска помогла принять решение. — Мне удалось узнать, что «керелями» станет только один вид из трех. Какой конкретно, не знаю, но не мой. Остальные погибнут, — мой голос предательски дрогнул, навалился могильный холод, как будто я уже вот прямо сейчас собралась вымирать.
— Станет? — задумчиво уточнил Игорь. — В будущем времени?
— Да, а что?
— Знаете, прежде чем начать задавать вопросы по существу, я сначала расспрашивал керелей о том, какие типы ответов в каком случае можно ожидать. Так вот, когда задаются вопросы о будущем, керели рассматривают варианты и если какой-то хоть на долю процента превышает другие, то именно на него говорят «да». Они ведь не пророки, сами признались, я их и об этом спрашивал, — со смешком добавил он. — Это как прогноз погоды — не обязательно она будет такая, как предсказывали. Если, например, шансы стать керелями у двух видов по тридцать три процента, а у одного — тридцать четыре, именно на него будут указывать керели. Так что их слова еще ничего не значат.
— Но также возможно, что у других совсем мало шансов! — не удержалась от возражения я, хотя слова математика дарили надежду на другое будущее.
— Тоже верно, — с сожалением кивнул он. — После слов Ильи у меня есть теория, что керели просто подсчитали, сколько раз какой вид доживал до конца. И указали на тот, у которого это получалось хоть немного чаще.
— Меня волнует другое, — сказала Надя. — Не думаю, что керели дураки. А значит у них был повод не сообщать нам причину своего вымирания. Может быть, если бы мы ее знали, у нас было бы больше шансов повторить ошибку?
— Ну, думаю, незнание тоже не поможет от нее застраховаться, — покачала головой я. — Илья же сказал, что эта ошибка происходит уже не впервые.
— А если не эта? Если каждый раз керели совершали другую ошибку, пытались найти другой путь, но он тоже приводил к гибели? — высказал предположение математик. — Такое ведь возможно. Например, в один раз цивилизацию погубила ядерная война, в другой — генная инженерия, в третий — нападение инопланетян…
— Ну ты и фантазер, — засмеялась я.
— Такой ли? — скептически поднял бровь Игорь. — Зачем-то ведь они говорили, что оставили нам защиту «от искателей богатства и приключений».
— Кстати, правда, с чего бы им об этом заботиться, если бы не было серьезных причин? — поддержала математика Надя.
Мы выдвинули еще много предположений, но ни одно из них не являлось достаточно аргументированным, чтобы его удалось принять за рабочую гипотезу. Ясно только то, что все не так просто, как кажется на первый взгляд. Надя высказала дельную мысль: нельзя недооценивать керелей. Все-таки они построили цивилизацию, по развитию сильно обогнавшую человеческую, значит, не стоит отказывать им в уме. Каждое их действие имеет свою причину. Например, нельзя не признавать, что они позаботились о нашем выживании: одни кольца-анализаторы чего стоят. А что мы не видим всех причин — так то проблема в нас или просто в недостатке информации. Что же до вымирания… Кто сказал, что человечество на Земле не погибнет раньше, чем достигнет хоть в половину такого развития? Но, хотя разумом я и признавала, что не стоит огульно обвинять керелей во всех грехах, чувства так легко изменить не получилось. Слишком уж привычно считать их злодеями, слишком долго я изливала в их сторону негативные эмоции. А на самом деле высока вероятность того, что я в первые дни выдумала себе врага и до сих пор воюю с фантомом собственного воображения, а не с реальным противником. Просто этот фантом воплотился в виде керелей.
Чтобы хоть как-то отвлечься от дурных мыслей, попыталась переключиться на что-нибудь другое, ну хотя бы на разглядывание соседей с помощью ночного зрения. Меня до сих пор удивляло, насколько сильно меняется для меня окружающий мир ночью. Хотя в принципе Homo oculeus, в отличие от троллей, выглядели нормальными, живыми, их окраска сильно изменялась. Так, например, самыми светлыми казались Росс и другие зеленокожие, чуть потемнее — золотой мальчик. Негроподобная в дневном освещении Вероника в темноте также становилась светлее, достигая цвета «загара», как я обозвала этот оттенок. А вот светлая кожа Нади с Верой, наоборот, ночью темнела, так что они становились двумя симпатичными негритянками. Однако, если в целом закономерность изменения цвета кожи при просмотре с помощью дневного и ночного зрения выявить удалось, встречались и исключения. Например смуглый Сева, судя по другим людям с кожей похожего цвета, по идее, ночью должен был бы изменятся несильно, однако казался еще темнее Веры. Моя дочка по окраске походила на меня, то есть шерсть ее сильно светлела, а вот полукровки приобретали способности хамелеонов, меняя расцветку в зависимости от состояния и настроения, например, после еды — радостно светлели, а засыпая — немного темнели.
Едва я отвлеклась от размышления, чем же может обосновываться разная расцветка Homo oculeus, как вернулось плохое настроение. Может, все-таки не стоило сообщать другим о том, что из трех видов в живых останется только один? Вон, все равно меня никто всерьез не воспринял. Только посмеялись! Заставив себя несколько раз глубоко вдохнуть, с трудом подавила неожиданную вспышку раздражения. Да что со мной происходит? Уже не первый раз за сегодня замечаю за собой резкие перепады настроения, причем все в негативную сторону. Прямо как в предменструальный синдром на Земле. Истерично рассмеявшись и прервав свой смех на середине, отправилась наверх. Надо выспаться как следует и поесть. Глядишь, раздражительность и отступит на задний план.
Утро – день 183 суток.
Река — пустыня
На рассвете я обнаружила, что плотность драконов на берегу сильно снизилась. В промежутках между их огородами берег более ровный, зеленая полоса резко сужается, трава на ней растет отдельными кустиками, загрубевшими и гораздо сильнее напоминающими пустынную растительность. Древесные породы по берегам теперь не отличаются разнообразием, точнее говоря, остался всего один, фигофиниковый вид. И животные реже встречаются. Да что там по берегам, мне начинало казаться, будто даже рыбы в реке стало меньше, что вкупе с остальным не улучшало настроения. А еще Рысь ночью раскапризничалось так, что даже поспать не дала, и сейчас продолжает. Наверняка опять съела что-то несъедобное, а теперь живот болит. Вот и сейчас, вместо того, чтобы играть или спать, дерется, кусается и кричит. Поняв, что если так и дальше пойдет, у меня окончательно кончится терпение, я запихала дочь в корзину и завязала крышку. Сколько, в конце концов, драться можно? У меня уже все тело в царапинах. Еще немного повозмущавшись, дочь успокоилась. Осторожно заглянув в корзину, я с облегчением выдохнула — наконец-то она задремала. Можно хоть немного отдохнуть и перекусить. И напиться. Подойдя к краю плота, зачерпнула ладонью воды.
— Как всегда, — не замедлил отпустить язвительную шпильку зеленокожий. — Пьем оттуда, куда писаем, снова писаем и оттуда же пьем.
Несмотря на справедливость (в некотором роде) его замечания (ну куда еще ходить в туалет с плота, как не в воду?), на сей раз оно вызвало у меня приступ гнева.
— Сам точно так же делаешь! — раздраженно прошипела я.
— Ага, — ехидно сказал Росс. — А ведь мы туда еще и какаем…
— Ты вообще помолчать можешь?!
— Если бы не мог, ты бы уже давно это поняла, — не менее злорадно посвятил меня он.
— Да чтоб ты!.. — не договорив, я схватила корзину с запасом продуктов и залезла к себе. Вот гад! Только и умеет, что издеваться. Вы — это, мы — то!.. Думать должен, прежде, чем говорить. Зараза зеленая!
Неожиданно закричала Рысь, и почти сразу же у меня в голове как будто что-то взорвалось, все органы чувств на мгновение отказали и навалился страх, тягучий, беспросветный. Мир потерял пестроту красок, превратившись в мутную, черно-белую картину. Пришло понимание, что мы плывем туда, куда нельзя. Ни в коем случае. Там, впереди — смерть. И она с каждой минутой приближается. Поняв, что надо срочно предупредить остальных, я спрыгнула вниз.