Голембовский говорит, что польские поселяне, опоясанные чернобыльником, целую ночь прыгают около огней. Ивановские празднества в Кракове отправлялись на Кремионках, в Варшаве на берегу Вислы и на острове Саксонском. Огиер, путешествовавший по Польше в 1635 г., говорит, что огни изжигались на площадях, около лесов и в разных окрестностях, в дома сносились цветы, травы. Ивановский огонь назывался тогда у них: kresz. Польский писатель Мартин свидетельствует об участии поляков XVI века в этом тржестве: «С вечера Иванова дня женщины зажигали огни, плясали кругом их, пели песни, воздавая честь и мольбы демону. Сего языческого обычая доселе не оставляют в Польше, приносят жертвы из травы чернобыльника, зажигают костры огнем, полученным чрез трение дерево об дерево». Сербы думают, что Иван дан столь велик, что для него солнце на небе трижды останавливается. У Вука Стефановича находим сербские Ивановские песни: «Иваньско цведье, Петров-ско» и проч. Литовцо-руссы называют Ивановское празднество — праздником росы. С вечера, под Ивановскую ночь они собираются на избранном месте, на поляне ставят шалаши, разводят огни, поют песни, пляшут с факелами и перескакивают чрез огонь. Рано утром отправляются в лес — на росу. Утренние сборы называются у них стадом, а пляска коркодоном. Утром сбирались травы для врачевания и чарования. Литовцо-руссы верят и в папортников цвет. 

В письменных памятниках великорусские ивановские обряды известны не ранее XVI века. О псковских обрядах говорит игумен Памфил в своем послании к псковскому наместнику: «Егда приходит великий праздник день Рождества Предтечева, исходят огньни-цы, мужие и жены чаровицы по лугам, и по болотам, и в пустыни, и в дубровы, ищущи смертные отравы и приветрочрева, от травного зелия на пагубу человеком и скотом; тут же и дивии корения копают на потворе-пие мужем своим. Сия вся творят действом диаволим в день Предтечев с приговоры сатанинскими. Егда бо нриидет самый праздник Рождество Предтечево, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селех возбесятся в бубны, и в сопели, и гудением струнным и всякими неподобными играми сатанинскими, плесканием и плясанием, женам же и девкам и главами киванием и устнами их неприязнен кличь, вся скверные бесовские песни, и хребтом их вихляния и йогам их скакание и топтание; что же бысть во градех и и селех». 

На Стоглавом соборе говорили: «Против праздника Рождества великого Иоанна Предтечи, и в ночи на самый праздник, и в весь день и до нощи, мужи и жены и дети в домех и по улицам ходя и по водам глумы творят всякими играми, и всякими скомраше-ствы, и песни сатанинскими и плясками, гусльми и иными многими виды и скаредными образовании. И егда нощь мимо ходит, тогда отходят к роще с великим кричанием, аки бесы омываются росою». 

В указе 1721 года, 17 апреля сказано: «К тому ж будто бы воспоминают мерзких идолов, в них же был некий идол Купало, ему же на Велик день приносили жертву оным купанием; о чем пространно зрится в Летописце Киевском». О малорусских обрядах Ивановской ночи Ги-зель в своем Синопсисе писал по-своему: «Пятый идол Купало, его же бога плодов земных быти мняху, и ему прелестию бесовскою омрачении благодарения и жертвы в начале жнив приношаху. Того же Купало бога, истинны беса, и доселе по некиим странам российским еще память держится; наипаче же в навечерии Рождества св. Иоанна Крестителя, собравшеся ввечеру юноши мужеска, девическа и женска пола соплетают себе венцы от зелия некоего и возлагают на главу и опоясуются ими. Еще на том бесовском игралище кладут и огнь, и окрест его емшеся за руце нечестиво ходят и скачут и песни поют, скверного Купала часто повторяюще и чрез огнь прескачуще, самих себя тому же бесу Купале в жертву приносят». 

В Потребнике 1639 года находим: «Нецыи пожар запалив, предскакаху по древнему некоему обычаю». 

Таковы известия, сохранившиеся в наших письменных памятниках. Перейдем теперь к описанию народного празднества, отправляемого в разных местах. Следы обрядов Ивановского празднества, сохранившегося в новгородских окрестностях, суть следующая: 

В старой Ладоге Ивановские огни совершаются на горе Победище, при впадении речки в Волхов. Там сей огонь, добытый при трении из дерева, известен под именем: живого, лесного, царя огня, лекарственного. Тихвинцы купаются в озере, находящемся близ Антониева Дымского монастыря. 

После купают там и лошадей хворых. В окрестностях Петербурга, по рижской дороге бывали в XVIII веке ивановские огни, где участвовали вместе с русскими и ижорцы. Последние это игрище называли: кокуем. В Лужском уезде, по реке Луге, Ивановское празднество известно более под именем Соботок. Вероятно, что это название занесено из Литвы. 

В Парголове ростовские переселенцы справляют ивановские огни со всеми обрядами. Зажженные костры, игры, песни и купанье там одинаковы со всеми другими обычаями, встречаемыми в московских окрестностях. 

В московских окрестностях ивановские огни зажигались на горах, полях и по берегам рек. Чрез эти огни перескакивали мужчины и женщины, перегоняли скот. Игры и песни продолжаются до утренней зари.. Заметим важное обстоятельство: великоруссы не поют песен с именем Купало, как это находим у малоруссов. Москвитяне Иванов день празднуют на трех горах. В 'Гуле это празднество отправлялось близ Щегловской часеки. Вечером 23 июня крестьяне выходят в поле в чистых белых рубашках, составляют костры из хворосту; другие приносят с собою дегтярные баклаги. Старики садятся в кружок и начинают чрез трение добывать огонь из двух старых, сухих дерев. Кругом их все стоят в глубоком молчании. Едва показался огонь, все ожило, запело и завеселилось. Зажигаются костры и баклаги. Молодые поют и пляшут, старики сидят в кружках, беседуют о старине и от радости попивают винцо. Часто случалось видеть, как над этим костром старушки-матери сжигали сорочки, взятые с больных детей, с полною уверенностью, что от сего обряда прекратятся болезни. Наш народ думает, что перескакивание чрез огонь избавляет от очарования. В купаньи утренней росою они полагают очищение тела и избавление от болезней. Других поверий мне не случилось слышать. 

Напрасно я доискивался проверить на месте остроумные замечания наших изыскательных археологов, которые в празднествах Купалы и Купальницы отыскивают мифы физические и астрологические, видят в них почитание солнца и луны, находят благоговение к стихиям природы — огню и воде. Наш народ этого не знает и не понимает. Может быть, или самое время истребило эти понятия в народе, или гг. археологи слишком умствуют в идеях водопоклонения и травоволхвования. По крайней мере, остается одно верным, что в этих идеях не участвует великорусский народ. 

В малорусских селениях ивановские огни соединяются с особенными обрядами, которых нет у великорусского народа. Здесь видим: крапивный куст, куклу, пирование около дерева марины; здесь слышим песни с именем Купало. В Харьковской губернии поселяне собираются в назначенное место и перепрыгивают чрез крапивный куст. В старину перепрыгивание бывало чрез зажженную солому с песнями купальскими. Другие срубают дерево марину, украшают его венком из цветов и относят его в отдаленное место. Здесь под деревом сажали куклу, изукрашенную разными уборами. Подле дерева ставили стол с горилкою и закусками. Молодые, схватясь руками, ходили вокруг дерева и пели песни. 

По окончании игр снимали дерево с песнями и относили к реке. Во время сего поезда пьют горилку и едят закуски. С приходом к реке начинали все купаться. Дерево марину потопляли в реке. В других местах куклу делали не более трех четвертей аршина, украшали цветочным венком и с ней перепрыгивали чрез огонь. Иные делали куклу из соломы в рост человека, одевали в женскую рубашку, голову убирали лентами и намистами. Кукла с именем Купала ставилась подле дерева марины, черноклена. Женщины одевались в праздничное платье, венки для головы сплетались из цветов и перевивались кануфером и другими душистыми травами. Венками закрывали лица до половины. В некоторых местах, когда приносили дерево и куклу к реке, то прежде снимали с себя венки, которые или прямо бросали в воду, или надевали на куклу. Другие тайно уносили с собой венки и вешали их в сенях, для предохранения от бед и напастей. В селениях Подольской и Волынской губерний поселяне, приходя в назначенное место, приносили с собой ветвь вербы, убранной цветами. Эта верба, называемая у них Купайло, утверждалась в землю, вокруг ее ходили и пели купальские песни. После песен девицы становились подле вербы, а мужчины отходили в сторону. Потом вдруг мужчины нападали на девиц, похищали вербу и обрывали ее в клочки.